Страница 8 из 8
– В этом и состоят его обязанности?
– Ну, не скажите… Он чистит мне платье, – тут отставной портупей-юнкер указал на свою рубаху с дыркой на плече. – Чистит сапоги… Стелет мне постель – из сена. Бегает за водкой.
Между тем Сороконожка слез с дерева и стоял поодаль, исподлобья глядя на меня. Был это мальчик лет пятнадцати. Ему было чудно? что я не хватаю его, а мирно беседую с босяком, и он стал улыбаться.
– Ишь, шельма! Смеётся! – начал Кочерга и схватил Сороконожку за вихор. – Ты чего струсил? Недостойный слуга! Садись и глазом не моргни, каналья! Не дыши!
– Присядь, присядь, – сказал я, раскрывая альбом.
– Господин художник, послушайте, не можете ли вы пока рискнуть пятиалтынным?
Я исполнил просьбу Кочерги.
Он взял монету и спокойно опустил её в карман.
– Au révoir! Пропущу рюмашечку. А ты – смотри у меня! Если г-н художник пожалуется, что ты неспокойно сидел – исколочу, изувечу! Уши обрежу, кишки выпущу и на руку намотаю!
– Что, он тебя бьёт? – спросил я по уходе портупей-юнкера.
Сороконожка ухмыльнулся.
– Ни, ни разу не бив. Вин усё шуткуе. Ему усё играшки.
– И ты ему всё отдаёшь?
– Що усё?
– Что ни получишь. Вот я тебе дам денег теперь за то, что ты посидишь. Ты ему отдашь?
– А тож кому!?
– За что же?
– Як за що? Вин скаже: «А де гроши?», то я и виддам. Мени грошей не треба.
– А что ж ты ешь?
– Що уси идят, то и я.
– Босяки тебя кормят?
– А то ж.
Я торопливо набрасывал Сороконожку. До поезда было немало времени, но предстояло ещё кое-что сделать, и мне нельзя было засиживаться в саду.
– Господин художник, а господин художник!
Я поднял голову. Опять стоял бельом. Он уже успел пропить пятиалтынный, что было видно по его раскрасневшемуся носу. Тёмное пятно на левой скуле, не замеченное мною раньше, бросилось мне в глаза.
– Что вам?
– Публика проголодалась.
– Какая публика?
– Зверинец в сборе! Вон там на лужайке, сейчас за каланчой… Они ожидают. Я сказал им как благородный дворянин, что угощу обедом… Дайте взаймы?! Завтра возвращу… Честное слово!
– Мы с вами едва ли увидимся.
– Уезжаете? В самом деле? Вот что… Жаль! Так тем более, вы не должны скупиться! Нет, вы рубль дайте! Уж и вспоминать вас будем… Дайте рубль без отдачи.
Я вынул моё тощее портмоне и дал Сороконожке рубль с тем, чтоб он обратил его на пользу всей братии. Бельом даже языком прищёлкнул. Он раскланялся со мною развязно и дурашливо, откинув далеко руку и закатив глаза.
– Ах, вот ещё к вам просьба?! – сказал он, возвращаясь впопыхах, между тем как Сороконожка продолжал идти дальше, зажав в руке бумажку.
– Какая?
– Нет ли с вами красок?
– Зачем вам краски?
– Нет ли телесной краски?
Он таинственно и любезно смотрел на меня.
– Да зачем?
В ответ он поднял палец и указал на чёрно-багровое пятно под левым глазом.
– Закрасить.
– Нет, красок с собой нет. Странная идея! Всё равно, так пройдёт.
– Нехорошо-с! – возразил он. – На Крещатик нельзя показаться.
– До свидания!
– До свидания! Счастливой дороги! Надо спешить к своим!
Я вышел из сада и поднялся по Александровской улице. Я прошёл уже изрядное пространство, как услышал, что кто-то бежит позади меня и кричит:
– Пан, а пан!
Я обернулся и увидел Сороконожку.
– Ножик загубили! – кричал он, подавая мне перочинный нож.
Мне ужасно понравился этот мальчик.
– Послушай, поедем со мною. Ты будешь служить у меня. Я тебя грамоте обучу, одену…
– Добре…
– Я разыщу твоего отца и уговорю его отпустить тебя, дать тебе бумагу…
Мальчик насторожил ухо.
– Як? Щоб до батька? Э, ни, не хо́чу!
– Да не до батька, а надо ж, чтоб он тебя отпустил.
– Ни, як так, то не хочу!
– Да я батьке заплачу!
– Ни, вже не хочу!
Я взял его за руку, чтоб уговорить его, но он в страхе и тоске посмотрел на меня, сильно рванулся и стрелой помчался назад.