Страница 59 из 61
Курсанты безропотно сдавали милиционерам свое оружие, даже - гранаты, и никак не проявляли враждебности. Кто-то из стражей порядка забежал наверх, а потом также поспешно выбежал вниз, чтобы блевать в кусты. Вид такого количества пролитой крови без последствий для психики или желудка не каждый человек может вынести.
Никто не заметил, как откуда-то прибежал взмыленный, как скаковая лошадь, Антикайнен, сразу же бросившись к спокойному, как памятник, Пааси. Он схватил его за отвороты пиджака и закричал, не в силах сдерживаться:
- Зачем? Ты не мог так поступить! Акку, ведь ты же не зверь!
- Они должны умереть, - отстранив руки Тойво, тихо сказал Пааси. - Теперь все будет иначе. Все кончено.
Причина того, что его никто не заметил была в том, что, на самом деле, конечно, Антикайнен никуда не прибежал, сцены перед милицией и зеваками не устраивал. Он зашел к супругам Элоранта - те были особо торжественны, чем-то напоминая давешних сатанистов перед мессой.
- Не совершайте ошибку, - сказал он им в дверях, потому что те не предложили ему пройти.
- Теперь все будет иначе, - сказал Войтто.
- Это точно, - кивнул головой Тойво.
- Нельзя поступить по-другому. Мы же не звери! - добавила Элвира.
Тойво оставалось только вздохнуть и уйти прочь. Уже на улице он, словно что-то почувствовав, обернулся на окно соседней с Элоранта квартирой. На него в упор смотрел эстонец Тынис собственной персоной с какой-то вмятиной во лбу. Их взгляды встретились, но ни тот, ни другой не проявили каких-то эмоций. Тынис медленно удалился от окна и пропал из вида.
Тойво с досадой сплюнул себе под ноги. Против Бокия и его протеже Бехтерева никакие стены не спасут.
Он вернулся в свою отдельную командирскую келью и схватился руками за голову: люди, люди, кто вас движет!
К полуночи в казармы вернулись все стрелки из клуба Куусинена, предпочтя ее своим съемным углам. Ни милиция, ни чекисты не стали задерживать убийц, отправив всех по домам. Спите со спокойной совестью, товарищи из "револьверной оппозиции". Вы сделали свое дело.
ВЧК к утру 1 сентября выпустило резолюцию: "Созданная по горячим следам для расследования дела комиссия под предводительством товарища Дзержинского сразу напала на хитро обдуманный план и тонко сплетенную нить заговора финских белогвардейцев. Пользуясь счетами личного характера, неизбежными в результате временного, но тяжелого поражения финской революции и неопытностью небольшой группы финской молодежи ловкая рука белогвардейского замысла сделала эту группу слепым орудием своих планов".
Понимай, как хочешь, дорогой товарищ обыватель, рабочий и крестьянин, а также все управляющие государством кухарки. Это все "белая рука", друг индейцев.
Тут же, чтобы не отстать, Петербургский комитет РКПБ застрочил: "Наша скорбь и негодование увеличиваются еще тем, что белогвардейским провокаторам, вдохновлявшим и руководившим заговором, удалось использовать для своей гнусной цели лиц, формально состоявших в рядах коммунистической партии. Заговор направлен не только против ЦК и отдельных членов партии, он направлен против партии в целом и всего ее будущего, - провокаторы стремятся подорвать основы бытия партии - ее партийную дисциплину".
Эйно Рахья во всеуслышание заявил, что это преступление - не просто так. "Это - ответка за покушение на Куусинена. Думаете, он погиб? Да он целехонек в Швеции. Отто Куусинен - агент тайной полиции Финляндии, организатор расстрела в Питере".
Газетчики целую неделю не знали, что тут и думать. Убийцы - все молодые партийцы, отличники боевой и политической подготовки, у всех репутация ничем не скомпрометированных революционеров. Никто не арестован, ходят по городу и недоумевают: а что, собственно говоря, произошло? "Револьверная оппозиция"? Да, это мы - но это же круто!
Наконец, 11 сентября в центральной прессе появилось обращение, подписанное Бухариным, немцем Мейром, венгром Руднянским и секретарем Кобецким. Вероятно, китайцев не нашлось - все они были неграмотны, а финнам право подписи не доверили, как "чухне белоглазой". Но идею обращения дал, вероятно, какой-то китаец - уж без этой сволочи никак не обошлось.
"Клеветническая кампания носила иногда чудовищный характер", - объясняли еврей, немец, венгр и Кобецкий. - "Против одного из братьев Рахья, старого революционера и члена ЦК, выдвигалось обвинение, что он хотел взорвать финские курсы. О других писали доносы, что они проваливают своих товарищей в Финляндии, третьих обвиняли в том, что они предали революцию в 1918 году, и в том, что они неправильно расходовали деньги. Зловонные ручьи клеветы текли обильной рекой. Буржуазия готовила свое дело. Буржуазия разжигала эту борьбу. Буржуазия натравливала. Капиталистам выгодно расстраивать пролетарский фронт, толкнуть рабочего против рабочего (чуть не написал "толкнуть рабочего на рабочую" - примечание автора), дезорганизовать ряды трудящихся, смять, разрушить и выставить на посмешище пролетарскую дисциплину. Ей выгодно пустить пролетарскую кровь. Неопытные, молодые, упорные, узколобые люди, думавшие, что они настоящие революционеры, попались на провокационную удочку. Они решили спасти революцию и выстрелили прямо в грудь этой революции".
Народ зачитывался этой китайской грамотой. Зачитывались чекисты, а потом встрепенулись: почему нет арестов? Тотчас же поднятые по тревоге латыши побежали и арестовали супругов Элоранта и еще Тойво Антикайнена.
Тойво взяли прямо с курсов под недоуменными взглядами Акку Пааси, Аллана Хаглюнда и верного Пахи. Его привезли сразу на Литейный и в полумраке комнаты для допросов тотчас же дали по голове. Даже к стулу не успели пристегнуть, что и вышло чекистам боком. Тойво слегка ошеломился, пригляделся к полумраку и начал обороняться. Скоро латышей для избиения не стало хватать.
Антикайнен наоборонялся на два пожизненных заключения, а латыши - на свои переломанные пальцы, вывихнутые руки, расквашенные носы и подбитые глаза. На звуки драки прибежала подмога и упекла разбушевавшегося финна в одиночную камеру, пообещав ночью расстрелять.
Но до утра его оставили в покое, видимо - не нашлось свободной минутки, чтобы стрельнуть.
А в это время, 12 сентября проходили торжественные похороны. Тела погибших в клубе Куусинена товарищей выставили для прощания в Георгиевском зале Дворца Искусств - так переименовали Зимний дворец. Собравшиеся коммунары пропели "Вечную память" и "Вы жертвою пал в борьбе роковой", кто-то затянул "Интернационал", но его не поддержали.
Затем траурная процессия двинулась по проспекту 25 Октября - так переименовали Невский проспект - на Садовую улицу и вышла к Марсову полю. Там уже их поджидали сто тысяч шестнадцать человек. Шестнадцать человек держали над головами плакаты: "Подлый белый террор в Петербурге откликнется свержением буржуазии в Финляндии", "Через трупы товарищей финнов - вперед к коммунизму" и тому подобное.
Когда гробы опускали в могилу, все сто тысяч человек заплакали, шестнадцать - склонили свои плакаты, а пушки Петропавловской крепости дружно гавкнули. Затем состоялся траурный митинг, на котором выступили известные революционеры. Сам Бухарин, выписанный по такому случаю из Москвы, толкнул речь, путаясь в финских фамилиях.
Тойво сидел в одиночке и гадал, когда его придут кончать? Вопрос "за что?" не возникал. Государство убивает не за что, а потому что. Поэтому он нисколько не мучился сомнениями: будет так, как должно быть.
Весть об аресте Антикайнена и супругов Элоранта обсуждалось в школе финских красных командиров даже, пожалуй, больше, нежели расстрел 31 августа. Пааси рьяно защищал Тойво.
- Он не при делах! - говорил Акку. - Его там вообще не стояло.
- Стояло - не стояло, откуда ты знаешь? - отвечали ему. - Будто сам там был и людей стрелял!
- Был и стрелял! - возмущался Пааси.