Теряя невинность. Автобиография

Я отказался открыть секрет, что именно. Любопытство взяло верх, и Кристен заехала на «Альберту». Она была твердо настроена попрощаться со мной и вернуться в Америку.

Когда она приехала, я показал ее чемодан. Она попыталась выхватить его у меня, но я открыл чемодан и разбросал одежду по всему кораблю. Потом я поднял ее и унес в спальню.

Пока мы проводили остаток дня в постели, руководители Управления таможенных пошлин и акцизных сборов планировали неожиданную проверку компании Virgin. Мне никогда и в голову не приходило, что я был не единственным, кто случайно натолкнулся на аферу, связанную с уклонением от уплаты налогов. Более крупные магазины пластинок, чем наш, занимались этим, и были намного изощреннее. Я просто отдавал пластинки, которые должны были уйти на экспорт, в магазин пластинок на Оксфорд-стрит, принадлежащий Virgin, и снабжал ими новый магазин в Ливерпуле, который должен был открыться на следующей неделе. Большие дельцы распространяли свои нелегально «экспортированные» пластинки по всей стране.

Телефон зазвонил около полуночи. Тот, кто звонил, отказался предста­виться, но то, что он сказал, повергло меня в ужас. Он предупредил, что мои фиктивные поездки на континент обнаружены, и что подразделение Управления таможенных пошлин и акцизных сборов планирует устроить на меня облаву. Сказал, что если я куплю в аптеке ультрафиолетовую лампу и посвечу ею на пластинки, которые приобрел в ЕМI, то обнаружу флюоресцирующую букву «И». нанесенную на винил всех пластинок, которые, якобы, экспортированы в Бельгию. Добавил, что первый рейд будет проведен завтра утром. Когда я стал благодарить, он сказал, что помогает мне, потому что однажды я допоздна беседовал с его суицидным другом, который обратился в студенческий консультативный центр. Я подозревал, что это был служащий таможни.

Позвонив Нику и Тони, я бросился в допоздна работающую аптеку на Вестбурн Гроув покупать две ультрафиолетовые лампы. Мы встретились на Саут Варф-роуд и начали вытаскивать пластинки из конвертов. Страшная правда была очевидна: буква «И» красовалась на всех дисках, которые мы купили в EMI на экспорт. Мы бегали из пакгауза и обратно, вынося пачки пластинок и загружая в фургон. Мы допустили ужасную ошибку, предположив, что сотрудники Управления таможенных пошлин и акцизных сборов придут с проверкой именно в пакгауз. Мы перевезли все пластинки оттуда в магазин на Оксфорд-стрит и расставили их на полках для продажи. Мы и понятия не имели, что Управление располагает более могущественными силами быстрого реагирования, чем полиция. Я представлял себе это примерно так, как с Church Commissioners, которые имели обыкновение приходить на Альбион-страт: все это казалось большой игрой, и трудно было принимать это всерьез. К ран­нему угру мы переправили все пластинки, помеченные буквой «И». в магазин на Оксфорд-стрит, взамен же оставили обычные пластинки.

На следующее утро мы с Кристен рано отправились в путь. Мы сошли с «Альберты» и пошли вдоль канала Грэнд Юнион по направлению к Саут Варф-роуд. Я гадал, когда начнется обыск. Мы пересекли пешеходный мост возле больницы Святой Марии и шли по тропинке. Когда мы проходили мимо больницы, где-то над нами раздался крик. Сверху упало тело и ударилось об ограду рядом с нами. Я поймал взгляд старика с серым небритым лицом в момент, когда он ударился о решетку. Это было ужасно. Его тело, казалось, взорвалось, внутренности выпали на землю или осталось висеть на кольцах ограды, которые от стекающей крови стали красными и блестящими. Он лежал в стороне от своего белого халата, который быстро впитывал кровь. Кристен и я были слишком потрясены, чтобы что-нибудь делать, кроме как стоять и смотреть на это. Не было сомнения, что после удара старик умер. Его шея свешивалась, а спина, казалось, была разбита пополам. Пока мы глазели на труп, больничная медсестра выбежала из боковой двери. Она уже ничего не могла сделать. Кто-то еще выскочил из больницы с белой простыней и накрыл тело и фрагменты на улице. Мы с Кристен стояли, окутанные тишиной, пока к нам не начали возвращаться звуки обычной жизни: уличного движения, рожка и птичьего пения.

– С вами все в порядке? – спросила медсестра. – Может, чашечку чая?

Мы помотали головами и побрели дальше, глубоко потрясенные. Это был еще один сюрреалистический трюк в начале наших взаимоотношений. Два Дня назад мы впервые встретились, и я сунул в ее руку секретную записку. Мы провели на корабле сказочную ночь. После этого я поехал в Дувр, вернулся назад и организовал похищение ее чемодана. Всю предыдущую ночь я провел, роясь в пластинках. Теперь кто-то убил себя прямо на наших глазах. Я думаю, что Кристен, как и я, должно быть, просто усомнилась в реальности происходящего. Мы жили за счет адреналина и непредсказуемости.

Отперев дверь склада на Саут Варфроуд, мы поднимались по лестнице. Не успели дойти до моего кабинета, как в дверь постучали. Я открыл ее и увидел семерых или восьмерых мужчин в коричневых непромокаемых пальто.

– Ричард Брэнсон? Мы из Управления таможенных пошлин и акцизных сборов, и у нас имеется предписание проверить ваш склад.

Эти люди сильно отличались от тех двоих невзрачных бухгалтеров, которых я ожидал увидеть. Это были дородные крепкие мужчины, к тому же очень устрашающего вида. Часть моей самоуверенности сразу улетучилась, как только я впустил их в помещение склада.

– По документам вы отбыли вчера в Бельгию, – сказал один из них. – Невозможно вернуться так быстро.

Я попытался обратить все в шутку, пока наблюдал, как они проверяют пластинки своими ультрафиолетовыми лампами. Их беспокойство возрастало по мере того, как они искали, но не находили никаких помеченных пластинок. Я наслаждался их смущением, стараясь скрыть надежду на то, что все обойдется. Мы начали помогать, вынимая пластинки из конвертов и протягивая им, а затем возвращая обратно на полки.

То, чего я не знал (пока не стало слишком поздно). так это что одновре­менно перетряхивали наши магазины на Оксфорд-стрит и в Ливерпуле, и там были обнаружены сотни помеченных пластинок.

– Хорошо, – один из людей положил трубку телефона. – Они нашли их.

Вам лучше пройти со мной. Вы арестованы. Сейчас вы поедете с нами в Дувр, чтобы сделать заявление.

В это было нельзя поверить. Я всегда думал, что арестовывают только преступников: оказывается, я стал одним из них. Я крал деньги у учреждения по таможенным пошлинам и акцизным сборам. И это не было игрой, когда я мог обманывать и оставаться безнаказанным: я был виновен.

В Дувре я был обвинен, согласно разделу 301 «Акта Управления таможенных пошлин и акцизных сборов» 1952 года:«в том, что 28 мая 1971 года в восточных доках Дувра вам предписывалось предъявить уполномо­ченному лицу судовую декларацию, являющуюся документом, созданным в интересах обозначенной организации, а именно Таможни, которая была ложна, особенно в той части, целью которой было показать экспортирование 10000 грампластинок… »

И так далее. Эту ночь я провел в тюремной камере, лежа на голом черном пластиковом матраце, покрытом старым тюфяком. Первая часть предсказания директора из Стоу сбылась: я был в тюрьме.

Та ночь была одним из лучших событий, которые когда-либо происходили со мной. Лежа в камере и уставившись в потолок, я в полной мере ощутил клаустрофобию. Мне никогда не нравилось отчитываться перед кем бы то ни было или всерьез думать о собственной судьбе. Я всегда получал удовольствие оттого, что нарушал правила, были ли это школьные правила или принятые правила поведения, как, например, то, что семнадцатилетний подросток не может издавать национальный журнал. В свои двадцать лет я уже полностью жил по собственным правилам, руководствуясь инстинктами. Но, оказавшись в тюрьме, я лишался всей этой свободы.

Я был заперт в тюремной камере и полностью зависел от кого-то, кто открыл бы мою дверь. Я дал себе клятву, что никогда впредь не сделаю ничего, что повлекло бы заключение в тюрьму, и действительно не буду заниматься таким бизнесом, за который придется краснеть.