Москва времен Чикаго

— Верно, — обрадовался Андрей. — Там уж точно пожара не будет.

И они отправились в находящийся рядом, в Столешниковом, облюбованный ими бар.

Напрасно ждал Мягди, что освобожденный не без его помощи Титовко позаботится теперь и о нем. Как и раньше, когда его так называемый друг был на свободе, от него не пришло никаких вестей. Не было даже звонка по этому телефону мобильной связи, разговор по которому спас самого Титовко.

Это уже переходило все границы! Такого Мягди простить не мог.

И он решил действовать. Действовать, не дожидаясь, пока сможет выйти на свободу. Как — у него было время обдумать это до мельчайших подробностей.

Джевеликян набрал номер телефона своего управляющего:

— Абдул, это я. Слушай внимательно. Пора действовать. Интеллигент совсем обнаглел. Ты понимаешь, о ком речь? Вот и ладненько. Его адрес: Кутузовский проспект, двадцать шесть, квартира тридцать. Да, бывший цековский. Ну и что, что хорошо охраняется? Пока вам туда лезть не надо. В смысле, в саму квартиру. Он во дворе тачку паркует. Вот ею и займитесь. Доложишь. Все, разговор окончен.

Теперь можно было спокойно вздохнуть. По крайней мере впервые за последнее время он почувствовал некоторое облегчение. Он не сомневался в своих бойцах. Уж они-то любое дело доведут до конца. Правда, он нарочно не дал четкого указания по поводу этого клиента. Значит, братва лишь попугает Титовко. Пока. А он, Мягди, посмотрит на результат. Если Титовко не одумается и после такого предупреждения, тогда можно будет сделать и окончательные выводы.

…Александр Михайлович не зря пошел навстречу просьбе главы правительства. Этим он убил сразу нескольких зайцев. Во-первых, значительно улучшил свои отношения с премьер-министром, быстро исполнив его просьбу. Во-вторых, не поступился ни совестью, ни законом. Освобожденный под залог Титовко был в полной досягаемости следствия, и Усков по-прежнему мог вести дело, допрашивая или проверяя его.

Поэтому он со спокойной совестью пригласил к себе Ускова и Виктора Васильевича, чтобы посоветоваться по поводу обвинительного заключения.

Но встретил глухую стену отчуждения. Оба сотрудника словно воды в рот набрали. На все вопросы они отвечали сухо, формально, без всякого энтузиазма.

Наконец Генеральный не выдержал и взорвался:

— Что вы здесь из себя великомучеников изображаете? Одни вы честные и чистенькие, остальные погрязли в грехе и предательстве. Если я пошел на эту меру, значит, она действительно необходима. Во все времена, а в наши особенно, ни одно дело не делалось в белых перчатках. В жизни, кроме прямой линии и прямого угла, есть еще полутона. В конце концов у меня и без вашего немого осуждения голова раскалывается. Такой вал преступности не захлестывал даже Чикаго в тридцатые годы их великой депрессии.

Следователи впервые увидели таким рассвирепевшим и обиженным своего начальника. И поняли, что явно переборщили. В конце концов Александр Михайлович не прекратил дело, не заставил их закрыть его. Он только изменил меру пресечения одному из подозреваемых. Под давлением обстоятельств. И только. Такой грех, если он вообще может считаться прегрешением, можно и простить.

Примерно так подумали Усков и Виктор Васильевич. И им после этой человеческой отповеди Генерального стало гораздо легче. Потому что работать, подозревая своего начальника в предательстве, очень тяжело. Если вообще возможно.

Первым это понял Виктор Васильевич. Он поднял свое большое грузное тело с кресла и сказал:

— Простите нас, Александр Михайлович. Но вы правы. Такое вокруг творится, так все покупается и продается, что никакой веры ни в какие идеалы не осталось.

— В идеалы, может, и не осталось, — согласился Генеральный прокурор. — А вот верить мне вы должны беспрекословно, иначе мы с вами ни одно дело не доведем до конца. Договорились?

Они кивнули. Больше того, Генеральный прокурор вышел из-за стола, подошел к ним и в знак примирения крепко пожал руки.

Как только Титовко затворил за собой дверь кабинета, адвокат, не мешкая, приступил к делу.

— Я человек битый и тертый во всяких делах, — без обиняков начал он. — Вижу людей насквозь. И понял, что с вами, как с прогрессивным человеком нашего времени, можно вести откровенный разговор.

Титовко с удивлением посмотрел на этого наглого, развязного молодого хлыща, но спорить относительно своей характеристики не стал.

— Что вы хотите? Говорите конкретно. У меня мало времени.

— Вот это деловой разговор. Я предлагаю вам не платить залог.

Адвокат произнес эту фразу и остановился, ожидая реакции. Он хоть и сказал, что видит людей насквозь, но предлагать сделку чиновнику правительственного уровня было в определенной степени рискованно. Тем более только что вышедшему из кабинета главы правительства.

Но Титовко отреагировал совершенно в духе данной ему характеристики — как вполне современный человек:

— И каким образом?

— Прежде договоримся об условиях: тридцать на семьдесят. То есть семьдесят процентов — вам, а тридцать — мой гонорар.

— То есть тридцать тысяч долларов? Недурно. Так вы за месяц станете самым богатым человеком в России.

— Хотел бы, — без тени юмора ответил адвокат. — Поймите, что рискую в основном я.

— Излагайте.

— Законодательство о залоге в России крайне несовершенно. Дело это для нас новое, много путаницы и неясностей. К тому же вступают в действие новый Уголовный, а с ним и Уголовно-процессуальный кодексы.

— Ну?

— Даже в новом УПК не предусмотрено, что обвиняемый может быть выпущен на свободу только после внесения соответствующего залога. Это значит, что подозреваемый может быть отпущен, а залог реально останется не внесенным, что фактически и произошло в вашем случае.

— Тогда за что же вам платить эти тридцать сребреников?

— За консультацию! Иначе вы просто побежали бы искать и платить эти сто тысяч.

Титовко задумался. Юрист предлагает дело. Он — на свободе, постановление о его освобождении имеется. Так зачем швырять государству такую сумму, если она самому может пригодиться?

Правда, отдавать этому прохвосту тридцать тысяч тоже жалко.

«Пожалуй, — рассудил Титовко, — хватит ему и десяти».

— Хорошо, я согласен.

Хозяин кабинета прошел к сейфу, открыл его, отсчитал нужную сумму зеленых бумажек и небрежно пододвинул адвокату. Тот не стал торопливо прятать взятку в карман. Он принялся не спеша пересчитывать валюту.

— Но здесь всего десять тысяч! — воскликнул он.

— Хватит и этого, — властно отрезал Титовко.

У меня тоже в кабинете нет печатного станка.

Адвокату ничего не оставалось, как откланяться и выйти из кабинета. Но выходил он оттуда с затаенным чувством мести.

…В час ночи во дворе внушительного дома на Кутузовском проспекте прогремел взрыв. Да такой мощности, что выбил стекла в окнах между двумя подъездами с первого по шестой этажи.

Жильцы престижного дома, в котором с недавних пор обосновались новые состоятельные граждане России, наспех одевшись, стали выходить из подъездов. На улицу выбежала и охрана дома.

Титовко вскочил одним из первых.

Картина, которая предстала его взору, заставила содрогнуться. Его новенькая иномарка была искорежена. Взрыв произошел именно в его машине.

Это заставляло о многом задуматься. Но только не сейчас, в этой обстановке, когда вокруг металась охрана, подъехала милиция, когда жильцы выясняли, чей это автомобиль…

— Не знаете, чья это машина? — спросил у него милиционер, который только что подоспел к месту происшествия.

— Нет, не знаю, — ответил Титовко. — Я недавно здесь живу.

Он хотел выиграть время, чтобы подготовиться к допросу, чтобы знать, что отвечать.

— Вот из-за вас, «новых русских», — трескучим голосом затараторила старушка в старинном капоре, — и происходят в нашем доме все беды. Когда умер Андропов, наш дом, к сожалению, перешел из-под опеки Федеральной службы охраны к милиции. Но все равно спокойно было. А теперь что ни ночь, то взрывы! Если вас так по одному отстреливать будут, сколько же нам еще ночей не спать?