Страница 79 из 89
Элиот нашел способ обойти противоречия в показаниях Мэйми.
— Прокурору удалось запутать неискушенную свидетельницу в датах. Но Мэйми Куинн помнит именно тот день.
Очень слабое доказательство. Элиот сам почувствовал это и опустил глаза. Но меня тронули его слова в адрес Мэйми. Мне самому было невыносимо нападать на нее. Элиот молчал. Он скрестил руки на груди. Он с грустью в голосе продолжил:
— Нет худшего преступления, чем то, в котором обвиняется Остин Пейли. Мы содрогаемся от одной мысли об этом. Нам ненавистен человек, который мог сотворить подобное с ребенком. Мы действуем инстинктивно. Когда мы узнали, что в стадо вторгся лев, мы бежим спасать овец, схватив камни и палки.
Было ясно, случись подобное, Элиот первым возглавил бы толпу разгневанных сограждан.
— С другой стороны, — он сделал резкий крен в сторону, — это обвинение лежит на поверхности. Прокурору не нужно прилагать особых усилий. В подобном деле не фигурирует труп, не надо вызывать множество свидетелей, заручаться медицинским освидетельствованием. Все это отсутствует и в нашем процессе! Обвинение держится на слове жалкого, запутавшегося во лжи ребенка. Нам всем безумно жаль этого малыша. Но это не освобождает нас от объективности. Нельзя в подобном деле обвинить кого бы то ни было ложно. Вы сломаете жизнь порядочного человека. Как он смоет это клеймо? Прошу вас внимательно расследовать позицию обвинения!
Он задыхался от волнения.
— На одной чаше весов — двое взрослых людей, один из которых совершенно беспристрастен, уверен в своих словах, имеет безупречное прошлое. А на другой — запутавшийся в сетях собственной лжи ребенок, которой не поверили даже его родители. Задумайтесь! Я не сомневаюсь в вашем решении.
По всем статьям он прав, кроме одного пункта. Я знал чуть больше того, о чем Элиот говорил. Но этого не знали присяжные.
Элиот медленно прошел к своему месту. Он выглядел чрезвычайно обеспокоенным, как будто подозревали его самого. Я начал без предисловий.
— Защита хочет лишить вас возможности объективно исследовать все доказательства.
Элиот не успел еще сесть.
— Протестую, ваша честь! — воскликнул он. — Это ложное истолкование моей позиции и выпад против подзащитного.
— Протест принят, — сказал судья Хернандес. — Леди и джентльмены, не принимайте во внимание последнее замечание прокурора.
Я наблюдал за присяжными во время этого спора. И продолжил на той же ноте, как будто меня и не прерывали.
— Нас хотят поразить цифрами. Из математического неравенства: два больше одного, выводят юридическую закономерность — клиент невиновен. Но жизнь куда богаче любых формул, согласитесь. Известны случаи, когда на стороне неправды много сторонников, и лишь слабый голос Кого-то одного отстаивает истину.
Я наращивал темп, ощутив прилив энергии. Я отчаянно жестикулировал, меня распирало от эмоций. Я знал, что мне следует держать себя в руках.
— Мистер Куинн убеждает нас, будто Томми попался в сети собственной лжи, что ложь стала жить своей жизнью, что ему просто-напросто не оставалось ничего другого, как безумно озвучивать ее в зале суда. Но это не в его характере, мы знаем, как он ведет себя, когда его уличают во лжи. Адвокату выгодно, чтобы мы поверили, что он солгал именно сейчас, обвинив его клиента.
Но трагедия ребенка разыгралась на ваших глазах. Да, Томми обратился за помощью к незнакомым людям. Иного выхода у него не было. Родители отнеслись к его рассказу скептически, и это понятно. Но ведь не кинулся просто к чужим наивным людям. Он рассказал это профессионалам, которые в силах отличить ложь от правды.
И наконец, — я приложил руку к груди, — он пришел ко мне. Адвокат подчеркнул, что я представил вам Томми в лучшем свете, потому что это моя профессия. Но с какой стати я вызову на свидетельское место лжеца? Неужели вы думаете, что я пойду на заведомый провал, положившись на сомнительного свидетеля? Томми мог в любой момент прекратить весь этот кошмар, ему стоило сказать мне, что этот человек невиновен. Обманщик так себя не ведет. Только осознание правоты поддерживало в ребенке силы и давало возможность выдержать ужасы суда.
Я повернулся к присяжным, как будто размышляя. Затем приблизился к адвокатам.
— А теперь о доказательствах со стороны защиты. Я хочу, чтобы вы сделали то, о чем вас просил адвокат. Я хочу, чтобы вы подумали о личности обвиняемого. — Я положил руку на спинку стула Остина, могло показаться, что я обнял его. Остин был потрясен этим жестом. — Подумайте, в каком ужасном положении он оказался. Поставьте себя на его место. Его обвинили в изнасиловании ребенка. Только представьте себе! Преуспевающий адвокат, упорядоченная жизнь, друзья, прекрасная машина, много денег, возможность вкладывать их в недвижимость. И все это вдруг поставлено на карту. Как бы вы поступили на его месте?
Я отошел, оставив Остина в покое.
— Все, что угодно, — сказал я. — Вы бы предприняли отчаянные попытки спастись: наняли лучшего адвоката, подготовили бы свидетелей, раскопали что-нибудь сомнительное, чтобы дискредитировать мальчика, лгали бы максимально искренно, вы бы ухватились за любую возможность выкрутиться. В первую очередь вам пришлось бы найти человека, который подтвердит ваше алиби. В нашем случае, поскольку потерпевший говорит правду, необходимо было выдумать алиби. Так оказалась на свидетельском месте Мэйми Куинн. У меня даже в мыслях нет, что эта почтенная дама может солгать. Она действительно помнит этот день. Он отличался от других тем, что милейший Остин Пейли провел часть дня с ней — именно то время, которое было ему нужно для алиби.
Миссис Куинн не точно помнит дату. Вы слышали, как она путалась, называла цифры наугад. Все дни похожи один на другой для такого человека. Она не назначает деловых встреч, не строит особых планов. И нет ничего удивительного в том, что, когда ее старый друг кинулся к ней за помощью… — Я сложил руки в молитве. — «Ради Бога, Мэйми, я попал в беду, ты единственная можешь мне помочь» — и сообщил ей, что он гостил у нее в тот день, когда на самом деле изнасиловал Томми, миссис Куинн поверила ему на слово. Мэйми Куинн хочет помочь другу, и это восхищает, но она знает дату, которую ей сообщил Остин Пейли.
Я обернулся к защите.
— Эти господа без труда могли бы установить точную дату. Была возможность представить нам дневник миссис Куинн, но его выбросили. Они могли вызвать в качестве свидетеля мужа миссис Куинн, если действительно хотели доказать справедливость сказанного ею. Элиот Куинн назначает деловые встречи. У него есть календарь, с помощью которого он мог бы установить точное число. Но защита не позволила ему выступить с показаниями.
Я не смотрел в сторону Элиота. Все мое внимание было сосредоточено на присяжных.
Мне пока что удавалось зародить в них сомнение. Элиот первым добрался до присяжных. Они могли уже втайне принять решение. Мне надо было переубедить их.
— Я в последний раз прошу вас поставить себя на место обвиняемого, — сказал я. — Хотя, по правде говоря, вы не можете этого сделать. Нам с вами не дано понять его. Нам нужны причины, которые им движут. Силы, которые не позволяют ему вести нормальный образ жизни, которые заставляют его устраивать ловушки для таких детей, как Томми. Защита пыталась убедить нас, что Остину Пейли не место на скамье подсудимых, но будьте справедливы, в зале суда не должен находиться Томми. Жизнь Томми не должна была принять такой оборот. Он все еще должен был оставаться невинным десятилетним мальчиком. Но, на его беду, освободился дом, и появился мужчина, который ставил капканы на одиноких, не получающих внимания детей вроде Томми.
Я выдохся, мои плечи опустились. Я вернулся, как меня когда-то учили, к самому слабому месту в обвинении.
— Да, однажды Томми солгал. Мартин Риз разозлил его, а ведь Риз не знал, что тогда происходило с Томми, не так ли. Год назад Томми уже не был обыкновенным мальчиком. Да, Томми солгал, но посмотрите, почему он так поступил. Почему он обвинил мистера Риза в насилии над собой? Потому что ему уже пришлось пережить это ужасное унижение. Он мог достоверно, со всеми деталями, без прикрас описать происшедшее. Так не передашь чужой опыт, не расскажешь то, о чем подслушал. Мальчик сам пережил насилие. И он знал мужчину, который сделал это. Он знал дом, где с ним встречался, знал, как выглядела машина изнутри, он знал его в лицо. Он знал его имя.