Страница 8 из 9
Заметно разочарованный, Крячко покинул подъезд и перешел в соседний двор. Он рассчитывал, что кто-нибудь из местных жильцов смог запомнить хотя бы какие-то подробности об автомобилях, на которых приехали преступники, – ведь было известно, что парковались они именно в этом дворе.
Но и здесь Крячко не удалось найти подходящего собеседника. То ли из-за печальных событий, то ли из-за плохой погоды жители, попавшиеся Крячко на пути, были замкнуты, неразговорчивы и ссылались на полное неведение, занятость и плохую освещенность во дворе. Поквартирный обход, который он и здесь попытался предпринять, тоже не дал результатов.
Таким образом, Крячко вновь оказался на улице и двинулся совершать третий круг по кварталу. Погода все больше портилась, и на голову начало брызгать что-то похожее на дождь – мелкое холодное крошево.
«Вот смоет всю кровь с асфальта, и вскоре никто и не вспомнит, что во дворе случилось убийство, – подумал Крячко. – Хотя – вру. Тот, кто видел все собственными глазами, тот не забудет. А для тех, кто по квартирам сидел, это происшествие одно из многих – вроде новостей по телевизору. Наверняка большинство даже в окно не выглянули. Хотя людей винить в этом трудно – не защищены люди по-настоящему. С одним энтузиазмом против автомата не попрешь. Хотя, с другой стороны, много ли помог пистолет этому Григорьеву?»
Крячко вспомнил: Гуров рассказывал, что, по словам свидетелей, Григорьев управлялся с пистолетом неумело – вовсе не как профессионал. И пистолет у него забрали… Военный трофей, так сказать. «Может, в пистолете все дело? Важная улика, – подумал Крячко. – А этот Григорьев эту улику похитил… Нет, все равно непонятно!»
Крячко недовольно засопел и вытащил из кармана пачку сигарет. Нельзя сказать, что он был сильно удручен результатами своей вылазки. Уж он-то хорошо знал, как бывают скудны показания свидетелей и как важны в его деле терпение и счастливый случай. Ничего не было потеряно. В конце концов, можно было еще раз поговорить с основными свидетелями, воспользоваться услугами информаторов, да и счастливый случай мог подвернуться в любую минуту – сколько раз уже так бывало, когда казалось, что потеряны все концы.
И такой случай не замедлил подвернуться – Крячко даже слегка удивился такой расторопности. Правда, удивился он уже немного позднее, когда все закончилось и разложилось по полочкам, а в тот момент он просто шел по улице, размышлял и курил отсыревшую сигарету.
За углом он увидел автомобиль дорожно-патрульной службы. В самом этом факте не было абсолютно ничего удивительного, но с некоторых пор Крячко стал относиться к гаишникам с повышенным вниманием, а уж появление такового возле места преступления тем более насторожило его.
Разумеется, лейтенанта Сиволапова Крячко в патрульной машине не обнаружил. За рулем сидел худощавый подтянутый капитан с мрачным лицом и глубокими складками вокруг тонкогубого рта. На подошедшего Крячко он посмотрел взглядом, который не обещал тому ничего хорошего.
– Здравия желаю! – добродушно приветствовал его Крячко и, мусоля в зубах сигарету, представился: – Старший опер Крячко, из главка. Поговорить бы надо…
Капитан улыбнулся неожиданно застенчивой улыбкой и сразу сделался совсем не страшным.
– Панин моя фамилия, – сказал он. – Да ты прыгай в машину – моросит на улице-то…
Крячко отшвырнул окурок и сел на заднее сиденье машины, смачно хлопнув дверцей.
– Я слышал, тут вчера разборки были, – садясь вполоборота к нему, сказал капитан. – Замочили кого-то. Ты тут по этому делу, наверное?
– По этому, – согласился Крячко. – А ты всегда здесь пасешься?
– Когда как, – пожал плечами капитан. – Хочешь сказать, что должен что-то знать про вчерашнее? Так вчера меня и в Москве-то не было – в командировке находился. Автобус сопровождал с детской экскурсией – в Загорск, понимаешь?
– По памятным местам Подмосковья, значит? Ну что ж, это дело хорошее, – кивнул Крячко. – Да я, собственно, на тебя и не рассчитывал. Тут вчера другой твой коллега отирался, совсем не из этого района. Имя называть не стану, а вот спросить хочу: у вашего брата такое часто практикуется – при чужих кормушках лепиться?
Капитан смущенно кашлянул и почесал переносицу.
– Ну и вопросики у тебя, опер! – с усмешкой сказал он. – Это материя такая… Тонкая материя! Во-первых, насчет кормушки это ты загнул! Я понимаю, разговор у нас не для протокола, но сразу тебе скажу – у нашего брата такой разговор энтузиазма не вызывает. Ты служишь, и мы служим. А что помимо – так это дело совести, понятно? Кормушку себе при любом деле устроить можно – что, не так?
– Золотые слова! – сказал Крячко. – А все-таки, если не касаться моральной стороны дела? Чисто теоретически – возможно такое, чтобы на твоем участке посторонний мент появился?
– Да в этой жизни все возможно, – подумав, ответил Панин. – Почему нет? Я же говорю, это какая у кого совесть. Конечно, не поощряется, но все возможно.
– Ясно, – кивнул Крячко. – Сам-то никого здесь не замечал раньше?
– Да как-то не приходилось, – сказал Панин. – Ты к тому клонишь, что этот «коллега» к убийству может иметь отношение? Угадал я?
– Я сам пока только гадаю, – хохотнул Крячко. – Вечер был. Свидетели имеются, конечно, да мало что свидетельствуют. Убитого все хорошо рассмотрели, а вот убийц да их транспорт никто особенно и не разглядывал. А все быстро произошло – сошлись, постреляли и разъехались.
– Кого убили-то? Опознали хотя бы? – поинтересовался Панин.
– Официального опознания не было еще, – сказал Крячко. – Приезжий он. Вроде из Пензы, а выглядит так, будто из Сочи.
– В каком смысле? – с вежливым недоумением спросил Панин.
– А в таком, что он, как красавец-мужчина, во всем белом разгуливал, – объяснил Крячко. – Не сезон вроде. Может, конечно, ему больше надеть просто нечего было – не скажу, не знаю…
Панин состроил на лице сосредоточенную мину и некоторое время молчал, будто о чем-то размышляя. Потом вдруг открыл рот и не очень уверенно сказал:
– Знаешь, я тут одну вещь вспомнил, может, тебе будет интересно… Это насчет того, что весь в белом… У меня этим летом случай был – на моих глазах застрелили человека в районе ВДНХ. Мы с семьей к родственникам на день рождения ходили, припозднились и к закрытию метро опаздывали. Своей тачки у меня, между прочим, до сих пор нет. Это к твоему вопросу о кормушке, опер… Ну так вот: мы из дома вышли и к метро рванули – я, жена, сын с дочкой. Народу на улицах мало, и, представляешь, вдруг из подъезда нам наперерез выскакивает мужик – весь в белом и с пушкой в руке! Я так и обмер. Ладно бы я один был, а тут весь выводок – мне же о них думать надо! Поэтому я героя строить из себя не стал. Я ведь, само собой, не при исполнении был – без формы, и на грудь тоже у шурина принял – в общем, был мне этот отморозок до лампочки. Хочешь, осуждай, хочешь, что угодно думай, а ввязываться в это дело мне не с руки было. Я своих подхватил – меньшую свою на руки, – и мы в ближайшую подворотню ретировались. Не в ту, конечно, из которой этот тип выскочил, а подальше… Ну, и все, пожалуй. На улице постреляли из разного калибра, а потом все стихло.
– Я закурю? – полуутвердительно сказал Крячко и принялся задумчиво разминать сигарету. – Значит, насколько я понимаю, самого главного ты не видел? Но, говоришь, все-таки убили того мужика?
– Мужика убили, – печально подтвердил Панин. – Самого факта убийства я не видел, это верно. Но, между прочим, свидетельские показания давал – я свой долг знаю. Когда стрельба кончилась, мы из своего убежища выбрались – детишки, конечно, трясутся, жена на грани истерики, а на дороге труп лежит. Весь в белом. Но, между прочим, без пушки уже. Я своих-то обратно к шурину погнал, а сам на месте остался – до полного выяснения обстоятельств, так сказать.
– Пушки, говоришь, при нем уже не было? – деловито спросил Крячко, щелкая зажигалкой.
– Ага, не было, – подтвердил Панин. – Я поближе подошел, осмотрел – никаких следов. Я чего подходил-то? Думал, помощь нужна. Да какое там! Вся грудь насквозь, как решето. Наверняка убивали.