Долгий фиалковый взгляд

— Чьи?

— Неизвестно. Слишком долго пролежали. Мужчины — один высокий, другой пониже. У обоих круглые отверстия у основания черепа. И это я тоже тебе говорил.

— Не бурчи. Разве трудно два раза сказать?

— Просто думаю о других вещах, о которых уже говорил, а придется повторять.

— Еще будет время. Мы никуда не собираемся. Я в отключке, случайно, ничего не болтал?

— Кое-что.

— Что-нибудь интересное?

— Полный бред и мрак. Знаешь, как в обычном припадке белой горячки. Секс и насилие. Ничего оригинального.

— Спасибо. Красный свет.

— Даже если бы я не видел, то понял бы, слыша, как ты втягиваешь воздух сквозь зубы, Макги. Говорить вслух об этом излишне. Я могу рассердиться и кого-нибудь переехать.

— Ты ведешь машину. Ну и веди. Оставляю тебя в покое.

— Какое блаженство!

— Нанял кого-нибудь, Мейер?

— Разве сам бы не справился, если бы не нанял? Подыскал женщину для готовки и уборки. Безобразную. Несколько туговатую на ухо. Пока ты в таком состоянии, я тебе услужил, подобрав безобразную. В свободное время будет читать тебе книжечки вдохновенных стихов.

— Ты слишком хорошо ко мне относишься, Мейер.

— Неточная формулировка. Я слишком хорош для тебя.

— Зеленый.

— Разве я так поступаю, когда ты сидишь за рулем? Разве жалуюсь, когда ты опрокидываешься в канал?

— Нет. Но постоянно напоминаешь об этом.

Вскоре мы проехали под пешеходным мостом, свернули налево, и Мейер привел «мисс Агнес» на стоянку в разумной близости от дока Ф.

— Хочешь проехаться на грузовой тележке?

— Пойдем пешком. Медленно.

И мы пошли по пирсу Ф-18, куда с дальних судов доносились вопли и крики, а с близких приветственные возгласы. И гнусные комментарии. Мистер, вы, случайно, не папаша Тревиса Макги? Мейер, кто этот бледненький костлявый старикашка? Макги, где твой загар? В овсяной муке вывалялся? Милый, я дам тебе адрес портного моего покойного мужа!

Веселись, народ. Я хочу одного — поскорее попасть на борт и лечь.

Топчась на маленьких сходнях, опасливо цепляясь за трос ограждения, я заметил, что мой плавучий дом выглядит почти так же отлично, как древний «роллс»-пикап. Сплошной блеск и сияние. Он выглядел так хорошо, что я даже расстроился. Почему мне не удается держать его в таком состоянии?

— Мейер, кто этот энергичный полировщик?

— У глухой женщины масса лишней энергии. Она меня все спрашивала, что делать дальше, и я однажды ответил, что судно можно вымыть и снаружи.

Мейер помог мне войти в салон, вниз по коридору, мимо камбуза, в капитанскую каюту. Постель была застлана накрахмаленными простынями и разобрана. Я разделся и лег, а Мейер сказал, что мне наверняка пойдет на пользу добрый глоток джина «Плимут» со льдом, а я ему сказал, что он хороший человек. И услышал, как он где-то звенит бутылками и бокалами.

Звяканье приближалось, я протянул руку, открыл глаза, спрашивая:

— Мейер, где…

А Хайди Гейс Трамбилл сунула мне в руку бокал и громко засмеялась над моим изумлением и над моей радостью. Она по-прежнему выглядела самой элегантной из всех прочих кошечек, только стала чуть постарше, но ни на фунт тяжелее, появилось больше радости жизни во взоре, больше привкуса разных моментов и мест на губах. Красивая, недавно загоревшая, благоухающая духами, Хайди наклонилась, быстро и мягко поцеловала меня в губы, уселась на краю постели, глядя на меня затуманенным взором.

— Макги, ты что, плачешь как идиот?

— Это от слабости, милая. Вода вытекает из глаз. Почти ничего не значит. Или очень много. Выбирай. Но какими судьбами? Когда я тебя видел в последний раз…

— Я села с вещами в машину и оставила тебя стоять на дороге, дорогой мой. В Сент-Круа. Оглянулась — стоишь ужасно одинокий. А мое сердце все разрывается и разрывается.

— Помню, ты сказала, что едешь устраивать свою жизнь, найти нужного парня, завести пухленьких ребятишек… Ну и?..

— Нашла, только кто-то другой отыскал его раньше. Была длинная нехорошая сцена, милый, но я со всем этим покончила полгода назад. Писала картины как сумасшедшая. Все мои работы с выставки проданы.

— И что ты здесь делаешь?

— Разве ты не знаешь? Я безобразная, глуховатая, буду читать тебе вслух вдохновенные стихи.

— Это ты надраила дряхлую посудину?

— Посмотри на мои бедные руки, милый. Взгляни на ногти!

— Нет, серьезно, как…

— Тревис, дорогой, давным-давно — может, на самом деле не так уж давно, только кажется, будто вечность назад, — я сказала Мейеру, что ты однажды собрал меня из кусочков, поэтому, вдруг тебе когда-нибудь понадобится то же самое, пусть он меня найдет, сообщит, я мгновенно примчусь, если не буду страдать от какого-нибудь сложного перелома. Вчера была неделя, как я приехала.

— Так вот почему у Мейера был такой благодушный, самодовольный, таинственный вид! Почему же ты не приходила в больницу?

— Я их терпеть не могу, дорогой. Извини. Разве так вышло не лучше?

— Можно только мечтать. Господи, ты чудесно выглядишь. А еще ты совсем особенная, Хайди.

— Тебя надо собрать из кусочков?

— Разве не видишь?

— Ох, черт. Я совсем не о том, что ты выглядишь точно смерть. Это всего лишь тело. Я сказала, собрать тебя из кусочков.

Я смотрел на нее и понимал.

— Что-то пошло вразнос, и становится хуже. Не знаю. Я что-то потерял, не пойму что. Какое-то… ощущение легкости, цели, движения. Неуклюже тыкался в углы и оказывался беззащитным, посередине. Кажется, мир огрубел, и я вместе с ним. Все, что было, прошло, и его не вернешь. Реагирую хуже, к тому же неправильно. Я по-прежнему забавляюсь, только теперь с каким-то презрением. Не знаю… не знаю.

— Милый, снова тот же синдром. Вода течет из глаз.

— Извини.

— Ты же знаешь, ничего плохого с тобой не случилось. Это просто второе взросление.

— Правда?

— Конечно, милый Тревис. У меня был запоздалый подростковый период. Помнишь ту просто жуткую аналогию, когда ты меня сравнивал со старым желтым «паккардом», который купил в детстве и который в конце концов замечательно бегал?

— Действительно.

— Мейер из твоего бреда понял, что ты обещал одной леди в июне круиз на борту своего дивного судна, а ей по каким-то причинам, о которых он не рассказывал, не удалось в него отправиться. Можешь мне объяснить или нет, как угодно. Только я предлагаю себя взамен.

— Это очень хорошая мысль, Хайди.

— От запоздалого переходного возраста меня вылечил взрослый мужчина. Думаю, взрослая женщина сможет вылечить от второго взросления, как по-твоему?

— Шоковая терапия?

— Макги, я очень взрослая женщина, гораздо взрослее, чем в тот мрачный день, когда мы прощались на том чудном острове.

— По-моему, да. Я бы сказал именно так.

Она взглянула на меня, и я вдруг точно понял, о чем думала Мона Лиза. Точно та же улыбка, только на более симпатичном для меня лице.

— Думаю, дорогой, для нашего с тобой здоровья, причем для душевного тоже, жизненно важно, чтобы ты долго и сладко спал, ел полезные великолепные блюда, которые я буду готовить, с каждым днем чуть больше упражнялся, загорал на солнышке и…

— По-моему, это самое важное. Да, действительно.

— А во время круиза мы побываем в далеких краях, милый. Уплывем дальше всех, кто куда-либо раньше плавал, куда только можно доплыть на этом корабле за один чудный месяц.

Я допил мою порцию. Она взяла бокал и сказала мне позже, что я заснул с улыбкой, а потом ко мне присоединился кот Рауль, свернувшись в теплом гнездышке у меня на груди.

Послесловие

За более чем тридцатипятилетний период своей литературной деятельности Джон Макдональд написал 69 романов, изданных отдельными книжками в мягких обложках. Подобно «Кондоминиуму» («Condominium»), в котором описываются махинации финансово-промышленных корпораций с целью прибрать к рукам земли Флориды, или роману «Еще одно воскресенье» («One More Sunday»), где речь идет о деятельности евангелической церкви, собирающей средства с помощью телевидения и компьютеров, подавляющая часть этих романов посвящена теме противозаконной, алчной и нередко жестокой деятельности воротил крупного бизнеса. В других, произведениях поднимается проблема коррупции в политических кругах местного масштаба или, как, например, в «Забудьте все наши клятвы» («Cancel All Our Vows»), повествуется о хрупкости и ущербности семейных отношений в предместьях американских городов.