Книга Мертвых

Последний успел выстрелить. Мне повезло, костер выбросил искры. Промазал.

Одним ударом под дых я повалил его на землю. Вторым заставил заткнуться, сломав челюсть. Завершил дело каблуком сапога, от давления которого позвонки его шеи коротко хрустнули, перечеркивая линию жизни.

Здоровяк насел сзади.

Бугай обхватил меня за горло. Его деревянные мышцы напряглись, сковывая шею. Дыхание прерывалось. Я ощущал, как синеет лицо, и кровь приливает к щекам.

Взгляд затуманился.

Стиснул зубы. Саданул его что есть мочи по почкам и заставил отпустить. Кашляя, я отполз в сторону, так что костер оказался между нами.

- Засранец, - он ничуть не волновался о своих подельниках. На дороге беспокоятся только о себе.

- Не стоило, - коротко бросил я в ответ.

Здоровяк пнул мешок в мою сторону. Обрывок ткани угодил в огонь. Почернев, он за несколько коротких мгновений расплавился, обращаясь в ничто.

Последний поднял с земли ножны с моим мечом. Он мрачно ухмыльнулся, показывая ряд неровных гнилых зубов. Два верхних и один нижний отсутствовали.

- Сейчас мы тебя на ремни-то порежем.

- Удачи.

Он обхватил толстой мозолистой ручищей изящную рукоять - слишком большую для обеих его ладоней. Выдохнув сквозь зубы, он потянул ее на себя. Раскрыл в недоумении рот, обнаружив, что вместо клинка в ножнах зияет пустота.

- Зачем ты таскаешь с собой сломанный меч? - спросил он.

- Он не сломанный, - ответил я. - Его имя Кейнекен.

- И что?

- Это значит "беззубый".

С криком я сорвался с места. Легко перепрыгнул костер, всадил с разворота локоть ему в кадык. Здоровяк взвыл, накренился вбок, его хватка ослабла.

Я выхватил из его лап рукоять меча. Взмахнул. Отрубленная башка, оставив в стороне фонтанирующее кровью тело, подкатилась к моим ногам.

Я вытер с лица кровь. Размахнулся и пнул голову в кусты, стараясь бить не носком, а боком, чтобы не вывихнуть пальцы. Голова - вещь тяжелая. Подумав пару минут на месте, я углубился в кусты терновника, шипя каждый раз, когда иголки вонзались в тело, протыкая тонкую ткань. Я отыскал отрубленную голову, поставил ее перед собой и выудил из-за пазухи нож.

Работа заняла около двадцати минут: выковыривать зубы всегда проблематично, особенно когда из-за гнилости они крошатся и обламываются.

- Беззубый, - мои губы растянулись в улыбке, но глаза продолжали оставаться холодными. - Как и ты.

Поколдовав еще немного над трупом, я закрепил голову на окровавленной шее и подошел к лошадям. Они были привязаны к толстому дереву неподалеку, все пять. Они меня боялись, они всегда меня боялись. Тем не менее мне удалось водрузить тяжелое тело здоровяка на самого выносливого скакуна.

Подержав конец ножен над огнем и тщательно следя, чтобы кожа не опалилась, я вернулся к лошади и ткнул в его круп раскаленным обрывком стали на конце. В воздухе смердело паленой плотью. Конь вырывался. Я перерезал веревки.

Он не стал долго ждать. Поднимая тучу пыли, скакун понес своего всадника вдаль, все еще сверкая горящим символом в ночи.

Это было возвращение. Но возрождение ли?

Я сплюнул кровь на землю. Под сердцем разливалась скудная серая боль. Я бы не упал, однако тело упорно отказывалось подчиняться. Не выдержав напора вновь открывшейся раны, я свалился спиной на пыльную дорогу.

В голове проносились мысли. В голове роились возможности. В голове жили воспоминания, одни только воспоминания...

После той ночи в одинокой избе, окруженной тысячами мертвых кровожадных тварей, я едва ли мог удерживать в голове больше шести дней. Разум просто отказывался запоминать больше. Он интересовался только той ночью, когда меня лишили... чего? Души ли? Сомневаюсь, что она существует. Думаю, душа - всего лишь термин для совокупности чувств, страхов и желаний.

Меня будто вытягивали из трясины. Чья-то жесткая рука тащила меня за ворот к свету.

Только открыв глаза, я понял, что это всего лишь солнце. Оно светило сквозь небольшое окошко, прикрытое шторой, и бросало лучи на большую прямоугольную кровать, растрепанную, как и я сам.

Нога голой женщины - видимо шлюхи - лежала на моем животе, тонкие изящные руки обхватили шею, и ее лицо упиралось в плечо. Она тихо сопела, повсюду на ее теле проступали синяки с четкими отпечатками моих пальцев.

Я грубо оттолкнул ее в сторону. Она даже не проснулась.

Потирая саднящие от боли виски, я подошел к окну и выглянул наружу. Пустынно, первое, что пришло на ум. И на удивление много леса. Неужели я во владениях какой-то ведьмы?

Я взглянул на шлюху и поморщился. Навряд ли.

Где я тогда? Я возвращался... куда?

Я тряхнул головой. Убрал назад длинные волосы, пригладил росшую клинышком бороду.

Думал.

Без лечения мне в нормальную жизнь не вернуться. Значит, надо искать лечение. Но его нет, ведь и болезнь эта поразила меня впервые за всю историю человечества. Никто раньше с этим не сталкивался. Кто-то сказал, что я обречен.

Если так, надо привыкать жить подобным образом. Не задумываться о прошлом, жить только здесь и сейчас. Попытаться быть свободным.

Женщина сонно застонала. Она просыпалась, ворочаясь в постели, и скинула с обнаженного тела одеяло. Капельки пота поблескивали в свете солнечных лучей, огненно-рыжие волосы разметались по подушке и походили на бушующее на ткани пламя.

Я стиснул зубы.

Я подошел к кровати с ее стороны, уперся коленями в край, осторожно прикасаясь подушечками пальцев к ее нежной бархатной коже. Я водил рукой по ее телу, блуждал по нему, с восхищением изучая каждый его изгиб, и мои движения с каждой секундой становились все более жесткими и настойчивыми.

Я притянул ее себе, обхватив руками бедра, и прижался животом к ее спине. В ноздри хлынул запах свежего пота, смешанный с ароматом дешевых лавандовых духов. Он не отрезвлял, не вызывал отвращения - скорее жгучее желание овладеть ее вновь.

- Не хочу. Я устала.

Она устало попыталась меня оттолкнуть. Руки едва ее слушались после минувшей ночи, и вышло смазано, так что я лишь покачнулся.

Оскалившись, я протянул руку к кожаному мешочку, лежащему на тумбочке справа от кровати. Достал монету, кинул ее на смятую простынь, чтобы солнечные лучики призывно поблескивали на переливах золота с размытым портретом Держателя.

- За день вперед, - прорычал я ей в ухо, и она послушно опустилась на четвереньки, зубами вцепляясь в подушку. Сдержать крики? Но чего? Боли или наслаждения? Плевать.

Я понял, что не знал, что со мной происходит. Да и не хотел знать.

Я вспомнил поговорку бывалых воинов востока, с которыми когда-то встречался: "Жизнь - как туалетная бумага. Если ты не подтираешь ей зад, когда-нибудь сдохнешь от запаха собственного говна. Или от кинжала в спину".

Примечательно. А ведь я даже не знал, что такое туалетная бумага.

Освободил я ее только к закату, даже не спросив, как ее зовут. Она выползла из комнаты, кутаясь в провонявшее влажное одеяло, и стискивала пальцами одиннадцать золотых из моего кармана. До чего же жалкое зрелище.

Я же совсем не запыхался. Лег обратно в кровать. Сложил руки на груди и уставился в потолок. Звериная выносливость делала свое дело. К сожалению, от нее я перенял не только это: с каждым днем мое желание быть с женщиной становилось сильнее, а наслаждение от этого стремительно угасало, будто тело намекало мне, что мне необходимо только совершить нужное и уйти. Не хорошо.

Я оделся, с удивлением оглядывая свое тряпье. Из одежды у меня остались лишь крепкие кожаные брюки, ботинки на шнуровке с ужасно неудобной тонкой подошвой, серая замызганная рубаха и простой темный жилет с креплением на плече для ножен. И пояс. Широкий, почти в две мои ладони, с круглой бляхой с изображением пылающей морды волка. Где я его только раздобыл?

Конечно, и Кейнекен, мой верный невидимый союзник.

Не решаясь выйти к людям, я открыл окно и спрыгнул вниз. Свежий воздух отогнал смрад харчевни, и я глубоко вдохнул. Свобода? Нет. Тогда что? Плевать. Звери не думают о жизни, они просто живут.