Лицом к лицу

Начались учебные походы. Новый замполит как рядовой разведчик совершал марши с полной выкладкой. На привалах все отдыхали, а легкий на ноги Гузненков обходил группы разведчиков - где проведет беседу, где поможет выпустить боевой листок. Даже неутомимый в походах Семен Агафонов удивлялся:

- До чего мы, поморы-охотники, привыкли бродить по этим тундрам и скалам, но за лейтенантом нам не угнаться. А может, он тоже нашенский? Из поморов?

Оказалось, что Гузненков родился и вырос на Смоленщине.

Начались занятия по тактике, топографии, саперному и минноподрывному делу. И тут новый замполит показал себя опытным командиром. Стали соревноваться по скалолазанию, по борьбе самбо - и это дело замполиту знакомо. Он стрелял метко, а однажды вызвался руководить кружком фотолюбителей: мы и фотодело на досуге изучали.

Разведчики гордились новым замполитом:

- Силен, лейтенант! На все руки мастак. Кое-кто скептически замечал:

- Скоро начнутся рейды... Посмотрим, как в деле себя покажет...

Были и недовольные новым замполитом, вернее - не им, а порядками, которые он стал насаждать. Строже стало с увольнениями в город. Старшина должен был отчитываться за каждый выданный паек, а он привык жить "с запасцем" на тот случай, если в отряд к хлебосольным разведчикам заявится какой-нибудь представитель или гость. Теперь любой разведчик знал, что плохо заправленная койка или брошенный в кубрике окурок может навлечь на него неприятность новый замполит взыщет.

Об этих отрядных новостях я узнал из писем, которые мне присылали в Зарайск.

Я одобрял действия нового замполита, и в то же время меня донимала какая-то беспричинная тревога. Потом я разобрался в этом чувстве, похожем на ревность к человеку, который распоряжается во вверенном тебе отряде, завоевывает любовь и популярность в глазах дорогих тебе людей. Я ругал себя за это мелкое и недостойное чувство. И все же, против своего намерения, сухо и подчеркнуто официально познакомился с Гузненковым на пирсе базы, где он меня встречал.

Гузненков, очевидно, представлял себе встречу иначе. Он спросил меня, когда смогу его принять, и ушел.

Мы встретились в тот же день в канцелярии отряда.

Я думал, что разговор начнется с отчета Гузненкова и том, чем был отряд этот месяц занят, и что он, новый замполит, успел сделать. Тут мне, вероятно, представится возможность высказать по каждому поводу свое одобрение или порицание.

Но как только Гузненков закрыл за собой дверь и мы встретились взглядами, он как старый знакомый широко улыбнулся, сел против меня, всем своим видом показывая, насколько рад, что мы остались вдвоем.

- Вот вы и приехали! А я тут, - он беспомощно развел руками, кручусь-верчусь, присматриваюсь да примериваюсь. По-настоящему к работе еще не приступал. Есть мысли, соображения, но даже плана работы еще не составил.

- Почему? - спросил я с некоторой строгостью, наивно полагая, что за это и стоит пожурить моего заместителя: вмешивался, должно быть, в разные дела, а непосредственную политработу упустил.

- План составить недолго. Но цена какая ему будет? - в свою очередь спросил Гузненков. - В ленинской комнате имеется галерея героев. Что должен молодой разведчик знать о каждом из героев отряда? Опять же - беседы бывалых. Кого и о чем? Тут нужно ваше слово, ваш совет. Мы с коммунистами решили провести открытое партийное собрание на тему "Честь отряда - моя честь". Бабиков это предложил, другие поддержали, некоторые разведчики забыли о добрых традициях отряда. Но ведь не только об этом должна быть речь на собрании? Так ведь?

Я согласился с Гузненковым.

- Вот видите! - обрадовался он. - И собрание я отложил до вашего приезда. Мне легко написать в плане: воспитание на боевых традициях. Могу об этом речь произнести. В общем и в целом, - он опять развел руками. - А кому это нужно? План должен быть подчинен предстоящей боевой задаче. План должен опираться на людей, на актив. А я опять-таки в общем информирован. Вот и жду, что скажет мне командир.

И получилось так, что вместо официального знакомства, да еще какого-то ожидаемого отчета, между нами завязалась непринужденная беседа, причем Гузненкову удалось "развязать" мой язык. Я рассказывал ему о погибших разведчиках - кто из них чем отличился, потом говорили о предстоящих задачах.

Мы расстались уже за полночь. Укладываясь спать, я подумал о том, что экскурсия в прошлое оказалась и для меня весьма полезной. А Иван Иванович так я уже называл Гузненкова в конце нашей беседы - будет хорошим товарищем и боевым спутником в горячих делах, которые скоро, очень скоро, начнутся на нашем участке фронта.

3

По всему чувствовалось, что скоро грянет решающий бой.

Мы, разведчики, хорошо знали, что творится в стане врага. Егеря нервничали в ожидании нашего наступления. На север, в распоряжение 20-й Лапландской армии, прибыли специальные инженерные части. Они занялись усовершенствованием и без того мощной обороны. Газета лапландцев "Варт им Норден" требовала, чтобы командиры горных частей пресекали всякие слухи о русских разведчиках, которые якобы, когда им только вздумается, проникают через линию фронта. "Наши рубежи неприступны, - хвастала "Варт им Норден". - Через наш фронт ничто живое не проскользнет!"

Враг еще искуснее и хитрее стал минировать участки побережья, где возможна высадка десанта, горные проходы, лощины и овраги. Теперь на подступах к своим опорным пунктам егеря стали применять ракеты сигнального действия. Стоит, допустим, разведчику неосторожным движением коснуться замаскированной проволоки - и полярная ночь озаряется множеством ракет, которые, даже упав на землю, чадят красным дымом. Саперы горных дивизий построили в гранитных скалах побережья зимние казематы. Опорные пункты представляли теперь многоярусную систему долговременных огневых точек, покрытых стальными колпаками и соединенных траншеями.

Но никакие укрепления не в силах были поднять боевой дух "героев Крита и Нарвика". Они с тревогой ждали приближения четвертой военной зимы, никак не предполагая, что здесь, в Заполярье, наступление начнется еще до морозов. Предупреждая о возможном зимнем наступлении советских войск и подбадривая своих егерей, командир одной из горных дивизий писал в своем приказе: