Мышеловка

— Объявляю им конфузию, — заявил он. — Эх, горе-вояки, им бы только лаптями щи хлебать!

— А что ты там кричал? — спросил я, убирая со стола осколки стекла.

— Я и сам задрожал от страха, — сказал Сеня. Похоже, что так орут охотники за черепами на Калимантане.

— Нет, это был рык голодного ягуара, — вставила Маша.

— Могу повторить, — усмехнулся Марков.

— Не надо, — попросил его я. — Лопнут остальные стекла.

Однако дело принимало скверный оборот. Пьяная атака могла повториться ночью. Вдвоем с Барсуковым мы забили разбитые окна досками и укрепили калитку, подперев ее изнутри бревнышками. Конечно, все это было не слишком надежно, но я придумал еще один способ обезопасить наш ночной покой. Я соорудил нечто вроде сигнальной системы, развесив вдоль забора пустые бутылки, благо что их в доме оказалось больше, чем требовалось в приличном жилище. Теперь без стекольного звона вряд ли кто смог пролезть во двор. И все-таки мы решили вновь установить ночное дежурство.

— У меня все равно бессонница, — сказал Григорий. — Я привык спать днем… Поэтому, если не возражаете, я готов бодрствовать до утра.

Мы согласились. Этот человек, еще недавно вызывавший нашу неприязнь и опасение, как-то быстро вошел в доверие, и его уже стали принимать за своего. Словно бы он заменил собой умершего Комочкова. Особенно, как ни странно, любознательное благодушие Григорий вызывал у женщин — Милены и Маши. Дамским сердцам всегда нужен какой-нибудь несчастный, изгой, чтобы направить на него свою нерастраченную жалость и милосердие. Хотя у Барсукова и Маркова беглый арестант продолжал вызывать скрытую неприязнь.

Перед сном я предложил провести небольшой следственный эксперимент. Меня не отпускала мысль о тех женских ногах, которые видел Григорий, приоткрыв крышку люка в роковую ночь убийства Николая. Чего проще повторить эту сцену? Не так уж похожи ступни Милены и Маши. И если бы Григорий не узнал их, то мы бы сразу же исключили двух подозреваемых. Я тогда почему-то не подумал о том, что бы мы стали делать, если бы он узнал их? Но мое предложение и так вызвало бурные возражения со стороны женщин. И Маша и Милена наотрез отказались демонстрировать свои лодыжки.

— Я стриптизом не занимаюсь, — сказала Маша. — Все это глупости.

— А я босиком не хожу, — произнесла Милена. — И тебе это хорошо известно.

— Значит, вы сознательно сваливаете все на Ксению? — спросил я.

— Ну почему же? — ответила Милена. — Если вам всем так хочется, чтобы убийцей была именно женщина, то… вот вам вариант: ваша таинственная Девушка-Ночь. По слухам и разговорам, она очень ловка и вездесуща. Может быть, именно она и совершила всю эту серию убийств?

«А ведь и правда, — подумал я. — Кажется, она действительно не пользуется обувью, а ходит босиком…» И все-таки мне было жаль, что они обе отказались от этого эксперимента. У меня бы свалился с души камень. Не хотелось верить, что кто-то из них — Маша, Ксения или Милена убила Комочкова.

Мы разошлись по своим комнатам, а ночью мне приснился скверный сон. Очевидно, возбуждение последних дней как-то сказалось на моей нервной системе. Это был даже не сон, а какие-то полубредовые галлюцинации с чередой лиц и картинок. Вот шел по солнечной дороге, ведущей в Полынью, Коля Комочков, чему-то улыбаясь, а груды камней бесшумно летели вниз… Озерная гладь подернулась зыбкой рябью, и на берегу лежал труп человека — это мой дед, и я вместе с Миленой приближаюсь к нему. Он поднимает голову… лицо деда неузнаваемо. Это он, но взгляд совершенно безумен и страшен… Мы куда-то бежим, падаем, поднимаемся, снова бежим… Кричат люди, они преследуют нас… И впереди только болото… Кто-то манит нас к себе, протягивает руки… Они тянутся из трясины… Ксения? Да, это она… встающая в полный рост, звонко смеющаяся… «Я живая, — говорит она. — Здесь тепло и покойно, идите ко мне…» Теперь слышится лишь мой крик, а Милена зажимает мне рот ладонью…

— Тихо, успокойся, — услышал я ее голос и очнулся. Она поцеловала меня, прижимаясь всем телом. — Что тебе снится?

— Не помню, — отозвался я. — Ксения… Мне кажется, она утонула в трясине.

— Нет, не может быть… Ведь Раструбов сказал, что вывел ее на дорогу.

— Раструбов? — Я подумал о нем. — Раструбов… Почему он так гнусно улыбался, когда говорил об этом? Что он за человек?

— Тебе везде мерещатся убийцы, нелюди… Я чувствую, что даже обо мне ты думаешь такое.

— Да… ты права. Скажи, что тебя связывало с Комочковым?

— Ничего. Только наша общая дружба.

— Это правда?

— Вадим, нельзя так жить, подозревая всех и каждого. Ты сойдешь с ума.

— Мне порой кажется, что это уже произошло. Мы попали в безумное место. Господи, дай нам силы выстоять!

— Когда-нибудь весь этот кошмар закончится… Иди ко мне.

— Я люблю тебя…

Мы снова уснули, а утром нас одновременно разбудили первые солнечные лучи, ласково прикасавшиеся к нашим обнаженным телам. И весь мир снова показался напоенным любовью и добротой. Может быть, так оно и было на самом деле, а мы просто прятались от своих чувств, подражая улиткам? Почему человек всю жизнь обречен жить в клетке, созданной им же самим? Где его желанная свобода и может ли он вообще разумно пользоваться ею? Григорий, как и обещал, не спал всю ночь. Я обнаружил его в зале, где он листал старые журналы, и он доложил мне, что ничего подозрительного за время его дежурства не произошло.

— Если не считать выстрелов, — добавил он. — Похоже на ночную охоту…

— Возможно, так оно и есть, — сказал я, подумав об охранниках Намцевича. Может быть, ради устрашения они палили во время своего «комендантского часа»? Спустя полчаса мы все вместе позавтракали. У нас еще оставалось немного крупы, а вот консервы уже закончились.

— Надо что-нибудь продать, — предложила Милена.

— Зачем? Схожу-ка я лучше к Ермольнику, — сказал я. — У него наверняка что-нибудь найдется…

Но едва я вышел за калитку, как столкнулся с учителем.

— А я к вам, — произнес Клемент Морисович. В руках он держал сумку. — Здесь кое-какие продукты. Их посылает вам… ну, вы знаете кто.

— Валерия?

— Да.

— И конечно, втайне от Александра Генриховича?

— Разумеется.

— Покорно благодарю. — Я отнес сумку в дом, а затем вернулся к учителю. — Как ее настроение?

— Как обычно. Она просила вам передать, что… — Клемент Морисович немного замялся. — Что готовится какая-то акция против отца Владимира. И это очень серьезно.

— Что я должен делать?

— Не знаю. Вам виднее.

— Клемент Морисович, а вы сами-то на чьей стороне?

— Я… ни на чьей. Я не хочу ни во что вмешиваться.

— Трудно остаться посередине.

— Возможно. Теперь о другом. Помните, я обещал вам сказать, кто подложил электрические провода на ваше кресло?

— Я уже догадываюсь, чьих рук это дело. Викентий Львович Дрынов?

Учитель удивленно посмотрел на меня.

— Нет, вы ошибаетесь. Дрынов здесь ни при чем. Я проверил. Это сделал доктор Мендлев. В его кабинете я видел лампу с оторванными проводами.

— Но… зачем?

— Этого я не знаю.

— Спасибо за информацию. — Я пожал его руку. — Скажите, а зачем вы сами посещаете эти спиритические сеансы, вы же образованный человек?

— Здесь мало развлечений, — уклончиво ответил он. — А так… хоть какое-то разнообразие.

— А Дрынов… что он из себя представляет?

— Немного помешан на духах.

— Но это же несерьезно?

— Для него это смысл жизни. Хотя я прекрасно осведомлен обо всех его фокусах. Он прекрасный чревовещатель и имитатор. А когда в темной комнате появлялось какое-нибудь светящееся существо, то здесь тоже не было большой хитрости. Но остальные действительно верили в вызванное им привидение.

— В чем же секрет, Клемент Морисович?

— В человеке, которого он нанимал для этой цели.

— Здесь, в Полынье, я знал только одного артиста подобного рода. Мишка-Стрелец?

— Совершенно верно. Он очень хорошо умел притворяться.