Страница 49 из 52
Секретарь низко опустил голову и проговорил, волнуясь:
– Вы думаете, господин президент, что это необходимо для счастья родины?
– Ну конечно, – ответил решительным тоном господин Аткин, – это говорю вам не я лично. Это решение комитета спасения родины и демократии, который решил освободить страну от ярма монархии и чужестранщины и вернуть ей прежнее величие и независимость. Многотысячное население задыхается под игом ненавистной власти, проклиная наутилийских насильников. Жены, матери и невесты протягивают руки с мольбой к освободителю. И комитет предлагает вам высокую честь стать им.
Пока господин Аткин сплетал цветы патриотического красноречия, близорукие глаза секретаря медленно разгорались тем фанатическим и бешеным огнем, который неожиданно вспыхивает в душах тихих и безответных людей и делает из них или жесточайших палачей, или необыкновенных героев. Но ум его еще сопротивлялся.
– Все-таки это жутко… Стать убийцей… даже ради отечества и свободы, – прошептал он, проводя худой ладонью по лбу.
Господин Аткин совсем пригнулся к нему.
– Дорогой Гри!.. Я сказал вам, что тысячи жен, матерей и невест ждут освободителя. Но страстнее всех ждет одна…
Секретарь вздрогнул и взглянул умоляюще на искусителя.
– Да, – продолжал господин Аткин скорбно, – моя дочь, эта легкомысленная девочка, неосторожно шутившая вами, теперь горько раскаялась, что не оценила искренней и честной любви. Она томится сейчас в плену среди грубой иностранной солдатчины, и она молит об избавлении, ждет его от вас, чтобы отдать вам свое изболевшее сердце.
Две слезы повисли на ресницах господина Аткина, и голос его прервался.
Секретарь встал, дрожа и задыхаясь, и схватил патрона за руки.
– Лола? Она ждет?.. Она мучится?.. Ее оскорбляют?..
Он остановился, не в силах говорить более и только сжимая руки господина Аткина, который радостно кивал головой.
– Да!.. Теперь вы знаете… Решайтесь, Гри! Вашей наградой будет вечная благодарность свободной родины и рука моей дочери.
Секретарь выпустил кисти господина Аткина и отошел к окну таверны, вглядываясь в темноту. Президент смотрел на его сутулую спину с удовлетворенной улыбкой, в то время как его рука ощупывала в кармане кредитные билеты сэра Чарльза, которым суждено было остаться там навсегда.
Наконец секретарь повернулся к президенту. Лицо его было иссиня-бледно и подергивалось. Он шагнул вперед и сказал:
– Я готов!
– Не я, но родина благодарит вас, юный герой, – ответил господин Аткин и, вынув из другого кармана револьвер, протянул его юноше, который взял оружие недрогнувшими пальцами.
Утром лорд Орпингтон, прибывший на адмиральском катере, проехал во дворец, встречаемый бурными овациями жителей. Его автомобиль был забросан таким количеством цветов, что представитель Гонория XIX долго разгребал цветочную груду, чтобы вылезть из машины.
Премьер встретил его у ворот и почтительно проводил в тронный зал, где ждал высокого гостя Максимилиан, окруженный чинами двора и прекраснейшими женщинами королевства.
Сэр Чарльз подошел к ступеням трона и сердечно пожал руку короля, спустившегося ему навстречу.
– Ваше величество, – сказал он проникновенно, – я имею счастье поздравить вас с торжественным днем рождения моего повелителя. В этот радостный час да забудутся все прискорбные недоразумения, имевшие место в последние дни. Пусть отныне наши сердца бьются в унисон и все наши помыслы будут направлены на процветание вашего королевства.
Максимилиан пробормотал выученное приветствие.
– Благодарю вас, ваше величество. Я ценю ваше благорасположение. Позвольте мне, старому солдату, просто поцеловать вас, – сказал совершенно растроганный лорд Орпингтон и, повернувшись к королеве, низко склонился перед ней.
– У меня было небольшое столкновение и с вашим величеством, но я уверен, что ради такого счастливого дня вы простите вспыльчивость старика, не учившегося быть дипломатом, – продолжал он с самой обаятельной улыбкой.
Гемма молча смотрела на него, и лорд Орпингтон вторично опустил глаза перед ее горячим взглядом.
– Я, к сожалению, не могу надолго воспользоваться вашим гостеприимством, ваше величество, – обратился он снова к королю, подавив мимолетное смущение, – так как обязан наблюдать за расположением войск на параде. Но после парада я буду рад посетить вас и побеседовать по взаимно интересующим нас вопросам. До скорого свиданья.
– Мне не нравится его чрезвычайная любезность, – шепнула Гемма премьеру, – он держится страшно фальшиво.
– А вы думаете, мне нравится. Я только никак не могу понять, что именно он надумал, и это меня очень беспокоит. Я чувствую себя безоружным. Глупейшее положение. Однако нужно и нам отправляться. Машина его величества подана.
Коста усадил короля и Гемму в автомобиль, захлопнул дверцу и уселся на переднем сиденье. Автомобиль тронулся тихим ходом по шумящим, веселым, расцвеченным улицам.
Максимилиан с рассеянной улыбкой смотрел на приветствующих его жителей и, повернувшись к Гемме, сказал вполголоса:
– Какие они милые, и как они меня обожают.
– Вы думаете, ваше величество? – спросила Гемма, печально улыбнувшись.
– Не думаю, а уверен. Вам непременно нужно противоречить? Вы обязательно должны испортить мне настроение. Как это нехорошо с вашей стороны. Смотрите, как они кричат, как бегут за машиной. Они, кажется, готовы лечь под колеса.
Автомобиль поворачивал в эту минуту на пересечении двух улиц.
Толпа медленно расступалась, давая ему дорогу. В одном месте она зашевелилась возбужденней. Какой-то юноша в верблюжьем плаще и роговых очках протискивался вперед, толкая и сбивая с ног людей и не обращая внимания на возмущенные протесты.
Отбросив в сторону стоявших в первом ряду, он прыгнул вперед и очутился на подножке автомобиля, вскинув правую руку.
Молниеносно треснули три коротких выстрела. Толпа с воем шарахнулась в стороны. Гемма отчаянно крикнула.
Коста вскочил с сиденья, перевернулся на прыжке и, вырвав из кармана кольт, выстрелил в затылок человеку в верблюжьем плаще. Тот слетел с подножки под колеса.
Коста схватил револьвер в зубы, сильным рывком сорвал шофера с места и выбросил его на мостовую. В следующую секунду он очутился за рулем.
Разбрасывая толпу, отовсюду бежали солдаты наутилийского экспедиционного корпуса. Коста прострелил грудь первому подбежавшему и перевел рычаг на вторую скорость.
Автомобиль взвыл, рванулся и, рыча, как доисторическое чудовище, ринулся в гущу толпы. Люди полетели во все стороны, как крокетные шары. Автомобиль проложил широкую просеку, устланную телами, и с бешеной быстротой помчался по улице.
Солдаты бежали вдогонку и стреляли, припадая с колена, но автомобиль успел завернуть за угол и исчез. Толпа в панике метнулась в боковые переулки, но везде натыкалась на штыки наутилийских цепей, которые загоняли население на площадь.
Когда весь рычащий, рыдающий, потерявший шапки, зонтики, жен и детей человеческий табун был забит в четырехугольный загон площади, на паперти собора появился господин Аткин. Он выступил во всем параде, и оранжевая лента, свежевыглаженная, по-прежнему пылала на его животе.
Он поднял руку, призывая к тишине.
– Граждане Итля, – сказал он, подняв глаза к небу, – наше отечество постигло ужасное бедствие, мы лишились дарованного нам небом кротчайшего и благороднейшего монарха. Рука гнусного злодея поразила его в расцвете жизни. Преступник также пал, сраженный провидением. Но страна осиротела. У покойного короля не было наследника, – королева же иностранка и, помимо того, по законам о престолонаследии, не имеет права на престол. Но нам на помощь приходит наш высокий покровитель, друг и почитатель демократии, король Наутилии. Он предлагает принять нас под свою монаршую руку. Экстренный совет высших сановников Итля согласился принять эту милость и выносит ее на ваше утверждение. Кто против?
Толпа молчала, тревожно оглядываясь на теснившие ее со всех сторон штыки.