Страница 86 из 89
Дженни недоверчиво хмыкнула.
— Марк, мы раскопали прошлое Остина. Он давно начал этим заниматься.
— Что стало со старыми обвинениями? — спросил репортер с четвертого канала.
Я только с минуту смотрел на него.
— Это было еще до меня.
— Но вы знаете, как обстоят дела, — сказала Дженни, а кто-то из репортеров добавил с брезгливостью человека, который описывает грязь, стараясь в нее не вляпаться:
— Вы были замешаны в дела с коррупцией или пытались остановить ее?
Они хотели заставить меня уничтожить репутацию Элиота. Он уже замарался, решив защищать Остина на суде. Репортеры принялись докапываться до причин. Единственное, чем я мог развеять их сомнения, так это высказать свою точку зрения.
— Я бы не говорил о коррупции, — возразил я. — Не все сводится к жажде наживы или человеческой подлости. Иногда в основе поступков лежит естественное желание помочь. Правовая система не более коррумпированная, чем, скажем… — я искал аналогий, — автомобильный бизнес. Беда в том, что материя, с которой мы связаны, особенная — правосудие, — но мы работаем так же, как и те, кто продает машины: к некоторым клиентам относишься более внимательно, потому что они твои друзья или ты им обязан какой-то услугой. Ты идешь им навстречу в каких-то ситуациях. Пытаешься заработать.
Мои мысли путались, мне даже показалось, что я нахожусь не среди журналистов, а воспарил в звездное небо. Я отнял руку от виска, и кровь хлынула по щеке.
— Но от нас зависят людские судьбы. Люди нам доверяют. Один наш неверный шаг может стоить кому-то спокойствия. Преступник избежит наказания, если прокурору его дело покажется слишком хлопотным или кто-то давит сверху. И тогда умирает уважение к закону. Надежда на правосудие улетучивается. Люди решают, что можно обойти закон. В результате страдает общество.
Дженни Лорд задумчиво смотрела на меня, не делая пометок. Тележурналист не скрывал своей радости от того, что я разболтался.
— Так вы называете сокрытие улик и состава преступлений игрой?
Я ненавидел его самоуверенность. Ему было лет двадцать пять. Он, без сомнения, смутно представлял, что такое этика.
— Вам не случалось тиснуть материал в угоду кому-то? — предпринял я атаку. — Скажем, в надежде заполучить в дальнейшем верный источник информации? Как это назвать: бизнес, коррупция, услуга другу?
Он растерялся.
— Я никогда этого не позволял себе.
— Правда? — спокойно спросил я, глядя ему в глаза.
Он не ответил. Но всегда в конце вылезает какой-нибудь наивный юнец.
— Так это все еще продолжается? — спросил репортер из «Новостей очевидца». — Вы оказываете услуги друзьям?!
Я махнул рукой в сторону дома.
— Как вы думаете, Остин Пейли был моим другом?
Глава 19
Вечерние новости по всем каналам довольно однообразно осветили случившуюся трагедию. Уверен, репортеры не сговаривались. Сами события диктовали подачу материала. Моя легкомысленная речь осталась достоянием слушателей. Она была слишком многословна для телевидения и не подходила для газетной статьи.
На фоне телекадров и снимков я гляделся героем. Окружной прокурор, обнаженный по пояс, идет под пули сумасшедшего насильника и появляется с ребенком на руках. Зрелище потрясающее. Если ничего не знать доподлинно, можно состряпать душераздирающую историю.
Статья Дженни Лорд отличалась спокойным тоном, но была помещена под фотографиями мертвого Остина, названного газетой другом окружного прокурора. Ни о каких прошлых грешках Остина не упоминалось. Я не стал вдаваться в причины столь деликатного поступка Дженни. Мы все достаточно долго знали друг друга, чтобы хранить секреты. Я знал о компрометирующих статьях, положенных до времени в ящик, об оказанных журналистами услугах сильным мира сего, это старо как мир. Если пробить паутину взаимообязательств даже пушечным ядром, наутро стараниями пауков появится новая паутина.
Лео Мендоза, недавно кричавший о невиновности Остина, тоже поспешил в новостях сделать заявление, он не стал оправдываться и даже упоминать смерть Остина Пейли, а просто брякнул:
— Уверен, что избиратели устали от ковбойского правосудия Марка Блэквелла, которое вершится в перестрелке, а не в зале суда.
Он был уверен в своей победе на выборах, в этом его убеждал предварительный опрос. Но что поделаешь, если многие избиратели предпочитают ковбойское правосудие любому другому. Еще до конца недели я получил четыре приглашения встретиться с избирателями. Незнакомые люди на улице приветствовали меня и пожимали руку. Я решил, что стал любимцем наивных романтиков.
В понедельник вечером, накануне выборов, я ужинал с Дэвидом и Викки. Мы выбрали китайский ресторанчик, в котором бывали раньше, но не вместе. Мы заказали фирменное мясо и цыпленка с рисом. Викки была великолепна, но держалась так неприступно, что мне и в голову не пришло подойти к ней, будь я зеленым юнцом. Грива ее светлых волос была рассыпана по плечам. Трудно было оторвать глаз от ее красивого лица, но, когда я приветствовал ее, она ответила, как всегда, холодно, как будто пришла по принуждению.
На Дэвиде не было галстука, он был такой взъерошенный, как будто только что сошел со спринтерской дистанции.
— Трудный день? — спросил я.
Он коротко кивнул.
Сначала мы немного выпили, а потом принесли заказанные нами блюда.
— Удачи тебе завтра, — пожелал мне Дэвид.
Я пожал плечами.
— Ты же хочешь победить, не так ли?
— Конечно, — ответил я. — Но не вижу трагедии в том, если что-то сорвется. Меня вполне удовлетворяет нормальная жизнь, я не жажду видеть себя на экране телевизора, где был в предыдущий день.
— Вы обязаны выиграть, — заявила Викки. — Кто-то может снова оказаться в беде.
Я уставился на нее как баран на новые ворота. Одно из двух: или она беспросветная тупица, или наделена более тонким чувством юмора, чем я предполагал.
На этом мы закрыли тему моей карьеры и поговорили о новой работе Дэвида, проблемах Викки и их планах на будущее. Я заметил, что они кое-что недоговаривают, они выглядели заговорщиками, которые понимают друг друга с одного взгляда. Они обменялись каким-то знаком и прыснули со смеху.
— В чем дело? — спросил я, но они не хотели говорить.
Мы с Викки одновременно потянулись к последнему куску мяса, я вилкой, она палочками.
— Бери, я не хочу, — отказался я.
В знак подтверждения я похлопал себя по животу.
— Эй, по телевизору вы неплохо смотрелись, — поддела меня Викки. — А говорят, на экране увеличиваешься в объеме на десять фунтов.
— Только если ты в одежде, — ответил я.
Она сказала Дэвиду:
— Видишь, я говорила тебе, что он из-за одежды так смотрится.
— Как? — спросил я, оценивая свой внешний вид. — У меня какие-то огрехи?
— Разве Дэвид не изменился к лучшему, с тех пор как я таскаю его за собой по магазинам и покупаю ему одежду? — вопросом на вопрос ответила Викки.
Я посмотрел на Дэвида. Она была права. Даже помятая в конце дня, его рубашка не только прекрасно смотрелась, но и скрывала врожденную бледность. И пиджак не висел мешком, как будто с чужого плеча. Я пытался вспомнить, когда он перестал одеваться как подросток. Но дело было не только в одежде. Дэвид, казалось, обрел уверенность в себе. Он откинулся на спинку стула и кидал реплики, когда считал нужным. Он не взвешивал каждое свое слово. Он изменился совсем недавно, обрел раскованность и убежденность в правильности своих поступков. Казалось, Дэвид наконец вырос и отказался от детских замашек. Даже люди, недавно повзрослевшие, понимают, что и они иногда ошибаются.
Мы потягивали вино. Я не спешил с заключительной речью. Дэвид и Викки, похоже, не торопились расстаться со мной.
После того как нам принесли счет, Дэвид задумался и смущенно произнес:
— Ты не спросил ничего о маме.
— У меня свои источники информации, Дэвид, целый штат осведомителей, тебе не нужно быть одним из них.