Амазонка

– Хей! Ну хватит обижаться! – Его голос звучит виновато и примирительно. Забавно, что он решил, будто я обижаюсь, приписав свои собственные чувства мне. – В конце концов, мать есть мать, верно? Ну поедешь ты в свой Париж, и ладно. Да?

– Да! – улыбаюсь я. Я его прощаю, раз уж он так хочет. Сережа – крупный парень, и сидеть на тонком бортике ему неудобно. Кроме того, вид моего голого тела действует на него, как красная тряпка на быка. Я чувствую легкий протест – я хотела побыть тут сама с собой. Мне так много нужно обдумать до того, как я сяду в самолет…

– Мокнешь? Можно к тебе?

Я киваю, и он поднимается с довольным видом. Он уже хочет меня, еле сдерживается. Сережа всегда готов к сексу за исключением дней, когда он играет в футбол, – тогда он выматывается и сбрасывает всю свою энергию. Трудно поверить в такую жажду между парой, живущей вместе уже два года. Иногда мне кажется, что я у него вместо сексуального громоотвода. Сережа не смог бы жить без женщины.

Он скидывает футболку и трусы и забирается ко мне в ванну. Она не подходит для любви: мы вдвоем в ней с трудом помещаемся. Каждый неосторожный шаг может стоить мне второй коленки, но мне нравится обниматься, чувствовать его тело – такое сильное, неловкое и жадное. Мне приятно, что по нашим телам текут теплые струи воды.

– Бедненькая, ушиблась. Иди ко мне! – шепчет Сережа. Он берет меня за плечи, помогает подняться, прижимает к себе. Я смеюсь и щелкаю его по носу. Медведь неуклюжий, но когда надо – и не подумает оступиться. Мое лицо залито водой, и мне нравится думать, что это – слезы. Это так драматично, я вся в слезах, и Сережа целует мое лицо, слизывает капли с моих щек. Он высокий, немного сутулится, и это портит его. Я не пытаюсь с этим бороться, стараюсь принимать его таким, какой он есть. На какие-то вещи можно закрыть глаза. Я закрываю глаза и чувствую, как его руки ласкают мои груди.

Предсказуемость его движений утомляет, и мне приходится немного подыграть, чтобы показать свое участие в процессе. Не знаю, нужно ли ему это все – мои фальшивые стоны, улыбки, подбадривания. Но я делаю это, а он не возражает. Актриса из меня никакая. Не в маму, но Сереже достаточно. Он смотрит на меня, но погружен в себя, в свои чувства.

За два года я хорошо изучила этот ритуал. Он сжимает мои груди большими шершавыми ладонями – сильнее, чем я хотела бы – но почти сразу отпускает. Его руки скользят вниз по моему мокрому телу, он обхватывает мои ягодицы, чуть раздвигает их, одновременно целуя в губы. Его пальцы проскальзывают внутрь моего тела, и в этот момент он стонет от наслаждения. Ему нравится быть у меня внутри. Пальцы двигаются быстро и немного неуклюже, он зацепляет кожу, и я вздрагиваю от боли, невольно отодвигаясь.

– Извини, – шепчет он, и я расслабляюсь, отдаюсь в его руки. Меня заводит чувство, что мое длинное худощавое тело заводит его.

– Возьми меня, – прошу я, прикасаясь к его члену, и в ответ на мои слова чувствую, как эрекция крепчает, становится почти непереносимой для него. Я знаю, что Сережа гордится своей мужской силой и своими возможностями, которые в основном измеряются в сантиметрах и минутах. И кто я, чтобы разочаровывать его? Сережа с силой вцепляется в мои бедра и разворачивает меня спиной к себе.

– Может быть, пойдем на кровать? – спрашиваю я.

– Синичка, держись! – и Сережа с силой врывается в мое тело. Я вскрикиваю, чувствуя его член внутри. Он начинает наносить сильные глубокие удары. Его пальцы теребят мой сосок. Я бы предпочла пойти в постель, теперь вода только мешает. Сережа с усилием надавливает мне на спину, заставляя согнуться. Я вцепляюсь руками в края ванны и упираюсь, чтобы лучше держать удар.

Я прекрасно знаю, что будет дальше – это продлится некоторое время, сила ударов будет варьироваться. Сережа станет прикасаться ко мне, массировать мой клитор. Поднимет меня, поцелует в шею, проведет языком по краю моего уха, а его руки в это время захватят мои груди. Может быть, потом он шлепнет меня по ягодице. Именно так, как это делают в порнушке.

Может быть, я не так уж сильно люблю секс?

– Чувствуешь меня? – спрашивает он. Я глубоко дышу и постанываю. Мне нравится то, что происходит, честно. Это в женской природе: мы ощущаем себя счастливыми, если наше тело желанно. Просто… это не сводит с ума. Меня, наверное, просто невозможно свести с ума. Мама говорит, что я – ужасный интроверт, вся в себе. И все чувства тоже где-то очень, очень глубоко. Так глубоко, что я не могу их найти.

Я была такой всегда, с самого детства. Может быть, я вообще неспособна ничего чувствовать? Фригидна?

Наконец все заканчивается несколькими действительно сильными ударами, когда Сережа хватает меня за бедра и будто пытается пронзить насквозь своим крепким членом. Я глубоко вздыхаю и издаю протяжный стон – как раз вовремя. Оргазм накатывает, и я чувствую, как волны сокращений прокатываются по телу моего парня. Сейчас все прекратится, и я, как это часто бывает, останусь с легким чувством разочарования и беспокойства.

Секс – не самая интересная игра, к тому же я каждый раз боюсь забеременеть, хоть и пью таблетки. У меня есть знакомая, которая родила двоих, в первый раз – принимая таблетки, второй – при каком-то уколе, который дает сто процентов гарантии. В общем, расслабиться сложно. Наверное, в этом все дело.

– Я не хочу ехать к финнам без тебя, – говорит Сережа, поворачивая меня к себе. Он нежно отбрасывает мокрую прядь волос с моего лба и целует меня. – Я думал, ты будешь рядом, в моей палатке… голая.

– Я тоже не хочу уезжать, – вру я. – Но у меня нет выбора.

– Выбор есть всегда, – возражает он, и я предчувствую, что сейчас начнется второй раунд нашей вчерашней ссоры. Как же я хотела бы избежать этого! Как было бы хорошо, если бы можно было отрезать всю эту эмоциональную часть и просто объясниться холодно и по-деловому. Ты едешь в свой отпуск без меня или не едешь в него вовсе. Я еду с моей матерью в Париж.

– Я еду в Париж, и точка. Разве это так странно?

– Если бы я знал тебя меньше… – фыркает Сережа и бросает мне полотенце, которым только что вытерся сам. Вот то, почему мне не очень нравится жить с кем-то. Я слишком люблю вытираться сухими полотенцами. – Зачем ты едешь туда?

– Отдыхать! Мама все оплачивает.

– Как будто дело в этом! – Ему-то уж лучше других известно, что я не беру денег у мамы. – Чего ты там не видела, в Париже?

Я отворачиваюсь, принимаясь разглядывать линии на собственной ладони. Я никогда не была в Париже, но Сережа инстинктивно чувствует что-то. Или он просто хочет меня отговорить. В любом случае… Мы едем в клинику, к пластическому хирургу. Но это – страшная тайна, и я, конечно, не могу сказать об этом никому. Даже своему парню.

Я всегда была хороша в сохранении секретов, которых в жизни моей мамы хватало. До тридцати пяти мама выглядела на двадцать, и это устраивало ее полностью. В тридцать семь она родила меня, и это пошатнуло хрупкий баланс.

Все из-за меня.

В сорок она смирилась с тем, что, даже при всех предложенных мерах по спасению, она не может выглядеть моложе двадцати пяти. На двадцать пять – тридцать ей удавалось выглядеть до пятидесяти. По крайней мере, на фотографиях. Затем начались проблемы, с которыми она билась последние десять лет. И о которых никому не положено знать.

Кроме меня. И, конечно, врача из Франции. Только мы двое. И кому какое дело, что я категорически против того, чтобы мать в очередной раз подвергала себя риску. Что я еле пережила ее последнюю липосакцию. Ей было плохо две недели, об этом чуть было не узнали журналисты. И вообще – я не думаю, что это возможно – в шестьдесят выглядеть на тридцать шесть. А именно столько лет Кузьме. Да и не Кузьма он вовсе, его зовут Александр Носков. Но сейчас так популярны старорусские имена.