Страница 26 из 29
Я не был расположен обсуждать с этим сомнительным в своей потенциальности тестем ни свое будущее, ни тем более приданое его дочери, но господин Бейстоаа слушал только себя.
- Я только что вернулся из Хуукхонмякки, где удачно продал одну вещицу, о которой сейчас и расскажу.
Господин Бейстоаа бросил еще одну пачку с долларами в камин, аккуратно помешал в страшной каминной пасти огромными чугунными щипцами и вновь, не находя во мне ни сочувствия, ни удивления, продолжал:
- Одна ваша соотечественница взялась быть посредницей между мной и всеми другими вашими соотечественниками, у которых я могу что-то выгодно купить. И вот однажды она звонит мне сюда, на дачу (слово "дача" он произнес в пять слогов) и сообщает о том, что где-то в Баку какой-то коллекционер продает скрипку Аматти.
Я, конечно, ни секунды не верил, что это правда, а был, наоборот, уверен, что это вранье - в лучшем случае подделка, но все-таки позволил ей, как говорят у нас, сделать шутку.
И вот коллекционер оказался в Москве. И усевшись вот здесь, где сидите теперь вы, стал распаковывать сверток, который он только что привез с собой.
Когда он открыл его, я, - тут господин Бейстоаа швырнул в сердцах в огонь еще две пачки долларов, - увидел действительно скрипку Аматти.
Я, конечно, не специалист, но там было написано, что это Аматти, к тому же скрипка была старинной, и в этом, уж извините, не было никакого сомнения.
Ну путь не Аматти, а Страдивари, наконец.
Я вообще, если честно, ничего не понимаю ни в каких скрипках, но мне пришлось сыграть роль эксперта, мы торговались и пили шампанское.
Моя дочь, та самая, которую вы очень любите и которая любит вас, в коротенькой юбочке, тоже изображала роль, но уже эксперта-фотографа, и довела коллекционера до того, что он сбил цену с несуразного миллиона до приемлемых семидесяти тысяч долларов, долларов, конечно, - повторил он, других денег я не знаю, а за миллион ведь я ее и сам продам, и продал .
Господин Битце Бейстоаа взял со стола еще одну пачку долларов, на этот раз он ее распотрошил и веером пустил в огонь, потом повернулся ко мне и сказал:
- Без всяких экспертов я и так понимал, что скрипка очень дорога. Я немедленно уплатил. И вот с семьюдесятью тысячами долларов коллекционер отправился в свою республику и думал, что все в порядке.
Он наверное пил там свой коньяк "Апшерон" и поэтому думал, что на этом сделка закончена.
- Вот он, его "Апшерон", - тут господин бизнесмен достал откуда-то из угла бутылку коньяка и, не разглядев как следует, с размаху бросил ее в камин.
Бутылка стукнулась о каминную решетку и разбилась. Коньяк разлился, и камин зашипел.
- И таким коньяком он хотел обмануть меня, - гордо сказал хозяин дома и полил угасший было огонь из бутылки итальянской "Граппы".
Огонь возобновил свое действие, и удовлетворенный финн подбросил ему еще долларов.
- Вы даже не представляете себе, молодой человек, что было дальше.
Я был очень доволен, что меня назвали молодым человеком, и не без напряжения снова стал прислушиваться к дребезжанию финна.
- А дальше я нанял азербайджанца за небольшой процент и четыре блока "Мальборо лайтс", который вслед за нашим коллекционером тотчас же полетел в Баку, где представился ему Президентом турецкого общества любителей старины и стал убеждать нашего коллекционера, что тот бесконечно и непростительно продешевил.
Господин Битце Бейстоаараскрыл очередную пачку долларов и бросил ее в камин, и я не могу поручиться, что эта сцена меня не взволновала на этот раз настолько, что я чуть было не вышел из рамок приличия, и поэтому, подняв отлетевшую за камин купюру... но все-таки раздумал и бросил ее в огонь.
- В этой же зале, - сказал не свои слова хозяин, - где Лавренев читал "Сорок первого", Серебрякова изгалялась над биографией Маркса, а влюбленные Лавровы сочиняли очередных бездарных "Знатоков", уже через неделю стоял на коленях маленький, тихий коллекционер из Азербайджана и просил добавить на бедность, но я не соглашался.
Я ждал, пока он произнесет слова: "Верните мне скрипку". Церемониально тогда, достав из огромного стенного, и притом несгораемого шкафа драгоценность, я пролил слезу по поводу предстоящей утраты и дрожащими руками возвратил скрипку владельцу. Надо вам сказать, что тотчас же он достал и отдал мне мои деньги.
Я еще не знал тогда, почему у нас обоих хорошее настроение, но почему оно хорошее у меня, я знал. Мой помощник из Ихола позвонил мне и сказал: "Миллион тебе за нее дадут", - поэтому я торжественно вручил своему дорогому азербайджанскому гостю, как я уже сказал, сверток, вынутый из сейфа, он долго разворачивал его, и удостоверившись, что я не обманул его, положил скрипку осторожно в свой кофр, с которым и прибыл на эту нашу вторую встречу, словно понимая, что сделка будет расстроена.
- У меня хорошие отношения со знаменитым, но тайным концерном, который быстро изготовил мне скрипку, очень похожую на ту, которую привез ко мне в первый раз наш азербайджанский друг. Как говорил мне нанятый за "Мальборо лайтс" актер, коллекционер был настолько взволнован, что даже дозваниваясь ко мне в Москву, вместо телефона набирал почтовый индекс. И вы знаете, я ничуть не побеспокоился, когда ваш Внешэкономбанк напрочь не принял у меня привезенные коллекционером купюры, объявив их самой грубой подделкой, поэтому я не советую вам особенно удивляться тому, что мы греемся у такого странного огня.
- Вам писателям, - продолжал он, - этого никогда не понять. Вам не понять, как трудно делать большой бизнес, потому что все в этом бизнесе всегда каким-то чудом уравновешивается. И, казалось бы, мы все остались при своем.
Это были золотые слова. Я тоже так думал и смотрел бы и дальше, как господин жулик жжет фальшивые доллары, если бы вдруг он не произнес еще одной фразы, заставившей меня насторожиться.
Глядя своими маленькими голубенькими поросячьими глазками мне в лицо, он произнес много раз мною слышанную фразу:
- Лицом к лицу, - сказал он, - лица не увидать, большое видится на расстоянии.
Я не стал ему возражать, что большое лучше всего видеть на расстоянии, потому что так просто безопаснее, но чтобы как-то помочь этому бедному человеку, взял со стола все оставшиеся доллары и швырнул их в огонь. Мы подождали еще некоторое время, пока зеленоватые бумажки превратятся в пепел, и тогда нувориш Битце Бейстоаа заговорил снова. Слова его дорожали с каждой минутой.
- Я нашел одного японского музыканта, которому продал эту бесспорно старинную скрипку за Аматти. Он не стал делать экспертизу, он просто выложил миллион.
И сейчас, глядя на эти бессмысленные бумажки, порожденные единственным желанием обмануть меня, человека с Запада, я думаю о своей дочери и о вас, господин писатель, думаю потому, что на этом свете просто так сидеть и смотреть в камин слишком грустно и одиноко.
А на вырученные от продажи скрипки деньги я смогу купить полпоселка, и моя дочь, непослушная моя девочка (ведь не станете же вы отрицать, что счастливые непослушны), будет любить вас, и мне будет очень приятно, что в какой-то степени я нарушил устоявшуюся гармонию русской культуры, ибо русский писатель будет мужем дочери бизнесмена.
Господин Битце Бейстоаа еще долго бы разглагольствовал, если бы в дверях каминной не появилась та, ради которой мы с моим косноязыким собеседником оба предали свои призвания. Я на мгновенье -писательское, а он навсегда - призвание обыкновенного финского крестьянина.
Она стояла в проеме двери, высокая, беловолосая, хорошенькая.
Мы не отрываясь глядели на нее. Он по-отцовски восторженно, а я, признаюсь, исключительно по плотски.
- Я готова, папа, - сказала она, едва кивнув мне, - в мэрии Москвы сообщили, что он ждут нас, договор о намерениях подписан, ...и еще просили захватить с собой наличные, те, что лежали на этом столике.
И видя наше торжественное молчание, добавила: