Три повести

— Могут, — сказал Дементьев.

Черемухин не удивился.

— Да, могут, — повторил он. — Ископаемые откладывались в горах не одну тысячу лет. Наш народ тоже столетиями выращивал своих сегодняшних преобразователей.

Фраза была несколько выспренной, но он сказал ее искренне.

— Значит, наши точки зрения совпадают. Остается согласовать практику. Конечно, мы придем и к этим огромным масштабам. Сегодня, однако, приходится сузить их до одного практического вопроса: вода. Вот число постоянных водоисточников, которые необходимы дороге… — Он написал на бумаге цифру и обвел ее кружком. — Если мы в этих местах дадим воду, понятие безводных амурских участков можно будет упразднить. Таяли лед кострами, разведенными в русле реки, чтобы добыть зимой воду для паровозов, — добавил он с усмешкой. — Подвозили в бочках на лошадях, везли в деревянных открытых баках на платформах… Если бы еще это была давняя история, но ведь это — вчерашний день, в некоторых местах даже нынешний день.

— Ничего, придет человек, начнет строиться, косить траву, пасти скот, расчищать леса — и вечная мерзлота уйдет в глубину, — сказал Черемухин. — Культурная деятельность человека для нее смертельна. Выжженные мари становятся лугами и пашнями.

— Ну, это мы с вами еще застанем, — обнадежил Дементьев. — Доберемся и до вечной мерзлоты. Теперь мне нужны некоторые практические сведения.

Он перелистал свой исписанный блокнот и открыл его на чистой странице.

Горную страну представлял собой этот район вдоль железной дороги. Кристаллические сланцы, граниты, порфиры образовывали его горные цепи. Снега зимой выпадало здесь мало. Главные осадки приходились на летние месяцы. Лишенные снежного покрова, на большую глубину промерзали грунты. Это промерзание прибавлялось к вечной мерзлоте. Но вода поступала в земную кору не только из атмосферных осадков. В недрах земли были свои ключи и источники. Они проходили по трещинам горных пород и прорывали вечную мерзлоту. Грунтовые воды были как бы кровеносными сосудами, которые несли в самую глубину вечной мерзлоты накопленную тепловую энергию. Это была борьба за жизнь, и таликовыми островами, как водяным отоплением, земля защищалась уже ряд тысячелетий от вечной мерзлоты. Но как найти эти неиссякающие в течение круглого года источники? Грунтовые воды непостоянны, искать надо ключи.

Это было как бы первое посвящение Алеши в сложную науку о жизни земли. О нем забыли. Он сидел в стороне и слушал. Дементьева беспокоило непостоянство источников. Мало было найти зимой наледь. Надо было еще определить, что это наледь от устойчивого живого ключа, а не от непостоянных грунтовых вод. Мало было найти выход ключа из земли. Надо было найти головку ключа, его стержень. Мало было найти эту воду, надо было учесть еще возможность сброса главного выхода по склону долины. Странные заштриховки и обозначения были на съемочной карте. Условные знаки обозначали коренные породы, пески и галечники. Теперь в маленьком салончике, в табачном дыму шла работа. Блокнот Дементьева покрывался заметками. Схема геологического строения долины с вечной мерзлотой сменялась сложными формулами тепловых расчетов водопровода.

Все это было для Алеши страницами дотоле неведомой книги. Он знал до сих пор обычные, знакомые законы природы. Ручьи текли в Амур с гор, птицы прилетали в свое время, лед ломался на реке весной, и первые заструги в протоках и ранний отлет птиц предвещали зиму. Иные законы определяли ход подземных ключей, тайну которых предстояло теперь разгадать…

Ему захотелось побыть одному. Он прошел через вагон на площадку. Все было покрыто синевой, дальние полуокружия сопок едва угадывались в ней, и первые огоньки зажглись в городе. В стороне, невдалеке от штабеля шпал, припадал и рвался на ветру огонек. Маленький костер разгорался из сложенных подмерзших сучков. На развилке висел подвешенный чайник. Охотник раздувал огонек. Наверно, напоминали ему знакомое одиночество в тайге этот аккуратно сложенный из сучков костер, закоптелый чайник над ним и предзимняя тишина вечера. Алеша подошел и присел рядом. В первый раз покинул охотник родные места, в первый раз ехал в поезде. Беспокойно и тревожно гремело под полом, и непривычный яркий свет горел в круглых лампочках… А здесь был знакомый простор, знакомо шумел последними листьями дубовый подлесок — тем сухим металлическим шорохом, который говорит, что лист уже схвачен морозцем, и значит — скоро зима. Впереди, в котловине между сопок, лежал город, похожий сейчас на большое стойбище, а внизу протекала река, походившая на Уссури. Охотник раздувал огонек, сучки потрескивали. В синеву тумана уходили рельсы пути.

— Ты Москва был? — спросил он вдруг. — Не был? Там Ленина дом есть. Ленин лежит. Один старый нанай Ленина видел. Ленин приходил к нанайскому народу. Зимой на охоте старик Ленина видел. Вечером пришел старик в унтэха, видит — там человек сидит. Волос на голове почти ничего нет, только борода есть. Старик спросил: «Ты чей человек? Откуда в тайгу приходил?» Человек ничего не ответил. Только сказал — нанайским людям скоро хорошо будет. Так все и стало потом. Потом старик узнал, что человек был Ленин. След от лыж шел на Амур. Лыжи были короткие, такие нанай не имеет.

— Откуда же старик узнал, что это был Ленин? — спросил Алеша.

— Узнал. После на картинке узнал.

Они помолчали. Огонек лизал донышко чайника.

— Ты Москва, наверно, идти будешь, — сказал охотник. — Один нанайский человек из стойбища тоже Москва ушел. Есть такая школа для разных народов… разные люди живут на Амуре и на Уссури — нивх живет, нанай живет, удэ живет, — для них школа. Я ему говорил — пусть заходит в дом Ленина. Пусть скажет — нанайские люди хорошо живут, спасибо.

— Ну, я еще не скоро поеду в Москву. Нужно семь лет учиться, не меньше. Семь лет — это семь раз рыба должна зайти в Амур. Как ты думаешь, найдем воду, Заксор? — спросил он, помолчав.

Охотник ответил не сразу. Сучки, разложенные им в особом порядке, разгорались.

— Соболь хитрый зверь, — сказал он затем. — Охотник хитрее соболя. Соболь бежит, два следа от четырех ног делает. Все равно охотник узна́ет. Есть зверь тугдэ[19] на Уссури… хитрей тигра. Тигр человека видит — уходит… старики говорили: закричать на него — уходит. Тугдэ на дереве сидит, прямо на другого зверя, на человека сверху падает… а я видел — тугдэ лапой попал в железную петлю, живой лежал. Охотники на Имане живого взяли тугдэ. Что охотник захочет взять, то возьмет. Плохой охотник не возьмет. Хороший охотник возьмет.

Такова жизнь охотника. Законы тайги, движение соков в деревьях, повадки каждого зверя научился он читать с детских лет. Родители брали детей на охоту. Там они готовили пищу, учились набивать патроны, узнавали тайгу, сроки прилета и отлета птиц и тропы по руслам рек и ручьев. Он пошел с Дементьевым по первому его зову, потому что еще в давние годы обещали друг другу дружбу. А если человек обещает дружбу, то это на всю жизнь, и все делить и на охоте, и на ловле рыбы, и жить и умереть вместе.

Вечером пришла высланная из управления машина. Дементьев вышел проводить Черемухина на площадку вагона, и они еще постояли минутку.

— Значит, через месяц увидимся, — сказал он. — Впрочем, я вызову вас еще не раз по селектору.

Шофер завел мотор. Два ослепительных луча скользнули по вспыхнувшей листве дубового подлеска, осветили рябоватую, в выбоинах, дорогу, и маленького человека в свирепой его шапке унесла машина.

— Агди-порхо[20], — сказал Заксор, ослепленный фарами.

Чайник поспел, огонь костра был забросан. Алеша и охотник вернулись в вагон. Из диспетчерской сообщили, что поезд номер один подходит к Куйбышевке. Полчаса спустя маневровый паровоз потащил вагончик из тупика на запасный путь. Несколько раз таскал он его взад и вперед, несколько раз принимался петь печальный рожок сцепщика. Вскоре гулом и грохотом стала наливаться тишина вечера. Освещенные окна пронеслись мимо окон вагончика, и маневровый паровоз повез его прицеплять к хвосту поезда.

19

Тугдэ — барс.

20

Агди-порхо — буквально: гром-пароход.