Страница 74 из 90
Зина надула толстые губы.
— Усков появился в кабинете Титовко, где мы — я, Титовко и Петраков — распивали коньяк, совершенно внезапно. И сразу к Славику: мол, вот ордер на обыск, давай показывай, что у тебя есть. А у него «дипломат», набитый долл…
Джульетта прикусила язык, но было поздно. Зина буквально вцепилась в подругу:
— Рассказывай! Ну?!
Буланова вздохнула, но решила, что все равно проговорилась.
— Ну, у Славика был с собой такой шикарный чемоданчик с кодовым замком. Он перед этим, когда зашел разговор об адвокате для Мягди, его приоткрыл: там было полно валюты. Знаешь, как в иностранных фильмах показывают: ровными рядами пачки новеньких банкнот?!
— Ну?
— Баранки гну! В этот момент и врывается Усков и сразу — к чемоданчику с валютой. А Славик как вскочит, как кинется на него! Прямо лев, я его даже в постели никогда таким не видела!
— Да ну тебя к черту с твоей постелью! Ты про события рассказывай!
— А что рассказывать? Элементарно: мэр дал деру со всей наличностью.
— Да, — мечтательно закатила глаза Зина. — Если удрал, небось теперь где-нибудь на Канарах пузо греет.
— Дура ты, Зина, хоть и грамотная! Беда богатых людей в России в том, что они привязаны к своим деньгам и делам. Нигде в мире нельзя столько наворовать и наживать такие бешеные проценты, как у нас. Вот и сидят здесь, капиталы наворачивают.
— Да, у богатых в России одно преимущество: они живут хорошо, но недолю: их в любой момент могут убить.
— И Петраков не исключение, — подтвердила Джульетта. — Видела бы ты глаза Мягди, когда он в камере о нем говорил!
— Ты и там успела побывать?
— Конечно! И Мягди меня там даже трахнул! Представляешь, какая романтика?
Зина осуждающе покачала головой:
— Ты стала развратной, как Екатерина Вторая.
— Тоже мне сравнила: у той были десятки любовников да еще кони. А у меня всего-то два: Мягди и Славик. Интересно, удалось ему убежать от Ускова?
— Ты меня спрашиваешь? — удивилась Зина. — Я что, на ясновидящую похожа?
— Нет, у Пушкина, — уточнила Буланова. — Впрочем, есть очень верный способ узнать об этом: позвонить мэру в приемную: они-то должны знать, где их начальник.
Она набрала номер приемной:
— Здравствуйте. С вами говорит редактор областной газеты Буланова. Скажите, Вячеслав Иванович по-прежнему в командировке?
— Почему же, — ответила секретарь. — Он на рабочем месте. Только у него сейчас народ. Вам перезвонить, когда он освободится?
— Не надо, — быстро ответила Джульетта. — Я сама позвоню.
— Как угодно. До свидания.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — воскликнула Зина. — Наш мэр просто непотопляем!
Джульетта задумалась и не ответила на ее реплику. Она и сама не понимала, чего было больше сейчас в ее настроении. Радости за то, что Петракову все-таки удалось уйти от преследования, или восхищения его непотопляемостью?
Впрочем, все это не имело существенного значения. Теперь она знала, где взять деньги, чтобы нанять хорошего адвоката для Мягди.
Факс в кабинете Ускова продолжал выдавать почти непрерывно всякие справки, ответы на запросы, оперативные данные и другую документацию, которой еще не хватало в возбужденном им уголовном деле. Сегодня он намеревался наконец начать знакомить одного из подозреваемых, Джевеликяна, с обвинительным заключением. При этом следователь собирался действовать жестко и решительно.
В два часа дня он закончил необходимую подготовительную работу и вместе с защитником направился в изолятор.
Как только Усков появился в камере, арестованный неохотно поднялся с кровати, зевнул, потянулся и зло посмотрел на следователя.
Андрей оценил такое отношение и понял, что у Джевеликяна скорее всего появилась какая-то надежда. Иначе он не вел бы себя так нагло. Но теперь ему не нужны были ни признания преступника, ни то, чтобы он нагнал страху на своих подельников на воле. И потому Усков начал разговор строго и официально:
— Обвиняемый Джевеликян! С сегодняшнего дня вам предстоит ознакомиться с обвинительным заключением. Поскольку вы не избрали себе адвоката, вам назначили общественного защитника.
— Это что еще за самодеятельность? — высокомерно вскричал Джевеликян. — Я сам себе выберу кого нужно. Когда потребуется.
Усков жестко сверкнул глазами:
— Условия будете ставить дома. А здесь командую я.
И он повернулся к надзирателю:
— Немедленно убрать из камеры все постороннее!
А сам подошел к столу, на котором лежал телефон сотовой связи, и положил к себе в портфель.
— Зачем ты взял телефон? — злобно рыкнул Мягди.
— Что?! — возмутился Усков. — Это с каких пор вы мне «тыкаете»?!
И он вновь повернулся к надзирателю:
— Заключенный Джевеликян с этого дня переводится в общую камеру. Для ознакомления с материалами уголовного дела приводить его на общих основаниях в комнату допросов. Я установлю жесткий контроль. В случае нарушения режима в первую очередь ответите вы.
И повернулся в сторону адвоката:
— Я правильно поступаю с точки зрения защиты обвиняемого?
— Абсолютно верно, — подтвердил защитник Джевеликяна, назначенный судом по просьбе Ускова. — Обвиняемый находится в следственном изоляторе, само название которого подчеркивает исключение всякого общения с посторонними, в том числе и по средствам связи.
Усков повернулся к надзирателю:
— Исполняйте!
— А куда вести? Все камеры переполнены!
— Какая камера переполнена больше всего?
— Тридцать вторая.
— Вот туда и ведите.
Джевеликян понял, что спорить бесполезно. Что совершил непростительную ошибку, грубо заговорив со следователем. Он посмотрел на надзирателя, который получил от него множество взяток в различных видах, но тот и носом не повел. Оставалось лишь подчиниться: весь красноречивый вид и решимость Ускова свидетельствовали, что он может не остановиться и на этом. Как бы и вовсе в карцере не оказаться!
Поэтому Мягди уже не метал злых, ненавидящих взглядов, хотя сердце его клокотало от ярости. Он сложил руки за спиной, как было положено в каждой тюрьме, и пошел вслед за надзирателем, даже не взглянув на Ускова.
А следователь посчитал свою работу выполненной. Теперь пошел отсчет времени, необходимого для ознакомления обвиняемого с материалами дела. Следующим этапом был суд.
Петраков действительно устоял и на этот раз. Он в самом деле был отпущен Генеральной прокуратурой под подписку о невыезде, поскольку Александр Михайлович посчитал необходимым лично доложить премьер-министру о его номенклатурном работнике.
Однако это был мир на горящем вулкане. Каждую минуту мэр был готов к появлению в его кабинете представителей правоохранительных органов. А это было страшнее всего.
Конечно, он кое-что предпринял. Все, что было возможно, спрятал или передал родственникам. Обе иномарки переписал на жену. Очистил все счета в коммерческих банках. И даже скрепя сердце вышел из состава правления своего банка «Фактум».
Но было еще многое, чего не спрячешь и не увезешь. Это и квартира в центре города, набитая массой дорогих вещей. И роскошная вилла в сосновом бору. И много чего еще, по мелочи.
«Проклятая страна! — горевал мэр, сидя в своем служебном кабинете и с тоской глядя в окно, за которым прочно обосновалась осень. — Нельзя прожить достойно богатым человеком. Вечно все надо прятать!»
Но мэр, конечно, лукавил. Он помнил, как при прежнем режиме вообще нельзя было иметь ничего частного, даже термина такого не существовало. А сейчас он наворовал такие деньги, которые ни одному западному бизнесмену и не снились. При этом не надо было создавать производство, работать день и ночь, платить налоги — все ему, умному мэру, доставалось даром.
В этот самый момент раздался звонок по правительственной связи. Петраков нервно поднял трубку.
— Николай Николаевич?! — узнал он голос премьер-министра. — Конечно, приеду. Завтра? Хорошо.