Страница 66 из 113
Ах нет же, есть ведь еще Мари… Она, наверное, не захочет ехать в Столицу, оставлять ее одну Уинри не пожелает, а бросить на новую родственницу девчонок будет полнейшим свинством. Значит, как ни крути, придется Эдварду на Рождество все-таки приехать в Ризенбург…
«Вот странно, — думал Стальной Алхимик, нежась в ванне, и чувствуя, как к нему нисходит философское расположение духа, — пока работаю, чуть свободная минутка — сразу вспоминаю их… правда, свободные минутки бывают нечасто. А едва сюда приеду — сразу тянет сбежать, куда подальше. Воистину, дурная голова, как говорила бабушка…»
Эдвард услышал, как открылась и закрылась дверь, а, приподнявшись над бортиками ванны, увидел, что в комнату вошла Уинри. Весь день она картинно на него дулась, и Эдварду захотелось нырнуть поглубже: он предчувствовал, что неприятного разговора не избежать. Что ж, такова, очевидно, доля всех мужчин на земле… если уж фюрер своей жены побаивается…
Однако он тут же заметил, что лицо Уинри было не сердитым, а скорее задумчивым.
— Эд, — сказала она тоном, который Эдвард про себя называл «загробным», — нам надо поговорить.
— Да?.. А это не может подождать, пока я выберусь?
— Нет-нет, я не хочу тебя торопить! Лежи-лежи!
— А по-моему, ты просто хочешь, чтобы я был как можно более беззащитным… — проворчал Эдвард себе под нос. Уинри, впрочем, его фразу проигнорировала.
— Знаешь что, — сказала она, присаживаясь на низенький стульчик для ополаскивания, — Мари мне рассказала, почему вы опоздали… и мне кажется, что она что-то недоговаривает.
— Ну, начать с того, что рассказывать про то, как ты в одиночку скрутила двоих нападавших с огнестрельным и холодным оружием не так-то просто, — резонно заметил Эдвард. — Мари — девочка скромная и немного стеснительная, как ни странно.
— Что?! — Уинри вытаращилась на Эдварда так, как будто у него посередине лба отросло третье ухо.
— Ну да, даже странно: вроде взрослый человек, а…
— Я о другом! Этот маньяк-мститель… что, и правда был?!
— Ну… полагаю, это можно назвать и так, — осторожно заметил Эдвард.
— Ого! — Уинри растерянно моргнула. — А я-то решила, что она шутит! Ну-ка, рассказывай…
— Язык мой враг мой… — буркнул Эдвард и ушел под воду.
— Эдвард Элрик! — он почувствовал, как сильная рука хватает его за волосы и бесцеремонно тащит на поверхность. — Ну-ка, рассказывай! Опять из-за твоей небрежности чуть кого-то не убили! И кого! Мари! Этого ребенка!
— Уинри! Она ненамного младше нас. Ей двадцать семь две недели назад исполнилось!
— Да?.. Я бы ей больше двадцати двух не дала… двадцать четыре, с поправкой на то, что колледж закончила. Ну ладно, не отвлекайся! Это опять ты во всем виноват?! — на сей раз Уинри увлеклась и макнула Эдварда в воду, так что ответом ей послужило уже невнятное бульканье.
— Что?! Не слышу!
— Бу-бу-бу!
— Эд, выражайся нормально!
Из-под воды вынырнула рука, и, схватив Уинри за майку, потянула вниз. Уинри взвизгнула, но сделать ничего не смогла, ибо находилась в крайне неустойчивом положении. Момент импульса, объединившись с законом тяготения, возобладал, и она плюхнулась в ванну.
— Эдвард Элрик, посмотри, что ты наделал! Я теперь вся мокрая!
— Правильно, и такой ты мне нравишься больше.
— Эд! Прекрати сейчас же! Мне щекотно!
— И не подумаю.
— У нас серьезный разговор! Ой!
— И почему я все время дерусь с женщинами?.. Врут, сволочи, что с ними можно договориться!
— Ну я тебе покажу! Не я одна тут щекотки боюсь!
— Это нечестный прием!
…Сара прервала куплет на середине, — стоящее в гостиной пианино отозвалось тяжелым протяжным вздохом.
— Нет, я не могу играть в таких условиях! — сказала она, недовольно морщась из-за воплей и плесков из ванной. — Они так дом обрушат.
— За двадцать лет не обрушили, — флегматично пожала плечами Трис. — Слушай, по-моему, вот это место не по нашим голосам. Ты, может, еще и дотянешь, но мне так низко не спеть. Надо поднимать.
— Тренироваться надо, — наставительно произнесла Сара. — Что могу я — можешь и ты… У нас с тобой одинаковые гены. А вообще, может, ты и права… — она погрустневшими глазами взглянула на партитуру. — Но оно так красиво звучало!
— А если разложить? — предложила Триша. — На два голоса… Я — верхним, ты нижним…
— А потянем? — усомнилась Сара.
— Ну, попробовать-то можно…
…Когда через двадцать минут Уинри, завернутая в банный халат, и Эдвард, уже переодевшийся в пижаму, заглянули в гостиную, они обнаружили дочерей, голова к голове склонившихся к пианино. Эдвард только одобрительно улыбнулся и пошел наверх, в спальню, а Уинри задержалась в дверях.
— Опять в четыре руки играете? — спросила она.
— Нет, к школьному фестивалю песню готовим, — пояснила Сара. — Он в начале октября.
— Вас же в хор не пустили, — Уинри наморщила брови, пытаясь припомнить эту историю. История прошла мимо нее: дело было как раз в конце июня, когда произошел тот самый взрыв под Маринбургом[7].
— Это Тришу не пустили, потому что она старосте класса нос расквасила, — поправила Сара.
— За дело! — вставила Триша.
-..А я сама не пошла. Но ничего!
— Мы и вдвоем подготовим, так, что все ахнут!
— Только не переусердствуйте, — вздохнула Уинри. Потом, помявшись, спросила: — Кстати, вы ничего не слышали такого?
— Какого? — невинно поинтересовалась Сара.
— Значит, не слышали. Вот и хорошо, — с этими словами Уинри ушла.
Сара с Тришей переглянулись и хихикнули.
— Взрослые, а как дети, честное слово, — сказала Триша.
— И не говори! — поддержала ее Сара.
…Этой ночью Уинри долго не могла заснуть — а стало быть, не мог заснуть и Эдвард. Они давно уже привыкли засыпать одновременно, совершенно о том не задумываясь. Она лежала, прижавшись к груди мужа, и бездумно поглаживала пальцами его плечо: то место, где плоть переходила в металл. Обычно Эдварда эта ее привычка раздражала: не потому, что прикосновение к старым шрамам было ему неприятно, а потому, что ему каждый раз казалось — жена воспринимает его не как живого человека, а как некий ходячий экспонат, образчик своего мастерства. И важнее всего для нее в нем то, что сделано ее собственными руками. Уинри знала, что ему это не нравится, и обычно старалась этого не делать, но сейчас она просто ни о чем таком не думала, и рука ее двигалась совершенно рефлекторно — как школьник, задумавшись, во время нудной лекции рисует на полях тетрадки кораблики, бегущие по волнам, и над ними чайку в небе.
— Слушай, — вдруг сказала она. — Ты же не спишь, да?..
— Заснешь тут… — хмыкнул Эдвард, — когда ты так громко думаешь… на всю комнату.
— И о чем я думаю?
— О Мари. Угадал?
— Угадал… Слушай, она все-таки что-то…
— Недоговаривает?
— Именно. Ты ведь говорил, что ее тетка…
— Это не для посторонних ушей, помнишь?
— Да помню я! Я к тому, что…
— Ты считаешь, что Мари имеет с ней какую-то связь?
— Нет, я так не думаю! Но я думаю, что эта ее родственница может попытаться с ней связаться.
— Уинри, она пытается ее убить! Пусть и чужими руками!..
— Мне почему-то кажется, что это не она…
— Уинри, это скорее всего она. В любом случае, этот дом надежно охраняется. Наружной охраной. А если что, я все-таки перевезу вас всех в Столицу. И мне плевать, почему Мари опасается туда ехать…
— А, так вот почему ты привез ее сюда! Она не хочет ехать в Столицу?.. Я еще тогда удивилась, почему она после событий в Маринбурге в крупный город не перебралась, а предпочла куда-то в глушь…
— Знаешь что, давай, ты сама ее расспросишь, ладно?.. Тут опять сведения, которые я узнал из… своих источников. Не честно по отношению к ней это тебе рассказывать. Она, скорее всего, скажет, если ты ее спросишь.
— Спрошу обязательно. Мне хочется ей помочь. Знаешь, я понимаю, почему Альфонс в нее влюбился с первого взгляда. Она вызывает симпатию. Какая-то очень правильная девушка. Может быть, даже слишком правильная.
7
Произвольно предполагаю, что занятия в школах Аместрис подчиняются тому же расписанию, что и в японских, то есть каникулы длятся два месяца — июль и август — а не три, как у нас.