Страница 2 из 6
Оно такое слабое, что его может убить бактерия, которая, если увеличить ее в 1000 раз, предстанет глазу как точка...
Но это ничто-плоть от плоти морской волны, ветра, молнии, солнца, Млечного Пути. Эта пылинка-в кровном родстве с колосом, травой, дубом, пальмой, птенчиком, львенком, жеребенком, щенком.
В ней заключено то, что чувствует, видит, страдает, радуется, любит, надеется, ненавидит, верит, сомневается, притягивает и отталкивает.
Эта пылинка обнимет мыслью- звезды и океаны, горы и пропасти,
все. Что есть содержание души, как не целая вселенная, только в иных масштабах?
Таково извечное противоречие человеческой натуры, которая возникает из праха и в которой живет Бог.
4.
Ты говоришь: "Мой ребенок".
Нет, это ребенок всех-матери и отца, дедов и прадедов.
Чье-то далекое я, спавшее среди предков, чей-то истлевший, давно забытый голос вдруг зазвенел в твоем ребенке.
Триста лет назад, во время войны или мира, в калейдоскопе перекрещивающихся рас, народов, классов кто-то овладел кем-то-по обоюдному согласию ли, насильно ли, в минуту вожделенья ли, любовного упоения ли, обманул ли, соблазнил ли,-никто не знает кто, когда, как, но Бог записал это в книге судеб, и антрополог уже гадает по форме его черепа или цвету волос.
Иной раз впечатлительный ребенок выдумывает, что он-подкидыш,
чужой в родительском доме. Так и есть: тот. чей образ он повторил, век тому назад умер.
Ребенок-папирус, убористо заполненный мелкими иероглифами, ты сумеешь прочесть лишь часть их, некоторые же тебе удастся стереть либо вычеркнуть и наполнить своим содержанием.
Страшный закон. Нет, прекрасный. В каждом твоем ребенке он кует первое звено в бессмертной цепи поколений. Ищи спящей частицы себя в этом твоем чужом ребенке. Может, ты и найдешь ее, даже, может, сумеешь развить.
Ребенок и бесконечность.
Ребенок и вечность.
Ребенок - пылинка в пространстве.
Ребенок-мгновенье во времени.
5. Ты говоришь:
- Он должен... Я хочу, чтоб он...
И ищешь примера, которому он должен быть подобен, моделируешь жизнь, достойную его.
Ну и что ж, что вокруг-посредственность и обыденность. Ну и что ж, что вокруг-серость.
Люди хлопочут, копошатся, суетятся, - мелкие заботы, ничтожные стремления, пошлые цели...
Обманутые . надежды, иссушающая печаль, вечная тоска...
Несправедливость торжествует.
Холодеешь от ледяного равнодушия, от лицемерия перехватывает дыхание.
Оснащенные иглами и когтями нападают, тихие уходят в себя.
И ведь не только страдают люди, но и мараются...
Каким ему быть?
Борцом или тружеником, вождем или рядовым? А может, пусть будет просто счастливым?
Где счастье, в чем оно? Знаешь ли ты дорогу к нему? И существуют ли те, кто знает?
Справишься ли ты с этим? Можно ли все предвидеть, ото всего защитить?
Твой мотылек над бурлящим потоком жизни. Как придать ему твердости, а не снижать полета, как укрепить его крылья, а не подрезать их?
Собственным примером, помощью, советом, словом?
А если он их отвергнет?
Через 15 лет он будет смотреть в будущее, ты-оглядываться в прошлое.
В тебе-воспоминания и опыт, в нем-непостоянство и дерзкая надежда. Ты колеблешься-он ждет и верит, ты опасаешься-ему все нипочем.
Молодость, если она не насмехается, не отталкивается, не презирает, всегда стремится исправить ошибки прошлого.
Так должно быть.
И все же... Пусть ищет, только бы не заблудился, пусть штурмует вершины, только бы не расшибся, пусть корчует, только бы не поранился, пусть воюет, только осторожно-осторожно...
Он скажет:
- А я думаю иначе. Хватит меня опекать.
Значит, ты не веришь мне?
Значит, я тебе не нужна?
Ты тяготишься моей любовью? Неосторожный ребенок. Бедный, не знающий жизни... Неблагодарный!
6.
Неблагодарный.
Разве земля благодарит солнце за то, что оно светит? Дерево-семечко, из которого оно выросло? А разве соловей посвящает свои трели матери за то, что та когда-то обогревала его собой?
Отдаешь ли ты ребенку то, что сам получил от родителей, или одалживаешь на время, тщательно учитывая и подсчитывая проценты?
Разве любовь-услуга, которую можно оплатить?
"Ворона мечется, как сумасшедшая, садится едва ли не на плечи мальчика, клювом долбит его палку, повисает над ним и бьет головой, как молотком, в пень, отрывает маленькие веточки и каркает хрипло, натужно, сухо, отчаянно. Когда мальчик выбрасывает птенцов, она кидается на землю с волочащимися крыльями, раскрывает клюв, хочет каркнуть,- но голоса нет,
и опять она бьет крыльями и скачет, обезумевшая, смешная, у ног мальчика... Когда убивают всех ее детей, она взлетает на дерево, обшаривает пустые гнезда и, кружась над ними, скорбит о своем". Жеромский.
Материнская любовь-стихия. Люди изменили ее на свой лад. Весь мир, за исключением носителей некоторых цивилизаций, практикует детоубийство. Супруги, у которых двое детей, в то время как их могло бы быть двенадцать, убили те десять, что не родились, среди которых возможно, и был тот единственный, именно "их ребенок". Может, среди неродившихся они убили самого дорогого?..
Так что же делать?
Растить. Не тех детей, которых нет, а тех, которые родились и будут жить.
Самоуверенность незрелости. Я долго не хотел понимать, что необходим расчет и забота о детях, которые должны родиться. В неволе порабощенной Польши, подданный, а не гражданин, я равнодушно упускал, что вместе с детьми должны рождаться школы, места, где можно трудиться, больницы, культурные условия жизни. Бездумную плодовитость теперь я воспринимаю как зло и легкомыслие. Возможно, мы находимся сейчас накануне возникновения нового права, диктуемого евгеникой и демографической политикой.
7. Здоров ли он?
Еще так непривычно, что он- уже сам по себе. Ведь еще совсем недавно, в их сдвоенной жизни, страх за него был отчасти и страхом за себя.
Как она мечтала, чтобы это время кончилось, так хотела, чтобы роковая эта минута осталась позади. Думала, что едва она минует, все страхи и беспокойства рассеются.
А теперь?
Удивительная вещь: раньше ребенок был в ней, больше ей принадлежал. Она была увереннее в его безопасности, лучше его понимала. Полагала, что все знает о нем, что все сумеет. С той поры, когда чужие руки-профессиональные, оплаченные, опытные - приняли опеку над ним на себя, а она отошла на второй план, она потеряла покой.
Мир уже отбирает его у нее.
И в долгие часы бессонницы поневоле появляется множество вопросов:
что я ему дала, как оснастила, чем гарантировала безопасность?
Здоров ли он? Почему же он плачет?
Почему он худой? Почему плохо сосет? Не спит? Спит так много? Почему у него большая головка? кривоватые ножки? сжатые кулачки? красная кожа? белые пупырышки на носу? Почему он косит, икает, чихает, давится, из-за чего охрип?
Так и должно быть? А может, от нее что-то скрывают?
Она вглядывается в свою новорожденную кроху, такую беспомощную, не похожую ни на одного из тех крошечных и беззубых, каких она встречала на улице и в саду.
Неужели и вправду ее ребенок через три-четыре месяца будет таким же, как они?
А может, они ошибаются? Может, не замечают опасности? Мать недоверчиво слушает врача изучает его, старается по его глазам, морщинам на лбу, по тому, как он пожимает плечами и поднимает брови, угадать, все ли он ей говорит, не колеблется ли, достаточно ли внимателен.
8.
"А он красив, твой ребенок?" "Мне это все равно". Так отвечают неискренние матери, желая подчеркнуть серьезность своего отношения к воспитанию.
Между тем красота, обаяние, фигура, приятный голос-это капитал, которым ты одарила своего ребенка, и так же, как здоровье, как ум, он облегчает ему следование по жизненному пути. Не нужно переоценивать значения красоты: при отсутствии других достоинств она может принести вред. Тем большего внимания к ребенку требует она от тебя.