Сладостно и почетно

Мышцы ныли, на бедрах, она знала, будут синяки (не говоря уже об отбитой за день в седле заднице!), но ей давно не было так хорошо. Может быть, с ранней юности.

Рыба, жареная на углях, тоже оказалась вкусной. И рыбная похлебка неплоха. А икра, которую подносили в горшках, и которую можно было черпать, сколько влезет, была лучше осетровой. Страшно подумать, что Катерина могла тут пару недель прожить и не воспользоваться возможностью…

Потом вдруг Катерина обнаружила, что учит всех кадрили, и талисцы даже неплохо танцуют, только никак не могут понять, что в парах должны стоять мужчины и женщины вместе и все допытываются у нее, мужской это или женский танец. Но это, может, ей потом неверно вспоминалось.

К исходу вечера, когда уже начало темнеть, Катерина как-то оказалась на почетном возвышении бок о бок с Чианом Маликом. Им поднесли вновь по чаше горько-сладкого напитка, а в круг уже догоревших колец (там теперь развели один костер, в середине) вышел незнакомый Катерине молодой воин и запел.

Ритм у песни был непривычный, но красивый. Переводчик не успевал за рифмованным текстом, а на слух язык талисцев напоминал испанский, только без буквы «р».

— О чем он поет? — спросила она вождя.

— Аликан говорит, все песни об одном и том же, — пожал плечами Чиан. — О любви. О битвах. О любви к битвам.

— Я неплохо знаю три наших языка, — подумав, сказала Катерина. — На одном из них любовь рифмуется со словом «достаточно». На другом — со словом «кровь». На третьем — со словом «всегда». Какая рифма есть для любви в твоем языке?

— Опасность, — засмеялся Чиан Малик, обнажив белоснежные клыки.

Shaidis. Чиан и Катерина на закате

Наверное, неудивительно, что после такого вступления Катерина оказалась с Чианом в одном шатре.

Где-то в глубине души звенели звоночки, веля немедленно прекратить, но прекращать не хотелось.

Где нервные центры и болевые зоны — там и эротические. А приятно-то до чего! Как кошку гладишь. Мех у талисцев пушистый, пахнет солью и немного пылью, в него здорово зарываться пальцами. Лучше, чем в детстве.

Язык у Чиана оказался слегка шершавый и длиннее человеческого — тоже не без преимуществ. А все остальное — чуть меньше, чем в среднем у человеческих мужчин, но спасибо, без наростов, как она слегка опасалась. Зато, кажется, с косточкой внутри. Катерину, в общем, все устроило.

Сначала было неловко, в конце — здорово. Катерина, кажется, так хорошо и экзотично не проводила время с самого института.

Снаружи догорал костер и бормотали чьи-то пьяные голоса. Пахло дымом. Катерине лежалось хорошо в кольце рук Чиана Малика, после долгого сложного дня в голове была только звездная дымка, тишина и покой. Впервые после аварии корабля. Впервые с начала этого космического похода. Впервые за много лет, пожалуй…

— Ты такая гладкая, — сказал он, нюхая ее шею. — Твердая. Как камень или лед.

— Это хорошо? — спросила Катерина.

Адреналин еще не ушел до конца. Спать не хотелось.

— Хорошо, — ответил Чиан. — Наши женщины мягкие, податливые. Укусишь за загривок — и все. А ты вывернулась и укусила меня, — он, кажется, вибрировал от смеха, и то было приятно. — Необыкновенно, Катилина.

— Твои люди не будут ко мне по-другому относиться? — спросила Катерина. — Что я не твоя жена.

— Только скажи — и будешь. Будешь старшей женой.

— Нет. Отвечай на вопрос.

Она уже знала, что талисцы уважают супружескую верность и девичью честь.

— Ты показала, что ты одна из воинов. Тебя приняли в круг. Что происходит между воинами в их шатрах — никого не касается.

— Что ты имеешь в виду?

— Килич и Таак живут в одном шатре, делят все на двоих, включая жен. Как побратимы в древних легендах. Но сейчас уже никто не живет так… и они делят не только кровь.

— Ого! Но все-таки они оба мужчины. Разве вы не считаете, что мужчины — лучше женщин?

— Мужчины лучше женщин. Но иногда душа рождается в теле по ошибке. Мать Лавии звали Кан-Икташ, она была воительницей из племени вулу. Пришла к нам по ледяной пустыне. Ее приняли в круг. Она стала женой Кана, но плавала с нами за рыбой и добывала иной раз больше всех. Только месяц не ходила, перед тем, как родить Лавию, да потом еще два, пока кормила. Ее раненый карул затянул под лед вместе с Каном. Если ты родишь мне ребенка, как она родила Лавию, ты будешь не только воином, но и моей старшей женой. Он, этот ребенок, будет без шерсти, как ты?

— Не будет ребенка, — Катерина сама удивилась, что испытала мимолетное сожаление при этой мысли. — Мы слишком разные. Карулы же никогда не рожают жеребят от поющих рыб?

Чиан вновь потерся носом об нее.

— Я покажу тебе поющих рыб. Спи.

Чиан Малик выбрался из шатра перед рассветом. Не спалось.

Катилина все-таки заснула. Она спала как каменная, не то что люди: у нее и дыхание становилось почти неслышным, и вытягивалась она, расслаблялась, как покойник. Чиан хотел свернуться вокруг нее, как они когда-то спали в детстве (Аликан так вокруг него сворачивался, когда был больше), но не получилось. Не похожее тело. Совсем чужое.

Над землей было холодно, холоднее обычного, и звезды мерцали особенно победительно. Кулиина, звезда влюбленных, подмигнула ему розовато. Серебряный Охотник равнодушно целил куда-то за горизонт.

Хорошо.

Но никогда не бывает так, чтобы все черные мысли сбежали. Аликан Малик, сводный брат и наказание предков, вечный укор на совести Чиана, сидел, нахохлившись у потухшего костра, перебирал в ладонях горсть амулетов. От амулетов слышался мерный треск и шебуршание.

— Что сидишь? — Чиан подошел к брату. — Спать бы шел.

Показалось — почему-то показалось — что можно поговорить нормально, без груза вины, повисшего между ними.

Аликан поднял глаза снизу вверх. Глаза у него были совершенно отцовские, и это Чиана почти напугало. Настроение испортилось.

— Ты хороший вождь, Чиан. Ты войдешь в легенды.

— О чем ты?

— Гости со звезд могут многое, — сказал Аликан, помолчав. — Песни говорят: они ходят по небу и по морю. Они помогут нам построить корабли, как у предков, и мы опять станем сильным и могучим племенем. Займем Перешеек и острова, построим свои Твердыни. Не одну, много.

— Мы захватим эту твердыню, — бросил Чиан. — А потом… да, может, если она увидит нашу доблесть, она даст нам корабли и останется с нами.

— Нельзя воевать Твердыню, — Аликан говорил так устало, будто не пил вместе со всему огненное вино.

— У них пять десятков людей. У нас — двадцать.

— Двадцать десятков, из них больше половины — женщины и дети! А они будут отсиживаться за частоколом крепости, как десять лет назад, и мы так же потерпим поражение, как отец, и положим лучших воинов!

Чиан думал, что разозлится. Что нашипит на брата, бросит ему с высока, что если он трусит, то и не нужно лезть под ноги к тем, кто сражается. Но, видно, Аликан знал, когда выбирать время: отголоски недавнего счастья все еще бродили в крови.

— Что, по-твоему, нужно сделать? — спросил Чиан. — Мы обещали звездным гостям, что возьмем крепость штурмом.

— Они хотели торговать с ними. Прими их предложение. Выкупи у ча-ола то, что им нужно, и пусть звездные гости помогут нам заплатить дань. Пройдем мимо Твердыни миром, а потом, за следующие десять лет, пока карулы будут странствовать по континенту и вернутся в бухту Аллол для брачного сезона, мы научимся опять строить легкие корабли, и поплывем на острова, и никакая Твердыня нам не нужна будет! А там женщины родят больше детей, будет теплее, больше выживут. Будет больше воинов. И если захочешь, захватим Твердыню тогда, когда у нас будет не столько же матерых бойцов, сколько у них, а в два, в три раза против нынешнего!