Мышеловка

— Зинаида Алексеевна! — обратился к ней доктор Мендлев. Я заметил, что у него несколько необычная, осторожная манера общения с людьми, словно он каждого считал своим постоянным пациентом, который передвигается на своих двоих лишь по странному недоразумению. — Не привозили ли еще лекарства по моему списочку?

— Только обзидан и сомапакс, — механически ответила продавщица, заглянув в бумажку.

— Что ж! Давайте хоть это, — вздохнул доктор. — И пять банок шпрот.

Я побросал в сумку различные консервы, выбрал для Милены симпатичное янтарное колечко, расплатился и вышел из магазина вслед за доктором Мендлевым.

— Героическая женщина, знаете ли, — произнес он. — Сына приговорили к расстрелу, а она держится.

— Так ведь он, насколько мне ведомо, бежал?

— Точно-с. — Доктор удивленно вскинул брови. — А ваша разведка неплохо работает.

— Абвер, — отозвался я. — Для того и прибыл, чтобы навести кое-какие справки.

— Какие же?

— По поводу смерти моего деда. — Я решил, что пора переходить в наступление.

— Зайдем теперь в булочную? — предложил доктор, никак не среагировав на мое заявление.

Пекарня размещалась неподалеку. Лотки со свежеиспеченным белым и ржаным хлебом лежали прямо на прилавке, за которым стоял пузатенький дядя с рыжими усами. А над его головой висел красочный плакат: «Коммунистам, фашистам и гомосексуалистам — хлеба нет и не будет!»

— Суровая неизбежность, — согласился я с призывом на плакате. — А как вы определяете — кто есть кто? Вдруг кто-нибудь из них, теряя разум от запаха булки, прикинется демократом?

— Видите ли, — смущенно ответил за хозяина пекарни доктор Мендлев, — у нас в поселке всего один коммунист. И тот покупает хлеб через соседку. Правильно, Ким Виленович?

— Оно так, — важно согласился рыжий пузырь. — Но бдительность не помешает. — И он вдруг с подозрением уставился на меня, словно определяя, не отношусь ли я к одной из этих трех категорий.

— О нет, — угадал его мысли доктор Мендлев. — Наш гость, вне всякого сомнения, достоин любых хлебобулочных изделий. Ручаюсь.

— И даже по заниженным ценам, — добавил я.

Когда мы вышли на улицу, доктор Мендлев предложил зайти к нему в медицинскую часть, и я согласился. Мимо медленно проехал джип «чероки», в котором сидело два закамуфлированных человека с неподвижными лицами. Я ощутил на себе лишь острые взгляды двух пар глаз.

— И все-таки странно, что у вашего хлебного барона такие прокоммунистические имя и отчество. Как-то это не соотносится с его идейными взглядами. Сменил бы он их, что ли? А в остальном — у вас все, как в Москве. Мне кажется, что я даже никуда не уезжал. Просто столица вдруг уменьшилась до размеров Полыньи.

— Да, забавно, — согласился доктор. — Но это и естественно. С кого же еще брать пример в таких маленьких поселках?

Вскоре мы сидели в его кабинете: он — за своим столом, на котором лежали фонендоскоп, аппарат для измерения давления и даже переносной электрокардиограф, а я — на кушетке, покрытой клеенкой.

— Ну-с, выпьем за знакомство по мензурке чистого медицинского спирта? — предложил доктор Мендлев.

— Ну-с! — согласился я, и он достал из стеклянного шкафчика пузырек.

Мне почему-то этот человек начинал нравиться, хотя я и понимал, что в числе подозреваемых он — один из первых. Но весь его облик как-то не вязался с классическими признаками убийцы.

— Давно ли вы здесь обосновались, Густав Иванович?

— Лет пять.

Мы выжидающе смотрели друг на друга, словно оба знали, что нас интересует больше всего. Но неожиданно я свернул к другой теме.

— А что вы думаете об этой местной легенде? Девушка-Ночь, Волшебный камень…

Я заметил, как доктор испуганно вздрогнул, словно я уколол его в больное место. На мгновение он смешался, в глазах за стеклами очков появилась растерянность. Но он быстро взял себя в руки, плеснув в обе мензурки еще чуточку спирта.

— Ерунда… Ну какая может быть Девушка-Ночь, сами посудите? А вот Волшебный камень действительно существует. Сам ходил к нему не раз и трогал руками. Кстати, он лежит неподалеку от вашего дома. И представляет собой, скорее всего, какой-то осколок метеорита. По крайней мере, то, что он явно космического происхождения — несомненно.

— Вот как?

— Да-с. Молва приписывает ему волшебные свойства потому, что в любое время года он сохраняет тепло. Даже в зимнюю стужу снег вокруг него мгновенно тает. Почему такое происходит, я не знаю. Сколько раз мы писали в Москву, в Академию наук, но никто к нам так и не соизволил приехать. Заняты-с.

— Надо бы сходить, посмотреть. Вот почему его так облюбовала Девушка-Ночь: совершать таинство любви на таком камешке — одно удовольствие. Словно на кровати с подогревом.

— Да нет же никакой Девушки-Ночь, — почти в раздражении отозвался доктор.

— Ну хорошо, хорошо. А скажите, мой дед сильно мешал вашей практике? Ведь вы, кажется, платный доктор?

— Мешал, — думая о чем-то другом, проговорился Мендлев.

— И поэтому вы его убили?

Густав Иванович открыл рот, уставившись на меня, потом закрыл. Затем снова открыл и опять закрыл. Как выброшенная на берег рыба. Я чокнулся с его мензуркой и выпил.

— Ну, знаете ли… это нонсенс какой-то! Шуточки у вас, Вадим Евгеньевич…

В кабинет заглянула медсестра Жанна, этакая рыжая ведьмочка, стрельнув в меня зелеными, жадными глазами.

— К вам пациент, Густав Иванович. Дрынов.

— Проси. — Доктор посмотрел на меня. Я поднялся, чувствуя себя лишним. — Нет, нет, не уходите пока, я вас познакомлю. Это наша газетно-журнальная опора, через него проходит вся пресса. Отчаянный спирит, между прочим…

Вошедший мужчина был высок и бледен, с благородной седой шевелюрой. Долго тряся мне руку и заглядывая в глаза, он поинтересовался: как я отношусь к спиритическим сеансам?

— Нормально, — ответил я. — Особенно если духи ведут себя пристойно.

— Тогда завтра, в десять вечера, я жду вас у себя. Мы собираемся по вторникам.

— Я зайду за вами, — сказал мне на прощанье доктор Мендлев.

А я, немного поразмыслив, направил свои стопы к местной кузнице. Мне очень хотелось побеседовать с лучшим другом моего деда.

Глава 5

Борьба стихий

По дороге к кузнице, которая находилась на окраине поселка, мне встретилась Аленушка — синий цветочек этих не слишком веселых мест.

— Пойдем со мной! — предложил я ей. — Может быть, дядя Потап тебе подковку подарит. На счастье.

— А у меня уже есть одна. Он мне ее выко… вырял, — ответила малышка, но пошла рядом. — А у нас сегодня уроки рано закончились, — сообщила она спустя некоторое время.

— В каком же ты классе?

— В первом. А разве вы знаете дядю Потапа?

— Нет. Вот ты меня с ним и познакомишь. Постой, постой, а почему у вас нет каникул? Сейчас же лето.

— Да это не те уроки, не всамделишные. И не уроки они вовсе. А так.

— Как?

— Так.

— Ну как «так»? — Мне было забавно с ней разговаривать. С детьми вообще надо держать ухо востро, если начнешь задаваться, они быстро тебя раскусят и закроются в своей раковине. У нас с Миленой не было детей, хотя мне очень хотелось, чтобы она родила девочку. Но что за ребенок может появиться на свет, если мать заранее считает его своим врагом, который отнимает у нее молодость, красоту, возможность свободного общения со своими друзьями?

— А так.

Эта игра могла продолжаться бесконечно. Наконец маленькая упрямица смилостивилась. И открыла «страшную тайну»:

— Нам учитель книжки читает. Кому интересно — тот и приходит. Лена и Маринка не ходят, а мне нравится. И Коле тоже. И Роме. А еще Васютке, и Галке, и Свете.

— А Федора ты с собой берешь? — спросил я, вспомнив об обжоре.

— Нет, конечно, — всерьез ответила она. — Что-то он у меня заболел.

— Колбасы объелся. Вот, кажется, мы и пришли.

Двери кузницы были распахнуты настежь, а внутри, где в печи бушевал огонь, выбрасывая языки пламени, в металлическом скрежете и грохоте Гефест Полыньи со своим помощником ковали какое-то непонятное для меня, городского жителя, изделие, напоминающее длинную пику. Потап Ермольник был широк в плечах, жилист, с мускулистой шеей и, кажется, как и его олимпийский бог, тоже прихрамывал. Встретил он меня как-то угрюмо, не выразив никакого восторга по поводу моих родственных связей с его умершим другом. Было ему около шестидесяти, но силушки хватило бы еще лет на двадцать. Такие люди до последнего часа не желают смириться с тем, что должны оставить этот мир. Они будут вгрызаться в жизнь железными зубами, пока смерть не разомкнет их лезвием своей косы. Он искоса поглядывал на меня, поигрывая молотом, который я, наверное, поднял бы с трудом. Помощник Ермольника, молодой парень с вихрастыми соломенными волосами, был столь же дюж, как и его наставник. По-моему, визит Аленушки доставил им гораздо большее удовольствие, чем мой.