Страница 4 из 120
Все же Гулаг, даже в самые жуткие годы совсем не походил на фашистские концлагеря – настоящие фабрики смерти. Как бы сегодня не старались провести насильственные аналогии. Во многих лагерях приветливо раскрывали свои двери лавочки с нехитрым набором товаров, а в более продвинутых и демократически выдержанных зонах, продвинутые начлаги в рамках соцзаконности могли организовать, что – то похожее на кафе. В некоторых местах этого не было.
– За наше ближайшее освобождение, – торжественно провозгласил экс чекист.
– Шутки у тебя Витя самые неуместные, – ответил Карповский, немного отдышавшись после первого стакана. – Мне лет семь, если не прибавят еще, в лагерях топтаться. Да и тебе, не меньше. Я то ладно, шпион, но тебе – то за что впаяли?
– Завистники, клеветники, доносчики даже в нашу среду пробрались, – привычно ушел от надоевшего вопроса Виктор. Он не обращал внимания на постоянные подначки ученого. Что с них взять, с цивильных. Шпак, он и в Африке шпак, пусть даже с ученым званием. Хотя человек хороший. Да и знаком он с Сергеем Николаевичем давно, с двадцатого года. По мобилизации тот попал в армейский госпиталь. Тогда врачи на вес золота были, что у белых, что у красных. А юный Виктор, лихой кавалерийский разведчик два раза попадал к нему на операционный стол. Первый раз руку зацепило, а вот второй раз серьезно. Не успел в быстротечной кавалерийской сшибке увернуться, и чиркнула казачья шашка по голове. Да так, что прорубила череп. Так бы и умер в мучениях комразведвзода, если бы не этот доктор, оказавшийся превосходным нейрохирургом. Вытянул его с того света. Золотые руки у него. Даже обидно, что такого талантливого ученого с энциклопедическими знаниями лишили свободы. Взяли после научной командировки в Вену, где проходил очередной всемирный съезд психиатров и психологов. Свои же завистники из ученой среды от всей широты души дали показания, причем добровольно и радостно, чуть ли под праздничный туш духового оркестра. Да и сам Виктор после перевода в центральный аппарат в Москву, примерно с середины тридцатых годов почувствовал, что в органах что – то стало меняться. Причем, в худшую сторону. Нет, на первый взгляд, все оставалось по прежнему. Борьба с вражеской агентурой и их подлыми приспешниками, велась днем и ночью.
Количество забросов с сопредельной стороны стало увеличиваться с середины тридцатых годов. Как бы не иронизировали нынешние зубоскалы, а всех усерднее и наглее вели себя спецслужбы Румынии, Польши, Финляндии и азиатских государств. Пресловутое клише – английский шпион, в приговорах звучало намного реже, а немецкий агент был вообще эксклюзивной вещью до начала войны. Атмосфера стала другой. Незаметно стали заменяться кадры. Вместо прошедших фронты сотрудников, начальниками отделов, даже второстепенных, вспомогательных подразделений и служб, стали назначаться малознакомые люди. Про более высокие инстанции и говорить нечего. Та прослойка видимо, пустила корни основательно. Большинство из них в самые опасные дни страшной гражданской войны обитали в тылу. И было странно видеть, как они очень быстро делают карьеру. Правда, у них было колоссальное преимущество перед ними – служивой гопотой. Новая начальственная прослойка в отличие от многих прошедших ад войны, умела говорить красиво и в нужное время сыпать плакатными лозунгами. Если Виктору каждая ступенька и более высокое звание в южном приграничном округе давались потом и кровью, в прямом смысле этого слова, то назначенцы просто перепархивали с легкостью мотыльков. Мысли о протекции появлялись сами собой.
Естественно, эту тему между собой обсуждали. Но не в курилках и кабинетах, а на улице, подальше от посторонних. Особенно активизировалась внутриведомственная служба по надзору и контролю. На каждый чих требовалась подтверждающая бумажка. Понятно, что строгости были всегда, но не доходящей до явного идиотизма. Некоторые из бывших оперативников пробовали возмущаться. Например, Цыдрюк, Емелин, Степанов.
И где они сейчас? Они, настоящие коммунисты, пламенные и преданные борцы с мировой буржуазией, написали докладные в вышестоящие инстанции, где прямо говорили о подмене настоящего революционного духа, сознательной дисциплины, непонятной и мешающей настоящей работе бюрократизацией и пусканием пыли в глаза. Степу Цыдрюка, смешно сказать, обвинили в предательстве. Вспомнили, как его, девятнадцатилетнего разведчика, внедренного в банду батьки Махно из – за измены связника схватили и подвергли жутким истязаниям. Степа вынес все мучения, и не признался.
Даже сам батька на допрос приходил, лично пару раз плеткой приложил несговорчивого хлопца. А еще атаман! До такой низости опуститься.
Махновцы издевались похлеще, чем в белогвардейской контрразведке. А такое могли выдержать лишь единицы. И где сейчас все эти честные ребята?
Сгинули. А после неожиданного убийства Кирова, вообще прокатилась волна чистки, о которой никто в стране и не догадывался. По закону подлости, лучших выгоняли, приспособленцев оставляли. Все было сделано тихо и жестко. Многие сотрудники начали уходить на периферию. Хоть в захудалый гарнизон, хоть с понижением, но подальше из осиного гнезда. Виктор чувствовал, что и он попал в непонятную сеть. Предчувствуя худшее, обсудил этот вопрос с другом Колей Кураковым. Тот понял все правильно, и вскоре сумел перейти в отдел системы лагерей. Здесь помог по старой памяти Чернышевский. Теперь затихарился в спецчасти. А когда Виктор попал под бесплатную раздачу гостинцев из новогоднего мешка Деда Мороза, то честно говоря, и не надеялся на светлое будущее. С ним разбирался сам Ежов. Правильно про него поговаривали ребята – беспринципный службист и законченный карьерист. Виктор чудом, в самый последний момент, ужом проскользнул между стенкой и расстрельной командой. Ему даже тень от винтовочных стволов почудилась. Лагерь не самый худший вариант в его положении. Спасибо Коле, вытащил с лесоповала, где бы он однозначно сдох, и пристроил лагерным придурком в библиотеку.
Администрация, считай, у него вся в руках была. На каждого сотрудника имелась папочка с описанием не только положительных моментов, но и некоторых маленьких ошибочек и отдельных заблуждений в личной и общественной жизни. Чего – чего, а этого добра при малейшем желании и минимальных затратах можно наскрести сколько угодно. А Коля если вцепится, то его силой не оторвешь от объекта разработки. В тюрьме времени на раздумье было больше, чем достаточно. Выводы выходили не самые положительные. В последнее время карающий меч революции незаметно стал выскальзывать из цепких рук руководства страны и диктовать свою волю и условия. Траектория его движения стала очень опасной и непредсказуемой. Многие из первых лиц руководства страны откровенно боялись связываться с могущественной организацией и молчали в тряпочку.
Даже Сталин не рисковал первым начать операцию зачистки, чего то выжидал. Поводов для этого хватало, а вот сил и решительности было еще недостаточно. А отдельные высокопоставленные товарищи со слабым идеологическим позвоночником начали заискивать перед руководством карательных органов. Документов на эту тему выше крыши. На каждого из них в секретных сейфах такие убойные бумаги хранились, что одной странички для приговора к расстрелу хватало с головкой, если не на осиновый кол без смазки. Виктор пытался понять, какая же сила смогла перехватить руль в ЧК? Где, на каком этапе произошел сбой в сложной иерархической системе. Ответов ясных и четких у него не было. А предположения и домыслы, к делу не пришьешь. Кое – какие мысли, разумеется, крутились в голове, но Виктор даже боялся их не то что озвучивать, а анализировать. Но чувствовал, все равно придется. Ясно было одно, зрело что – то нехорошее, страшное. И это неведомое совсем не зависело от него. Оставалось только ждать и наблюдать. Складывалось такое ощущение, что политическое руководство страны совсем потеряло нюх, и не знало, как поступать со своей могущественной «ежовой рукой», которая в любой момент могла показать форменный кукиш, а затем по примеру древних римлян ткнуть большим пальцем в сторону земли. А та газетная трескотня о единении партии, славных рыцарей революции и всего трудового народа его обмануть не могла. Внутри партийные течения, группы влияния рано или поздно должны были выхлестнуться наружу. Пока же в тюрьме ему было, если так сказать, относительно комфортно. Сидят интересные люди. Есть историки, филологи, переводчики. Можно сказать – самое идеальное место для самообразования. Много общался с бывшими белыми офицерами. А среди них весьма интересные экземпляры попадались.