Страница 130 из 146
СКРОМНО И ВЕСЕЛО
В небольшом литовском городе есть ресторан «Нора бобра». Маленький такой ресторан, но производящий сильное впечатление.
Ничего не производящий — только впечатление. Из телячьего — только восторг!
Он решен очень скромно: на лесной полянке вырыта яма для костра, вокруг нее скамейки, а на склоне, буквально в нескольких метрах, настоящая нора бобра.
Ее даже рыть не пришлось: бобр сам ее вырыл. А ресторан уже потом к ней пристроили.
Здесь отличное обслуживание, если посетитель не ленив: доставай продукты, разводи костер, жарь, шкварь, обедай в свое удовольствие.
И никакой пышности, никаких лишних затрат. Это ограниченность требует неограниченных средств, а остроумие довольствуется малым.
ПЕРЕОЦЕНКА ЦЕННОСТЕЙ
Когда древний Диоген был еще совсем молодым Диогеном, он попросил у оракула совета, как ему дальше жить. И получил ответ: нужно произвести переоценку ценностей.
Один мой знакомый советовал мне то же самое:
— Ты считаешь это несправедливым? А ты считай его справедливым и будешь спокойно спать. Тебя возмущает глупое? Считай его умным. А бездарное талантливым. Неужели это так трудно? Черт с ним, пусть оно будет талантливым. Зато ты будешь спокойно спать.
Мой знакомый не был оракулом, поэтому он выражался прямо. А оракул выражался загадочно. Переоценка ценностей! Иди знай, что переоценивать и насколько.
Диоген по-своему понял оракула и занялся какими-то темными махинациями. Что-то покупал по дешевке и продавал втридорога, произведя у себя дома переоценку. Проще говоря, он занимался подделкой монет.
Но время разъяснило ему слова оракула. Переоценка ценностей означала совсем другое. Если ты не можешь иметь, что желаешь, желай то, что можешь иметь.
Диоген прожил долгую жизнь, и ему ничего не нужно было для счастья, — в то время как Александру, его современнику, для счастья понадобилось завоевать целый мир и все равно терзаться тем, что вселенная остается незавоеванной.
И тогда Александр сказал знаменательные слова:
— Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном.
ЧЕМУ УЛЫБАЮТСЯ СТАТУИ
Чего только не рассказывают о философе Диогене! Он и в бочке жил, и человека искал с фонарем, и даже у статуй просил подаяние — чтоб приучить себя к отказам…
Может, они оттого и окаменели, что слишком часто отказывали?
Теперь у них никто ничего не просит, и сами они ни в ком не нуждаются. Даже не смотрят друг на друга — просто стоят.
Общество, в котором никто не общается друг с другом, каждый сам по себе — из опасения: вдруг кто-то о чем-то попросит.
Лишь иногда улыбка блеснет на устах, когда вспомнят старого Диогена. Был такой. Ходил, просил подаяние. Приучал себя к отказам. А кого приучил?
Думать надо, тогда будешь жить. Будешь отказывать сам, а не ждать, чтоб тебе отказали.
А не будешь думать — Диогеном родился, Диогеном помрешь…
Вот чему улыбаются статуи.
ШТАНЫ ДИОГЕНА
Александра Македонского, который варился у Данте в аду, Рабле наказал еще и тем, что заставил чинить штаны Диогена.
Там, в аду, у Диогена появились штаны. Хоть и дырявые, но все же штаны… Плохо только, что из-за них его поместили в ад — поближе к месту новой работы Александра.
Видно, правильно говаривал философ: лучше ничего не иметь. Стоило появиться штанам, как начались неприятности.
УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
Счастье — в самих желаниях, а не в удовлетворении желаний. Требуя у жизни удовлетворения, мы вызываем собственную жизнь на дуэль.
А там уж как повезет: либо мы ее прикончим, либо она нас ухлопает.
СОБСТВЕННОСТЬ
Вместе с тем, что ему принадлежит, человек составляет единое целое. Поэтому чем он больше имеет, тем меньшую часть составляет сам.
И за определенным пределом он сам начинает принадлежать — тому, что ему прежде принадлежало.
СВЕТЛОЕ И ЧЕРНОЕ
На той же беспросветной глубине океана, на которой у одних рыб глаза увеличиваются, у других они уменьшаются, пока не исчезнут совсем. Одних глубина заставляет лучше видеть, а у других совсем отнимает зрение.
Видно, дело не в темноте, а в том, как себя настроишь. Настроишь увидеть — увидишь и в темноте, настроишь не увидеть — не увидишь и при ярком свете.
Можно иметь очень большие и зрячие глаза и при этом закрывать их на действительность. Светло и безмятежно смеяться, ничего не видя вокруг.
Возьмите креветок. Одни из них по ночам темнеют и становятся темными до незаметности, другие светлеют и становятся прозрачными до незаметности. А какая разница между этим темным и светлым? И то и другое — лишь средство приспособиться к темноте.
МАЛЕНЬКАЯ ПЕЧАЛЬ
Жила в анекдоте маленькая печаль. Все вокруг смеялись, а она не смеялась.
Ей говорили:
— Смейся! Ведь у нас анекдот!
Но она не смеялась, а только печалилась.
— Если тебе так хочется плакать, ты можешь смеяться до слез, — убеждали ее те, что смеялись.
А она все равно не смеялась. Даже до слез. Потому что жила в таком неудачном месте.
То есть место было удачное — для тех, кто хотел посмеяться, а для тех, кто хотел погрустить или, допустим, задуматься, место это не очень подходило.
Время шло, и маленькая печаль все росла. Чем больше вокруг смеялись, тем больше она росла.
И никто не заметил, как она выросла.
Маленькие печали быстро растут.
Особенно когда живут в анекдоте.
СЛОН В ПОСУДНОЙ ЛАВКЕ
У каждой шутки доля правды — такая же, как у правды, нелегкая судьба. У каждой, которая связывает свою судьбу с правдой.
Зачем?
Зачем ей, беспечной дочери вымысла, брать на себя чужие заботы? Зачем связываться с правдой, которая зачастую не приносит радости, — ей, приносящей всем только радость?
Шутка — любимица общества и держится в нем легко и непринужденно, а правда — что слон в посудной лавке: куда ни повернется, всюду что-то летит. Вот почему она часто появляется в сопровождении шутки.
Шутка идет впереди, показывая слону дорогу, чтобы он не разнес всю лавку, иначе и говорить будет не о чем.
Правда и шутка… Две неравноценные части, две равные участи. Две доли в разных значениях: доля-часть, вырастающая в долю-участь.
И тут не забыть бы еще одно родственное слово; участие.
Участие — со-чувствие и участие — со-действие.
Не только сочувствие правде, но и содействие правде — вот что поднимает шутку на немыслимую для нее высоту и определяет в конце концов ее участь.
И чем участь печальней, тем больше хочется шутить, поэтому шутка живет даже там, где правда почти не встречается.