Моральный патруль

Я всё вам рассказал, граф Яков фон Мишель: о своих чаяниях, умиротворении, понимании искусства и поднятых выше головы ногах благородных девиц», — граф Онегин Педро фон Геринг замолчал, шпагой проколол бурдюк и пил сладкий сок грушевого дерева. – граф Яков фон Мишель водолазным колоколом вынырнул из воспоминаний, погрозил пальцем падре Гонсалезу, затем устыдился своего жеста – не неприличного, но уходящего от благородства и произнёс с нотками извинения в мармеладовом голосе: — Деликатно я рассказал о графе Онегине Педро фон Геринге, и только с одной целью; мне прелюбопытно – не родственники ли вы, не состоите ли в коммерческих связях; очень похожи ваши брови и буква «р».

— Не имею ничего близкого в родственных связях с графьями Онегиными фон Герингами, хотя, возможно, что в тысячном прежнем поколении пересекались с бананами на пальмах, – Падре Гонсалез на наностекле иллюминатора выбивал «Марш художников», будто Космических синичек из вакуума вызывал. Пот застилал глаза, но Падре Гонсалез героически доиграл марш – смысл текущего момента, как биения сердца; ерунда, не стоит обращать, но, если на миг сердце остановится… — Занятная фигура ваш граф Онегин, но о нём позже, с пониманием и сознанием, что не только лицо украшает эстета.

На вас, граф Яков фон Мишель, возложена важная эстетическая миссия, мной возложена: укрощать, пресекать, наставлять!

Не напускайте самый отборный вид на чело, граф, ни к чему – мы же в открытом Космосе, а в Космосе все искренне – ложками черпай искренность.

На Гармонию вам возвращаться нельзя – позор из-за Сессилии Маркес Делакруа, что вы допустили похищение, будто сами составили заговор и подписали кровью жертвенной овечки.

Овечки на лугу – идиллия, словно маковым зерном по зрачку.

Уберите руку с эфеса, граф Яков фон Мишель, понять не могу, почему провинциальные поэтессы любят обтягивающие голубые спортивные штаны и красные майки.

— Что с несравненной графиней Сессилией Маркес Делакруа? Честь её не пострадала нравственно и физически? – граф Яков фон Мишель закусил нижнюю губу, отметил, что в данный момент больше интересуется судьбой Сессилии Маркес Делакруа, чем своей – снова под желтые танки. – Могу ли я ей наедине в узилище переедать оду «Воздержание»?

— Полноте, граф, культура в опасности, как на сносях, а вы о передачках! — Падре Гонсалез с кадилом три раза прошёл по каюте, затем наклонился, поднял с пола траурную ленточку и повязал через левый глаз, подражал морским пиратам. — Принцесса Сессилия Маркес Делакруа, она же - Сессилия Гарсиа Ганди в полнейшей безопасности в плену – сложная политическая ситуация, но с проблесками духовного, что окрыляет и вселяет голубиную надежду, голубь Мира.

Принцесса отравила на пиру ядом из перстня сто человек и других особей – больше яда не хватило; прекрасная школа целомудрия и благонравственности, я скажу даже больше — пластичности, — падре Гонсалез приблизил лицо к лицу графа Якова фон Мишеля, затем отпрыгнул, ужаленный взглядом. – Честь Сессилии Маркес Делакруа не запятнана; помилуйте, граф Яков фон Мишель, одни силы желают склонить Сессилию Гарсиа Ганди на свою сторону, другие – на противоположную, и этих сторон и сил – предостаточно, чтобы у художницы головка миленькая кругом пошла, будто на карусели.

Вам предоставляется возможность, граф, послужить Отечеству, культуре и вернуть из плена Сессилию Маркес Делакруа, пусть даже ценой безнравственности, когда подол от встречного нановетра задирается на голову.

— Как же так? Подол на голову? Вернуть Сессилию Маркес Делакруа несравненную, а честь моя, а подвиг под жёлтым танком, будто гигантский лимон по мне пройдет?

Не понимаю, почему же в голове у меня дрозофилы с красными червячками в зубах?

Кружится, вертится, ах, вежливость требует понимания, но я не понимаю, падре, жаль потерянных мозгов, истерзанных эгоизмом поэта.

— Под танк не нужно более, для вас новое испытание, граф Яков фон Мишель – моральный патруль! — Падре Гонсалез упал в массажное кресло, перевел рычажок на красную черту и вскрикнул от тысячи иголок в ягодицах, будто на кактусовом поле играл в футбол.

— Моральный патруль? Что это? Вакса? Фикса? Я о нём не слышал, а наслышан я о многом, окончил курсы истории Вселенной, кокарда за прилежание, даже Премия «Литературное наследие» за Новеллы. – Граф Яков фон Мишель чихнул и тут же устыдил себя за несдержанность — неприлично в обществе издавать непристойные животные звуки; если бы, в каюте находились дамы, то пришлось бы покончить жизнь самоубийством по причине стыда.

— Что отличает безволосого человека от хвостатого животного? Мораль! — Падре Гонсалез пристально посмотрел на панталоны графа Якова фон Мишеля: — Граф, панталоны у вас модные, дорогие, потому что вы — благородный, как золотая стрела «Амура».

У некультуральной неблагородной братии с других Планет панталоны, может и дорогие, но без изыска, без вылепленных из белых булок пуговичек, поэтому мы называем инопланетян — животными, как собак и кошек.

Чем выше мораль, тем дальше человек от животного, чем больше эстет – тем умнее и красивее.

Все благородные девушки – красавицы, а юноши – изящные, покрытые пухом причинности, а не мертвенно-пьяной коростой.

Человечество расселилось по миллиардам Миров, но только в некоторых остались люди, потому что несут в себе искру морали, и эта искра позволяет оставаться человеком с большой буквы и в белых панталонах с рюшечками и кружавчиками, словно пена морская.

Почему Цивилизация на Базовой Земле затухает, почти затухла?

Сначала пуки за столом и бранные слова – уберите шпагу, граф Яков фон Мишель, я не оскорбляю вас произнесением неэстетичных слов, а ввожу в историю, – затем – поклонение гениталиям и бессмысленной культуре, что замкнута на себе, как змея, что проглотила свой хвост.

Чем встретили метеоритный дождь три тысячи триста пятнадцатого года?

Вальпургиевы пьяные ослы взялись за руки, танцевали и пели – песнями и плясками, а не культурными эстетическими нанотехнологиями встретили и получили – каждый по метеорному осколку в печенку.

Всех танцоров, поэтов, музыкантов, художников и певцов разорвало, а ведь они имели благие планы – искусством остановить камень.

Погибли, оттого, что – неблагородные!

Только культура, высокая мораль в сочетании с благородными корнями остановит метеорит; другие песни, танцы, стихи, музыка и картины остановят, оттого, что — наши, выверенные, мы в них верим, как в дверь в страну расфуфыренных балалаечниц.

Художник граф Мондео Александр Павлович не находил нужной краски для своих работ, поэтому изобрёл её – несмываемую краску – чудо науки, хотя науки не знал и не знает, оттого, что поёт каждую ночь с благородными девицами, и выбирает из них певуний, похожих на свечки.

Музыкант, выдающийся академик свирели князь Костромской Сюркуф Асланович изобрел переход на два миллиона световых лет – не больше и не меньше, нечаянно изобрел, когда бродил в полях в поисках бамбука для своей новой, похожей на фалос гнома, свирели.

Мораль, слитая с убеждениями – сила и прогресс, а аморальное – низменно, ведет к упадку человечества, к гниению и дурному жабьему запаху изо рта.

У меня зуб болел, и из-за гадкого этого случая я падал в ужасе в обмороки, не наносил визиты к несравненной графине Ебужинской, моей пташке – свет в иллюминаторе!

Моральный патруль, вооружённый передовыми эстетическими идеалами, выведет человечество и смежные с ним расы из помойки безнравственности, где среди проклятий и роковых болезней, в презренном безумстве пузырятся аморальные гидры со щупальцами, словно спутанные волосы поэтессы после бала.

Моральный патруль – трио: сила, обычно – варвар, мораль – благородный граф или князь, обаяние – красавица для отвода глаз.

— Я в тройке с низменным варваром, что не сложит рифму?

С леди, возможно, что не оканчивала институт благородных девиц, отчего поведение — просроченное, колбасное! – граф Яков фон Мишель поперхнулся строчками оды в честь морального патруля, будто проглотил с мёдом пчелу. – Идея служения культуре мне по сердцу, с ней рожден; и идея позволит мне приблизиться к Сессилии Маркес Делакруа, освободить её из лап аморальных трактирщиков из вакуума.