Отель "Руби" (ЛП)

Какое-то время единственным звуком в комнате остаётся наш с Дэниелом плач. Мы убиты горем. Потерянные без неё. Я беру себя в руки и проглатываю ком в горле.

— Я развернулась и вышла обратно на крыльцо, — продолжаю я историю. — Я была в замешательстве. Она вышла вслед за мной и спросила, сержусь ли я на неё. Я ответила, что да. Сказала, что хотела бы убить вас обоих.

— Но ты же всё равно повеселилась, — говорит Дэниел. — После того, как ты вошла в дом, Райан тебя успокоил. Мама собиралась приготовить лазанью, потому что это твоё любимое блюдо. Но только она забыла, что с прошлого вечера в духовке осталась коробка от пиццы, и, пока нагревала плиту, чуть не спалила всю кухню.

— Ты помнишь, как оттуда вырывались языки пламени? — смеясь сквозь слёзы, спрашиваю я. — Мы с Райаном минут пятнадцать махали тряпкой перед пожарной сигнализацией, пока наконец не прибежал ты с метлой и не сбил её со стены.

— Плита была уничтожена, — подхватывает Дэниел. — И мама выбросила лазанью в мусорное ведро и заказала пиццу. Глубокую, чтобы мы смогли воткнуть туда свечи. — Он грустно улыбается. — Но она забыла их купить, и нашла какую-то до половины сожжённую восьмёрку, которая годами валялась в ящике. И мы зажгли её. И пели… Лучший твой день рождения. Чёрт, лучший день рождения из всех, где я был.

Я закрываю глаза, боль каплями вытекает из моего сердца и падает к ногам. Мы оба знаем, что мама не была идеальной, даже пусть я рисовала её такой в тех воспоминаниях, что позволяла себе последние несколько месяцев. Она могла кричать как ненормальная, да так, что в буфете звенело стекло. Один раз, когда мы спорили, она назвала меня тупой, и я захлопнула дверь прямо перед её носом. Ещё был случай в машине, мы как раз возвращались домой после ужина, и она обозвала папу мудаком, потому что он критиковал её отца.

Но в то же время она была чудесной. Она интуитивно чувствовала, когда нужно было испечь кексы, а когда забрать нас после школы и поехать в кино. Она давала советы Дэниелу, когда он собирался на свидания, и научила меня краситься тушью так, чтобы ресницы не склеивались. Она была моей мамой. Она была моей мамой, и я больше никогда не увижу её, как бы мне этого ни хотелось. Не знаю, есть ли ещё что-то сильнее, чем это чувство беспомощности.

— Зачем ты это делаешь, Дэниел? — наконец спрашиваю я. — Зачем заговорил о ней сейчас?

— Потому что я хочу, чтобы ты держалась за эти воспоминания. Я бы ни за что не хотел, чтобы ты забыла, как порой было хорошо. Офигенно, чёрт побери! И что бы ни случилось, это не изменится.

Я вытираю слёзы, на меня обрушивается адреналин.

— Что ты имеешь в виду? — хрипло спрашиваю я. — Что должно случиться?

На какое-то мгновение Дэниел прикрывает глаза рукой; его плечи опущены. Когда он снова распрямляется, выражение его лица становится жёстким. Холодным. Из комнаты словно выпустили весь воздух.

— Я не поеду с тобой в Элко, Одри, — говорит он. — Я остаюсь в «Руби».

Мне лучше спросить, не шутит ли он, потому что в привычном мне мире мой брат никогда не оставил бы меня. Он был бы рядом, даже если бы это означало провести несколько месяцев в доме нашей бабушки.

— Ты не можешь, — слабым голосом возражаю я. — Ты не можешь поступить так со мной.

Он сжимает губы и долго молчит.

— Это решено.

— Но почему? — Слёзы бегут по губам. Ещё чуть-чуть, и у меня сдадут нервы — это невозможно. Он не мог так поступить!

— Это из-за Кэтрин? — вскочив на ноги, кричу я. — Но ты ведь её даже не знаешь! Я никогда не прощу тебя! — Я уже на грани истерики. — Я никогда не прощу тебя, если ты сделаешь это!

— Кэтрин тут ни при чём, — заявляет брат. — Ты уезжаешь, Одри. Папа хочет, чтобы ты осталась до пятницы, но потом ты уедешь отсюда. Без промедлений. Ты поняла? У бабули Нелл тебе будет хорошо — ты начнёшь всё заново. Пришло время отпустить прошлое. Ты не должна…

— Не будь идиотом! — верещу я. Моя голова раскалывается от рыданий, тело дрожит. Боюсь, что скоро начну задыхаться, если не уйду. Я никогда не могла подумать, что из всех именно Дэниел оставит меня. — Ты не можешь здесь остаться!

— Ты мне не мама, — злобно говорит он. — Хватит вести себя так, будто ты — это она.

Тишина. Я покачиваюсь, его слова словно сбили меня с ног. Меня слишком сильно тошнит, чтобы злиться. Дэниел выдыхает, замечая боль на моём лице, и делает шаг ко мне.

— Прости, — торопливо говорит он. — Но если я…

И в этот момент телефон у кровати начинает громко звенеть, напугав нас обоих. Дэниел шагает к нему, чтобы ответить, и звонок раздаётся вновь — ещё более громкий и пронзительный. Мой брат сжимает челюсти и отворачивается.

— Тебе лучше уйти, — холодно говорит он. — Уходи, пока я не сказал ещё что-нибудь, похуже.

—Дэниел…

— Уходи, — рычит он. — Я не хочу с тобой спорить. — Пауза. — Не заставляй меня.

— Я и не собиралась спорить, — печально говорю я. — Как ты сам сказал, я не твоя мама.

Он морщится, ему самому ненавистны эти слова. Я подхожу к двери, смесь из горя и злости готова прорваться наружу.

Телефон продолжает звенеть, как аварийная сигнализация, и только я открываю двери, Дэниел зовёт меня по имени. Я оглядываюсь через плечо — голова брата опущена.

— Не доверяй папе, — тихо произносит он. — Никому не доверяй.

Я ждала извинений, а эти слова лишь очередная пощёчина.

— Ну, знаешь ли, — говорю я, — это ты предал меня. Так что, похоже, Дэниел, доверять нельзя только тебе одному.

Брат метает в меня раздражённый взгляд, а потом, скрестив руки на груди, подходит к окну и смотрит вниз, полностью отгородившись от меня.

***

Я хлопаю дверью и устремляюсь по коридору, лишь раз обернувшись, чтобы посмотреть, не побежит ли Дэниел за мной, передумав. Нажимаю кнопку вызова лифта и наблюдаю за дверью в его номер. Он не выходит за мной. Коридор остаётся пустым и с того места, где я стою, кажется бесконечным. Вокруг царит безмолвие, тяжёлая пауза, которая, кажется, вот-вот взорвётся.

— Ну давай же, — снова и снова нажимая на кнопку, бормочу я. Когда двери в конце концов открываются, я облегчённо вздыхаю, но не спешу с выбором этажа, и створки лифта захлопываются. Мне бы следовало пойти к папе, рассказать ему и о портье, и о Дэниеле. Совершенно ясно, что Кэтрин задурила ему голову, но мне тяжело поверить, что он мог бы позволить какой-нибудь девице погубить наши отношения. Мы зависим друг от друга. Он не оставил бы меня без веской причины. По крайней мере… именно так я всегда думала.

Ну и даже если я расскажу всё отцу, что он скажет в ответ? Он наконец-то снова начал с нами разговаривать. Разрушу ли я всё, если побегу к ниму с жалобами на Дэниела и портье? Если уж на то пошло, папа не славится умением понимать.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Дэниел просил меня не доверять нашему отцу — вообще никому — но пока он единственный, кто ведёт себя как сумасшедший. А папа наверняка уже ждёт меня у кинотеатра. Я могу спуститься вниз и посмотреть, какое у него настроение. У меня нет другого выхода. Теперь, когда Дэниел бросил меня, отец — это всё, что у меня осталось.

***

Когда я выхожу из лифта в вестибюль, Кеннета на месте нет. Мои нервы уже на пределе, голова кружится от различных объяснений поведению моего брата. От способов, которыми я могла бы уговорить его всё-таки уехать со мной. Рядом со входом в кинотеатр толпятся люди, пробравшись сквозь них, я подхожу ко входу. Около дверей стоит контролёр, который больше напоминает охранника. У него тёмные волосы, тёмные глаза и массивная фигура, которая, кажется, становится ещё больше, когда я прохожу мимо. Его взгляд буравит мой затылок — интересно, теперь весь персонал следит за мной для Кеннета? Не об этом ли предупреждал меня Дэниел?

Когда я вхожу в зал кинотеатра, то тут же выдыхаю сдерживаемый до этого воздух, сражённая изысканностью внутреннего декора. По всей дальней стене растянулся экран, больше трёх метров в длину, по бокам его ниспадают красные бархатные шторы. Стены оклеены бордовыми с золотым узором обоями, бра создают идеальный приглушённый свет, усиливая атмосферу. От экрана тянутся ряды мягких красных кресел, где уже сидят люди — большинство в шалях и вечерних нарядах. Понятия не имела, что это будет официальное мероприятие.