Страница 63 из 68
(Вышеизложенные соображения являются исключительно субъективными твоими соображениями и никак нс соответствуют действительному положению дел, ибо тот, кого ты держишь в душе за кумира, - не более чем недоразвитый придирок с гипертрофированно развитым инстинктом самосохранения и острым чувством собственной неполноценности, тем более губительной, что она имеет под собой все основания).
Конкретные уста доносят это "нет" до слухового аппарата хозяина...
Теперь о страхе. Откуда он берется? Ведь он, копаешь глубже, есть неосознанный протест, и тем более этот страх ужасен, что не можешь позволить себе проанализировать его происхож-дение, а причина как раз и заключается в произнесении неправедного "нет" вместо, казалось бы, очевидного "да".
Удивительное существо, чей взгляд мелькает в зеркале, то есть пускает сверкающий луч из его необъяснимых глубин, во всей своей реальности находится в коридоре на подстилке, и ты знаешь это, как знаешь, что его не должно быть там, и что его вообще нет и быть не может нигде в природе.
Пропускается: выход из ванной, недоумение домашней работницы, успевшей уже привязаться к снежному человеку (у них, кажется, наличествует любовная связь - если не на уровне душевной, то уж наверняка телесной), поход по студеной набережной к остановке троллейбуса, потом поездка в троллейбусе, набитом озабоченно-оживленным людом, путешествие в пригородной электричке, поход через звенящий от стужи лес, мимо кладбища и поля, обоснование в ледяной, промерзшей до мозга деревянных костей даче, открывание и закрывание вьюшки, угар, тепло и жар и так далее, и тому подобное, и еще несколько лет существования несуществующего, и, в конце концов, сгорание дачи дотла (сейчас она отстраивается) вместе с тем странным существом, хотя, впрочем, останки его так и не найдены, да их никто и не ищет, так что, возможно, он и не погибает тогда, не дематериализуется, как то приказывает кумир, и до сих пор, может быть, существует где-то, если, разумеется, не умирает, да только ты не знаешь об этом и знать нс хочешь...
Ну вот -- такой серый пейзаж, буроватый, скучный, как бы ссохшимся (спекшимся?) песком оплавленный. Мокрый некогда песок теперь высыхает и затягивает пузырек воздуха, чуть заметный куполок остается на кремниевой поверхности. А внутри-то пузырька - зеленовато водянистое пространство, этакий храм, и в нем все сидят (Попруженко в первую оче-редь) и музыку слушают.
Следует беглое, в несколько штрихов, описание зала: публика, портреты композиторов, дневной свет в синих окнах сли-вается по тициановски с золотым светом электричества (у того утренний свет со светом свечи). Этого довольно. Коротко и яс- но. Глубокий внутренний смысл, скрывающийся под формальным описанием, заключается в следующем: зал сей - единст-венное помещение, достойное упоминания на всей территории шестой части суши. О нет! Не для всех, далеко не для всех. Но для некоторых, для публики, например. (Для Попруженки - в том числе).
А что же собачка?
Маленькая собачка (вспомните пинчера Кузю) лежит, если можно так выразиться, в осно-ве метафизического представления, возникающего внутри волшебного сундучка. Волшебный сундучок либо увеличивается до размеров Концертного 3aла, либо остается маленьким. И тогда все зрители делаются крошеч-ными. Так вот - маленькую собачку мы встречаем в глухой степи на берегу ре-ки (речушки), которая именно в том месте протекает среди ог-ромных камней, напоминающих чужеземные скалы. Вода коричневатого цвета, и при этом прозрачная - дно видно. Течение сильное, как у какой-нибудь горной речки, и поэтому ждешь, что вода будет холодной. Но нет, она хорошо прогрета степным летним солнцем.
Не ожидаешь встретить столь горный уголок сре-ди безбрежной равнины. Так и хочется назвать этот уголок нашенской заграницей, чему своим обличьем очень способствует и Кузен. Не наш он какой-то, чужой, чуждый...
Маленькая мокрая после купания собачка по кличке Кузен дрожит, сидя на руках своего мокрого после купания хозяина, и весь ее вид показывает, что она готова до последнего защищать себя и своего хозяина. И хотя ни ему, ни его хозяину ничего не угрожает, он вдруг перестает дрожать, настораживается, поднимает ушки и на всякий случай скалится, показывая острые зубки. И вдруг заходится истеричным лаем.
Можно ли сказать, что сей славный уголок дикой природы может стать побратимом како-го-нибудь заграничного местечка, подобранного по схожести рельефа на клочок нашенской безбрежной степи?
А?
Нет, здесь что-то не так. Формулировка не найдена.
Эта загвоздка выбивает из мира воспоминаний, навеянных звучавшей с эстрады музыкальной фразой "...все мы, как те маленькие собачки...", заставляет вдруг резко повернуться в кресле, кряк-нуть, ударить кулаком правой руки в ладонь левой и при этом шепотом выдохнуть из себя:
- Хек!
В шумном зале (кашель, сопение, перешептывания, а то и просто переговоры в полный голос) восклицание не вызывает недоумения у окружающих, даже не привлекает к себе чье-то внимание. Соседка справа, пожилая дама с белыми, уложенными волнами волосами и в белом кружевном слюнявчике, продолжает невозмутимо спать. Соседка слева, то есть твоя спутница, молодая женщина с длинной шеей, миловидным худым лицом, которое поче-му-то кажется круглым, с поднятыми от постоянного удивления бровями, взглядывает и коротко смеется: "я, мол, отлично тебя понимаю, мне и самой смешно".
Осторожно кладешь ладонь на её бедро и чуть нажимаешь: успокойся, мол, ничего не поделаешь. Спутница быстро отворачивается, посерьезнев, и обращает полный внимания взгляд на шевелящийся, как клубок крабов, оркестр.
Убираешь руку с бедра, устраиваешь ее снова на подлокотник. Чуда не происходит - не любишь её, а вспыхивающее порой влечение, принимаемое за чувство, делает его отсутствие еще более невосполнимым. Общая неприятность усугубляется отсутствием чувства и у подруги, ошибочно счита-ющей, что она отвечает чувству партнера.
А отвечать-то нечему.
Так вот, главное заключено, очевидно, в морском чудови-ще, в его останках. Не зря говорят - лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. "Увидеть" - это почти "пощупать", так сказать, "вложить пер-сты"...
Обегая вслед за памятью путь, проделанный пароходом, не очень точно представляешь себе кусок, отрезок этого пути от островов такого-то мыса и ниже, на юг до условного конца за-лива такого-то. Скучнейший отрезок, окутанный прозрачными клубами скуки, которая, к счастью, не в состоянии подавить теплоту и яркость воспоминаний, продуцируемых душой и сердцем. Впрочем, и на том отрезке что-то случается вопреки скуке, и в свое время это "что-то" вспоминается.
Значит - чудовище?
И все же: вспоминается и снежный человек, то о нем, что знаешь, не подозревая, однако, каким образом это знание проникает. Не "видишь", нс "вкладываешь персты", а знаешь. Может быть, "сто раз слышишь"? Или Провидение старается? Однако же: пока не вложу персты в рану - не поверю, считает Фома Неверующий, называемый, по свидетельству евангелиста Луки, Близнец. Или чей-то близнец, или рожденный под одноименным созвездием, сопровождающем и в знакомстве с чудовищем, и в том странном, пустом (или, лучше сказать, "ничем" в представлении пока что не заполненном пространстве) отрезке пути, упоминаемом выше.
Так что же все-таки: чудовище или снежный человек? Снежный человек, пожалуй, хотя чудовище может быть и значительнее, важнее. Там все-таки персты вложены. Но ведь и без снежного человека не обойтись, и там они (персты) вложены, пусть всего лишь метафизически: приходит же как-то знание о нем, и подробности являются...
Что же это за метафизические персты такие? Несуществующие, что ли? Пет, существующие, существующие! Это - пер-сты Богом привносимого знания.
Снежный человек. Много места и нс занимает. (Странное утверждение.) Нет, не верно! Он занимает ровно столько места, сколько требуется, а уж много его или мало - не так просто ре-шается. Может быть, формально и мало, один лишь эпизод, да значение он такое в себе несет, что и всё предыдущее, и всё последующее окрашивает соответствующим тоном.