Страница 79 из 115
Екатерина Великая, будучи свидетельницей этой беспорядочной жизни царицы, недоумевала: «Как она может жить сразу со всеми четырьмя любовниками?» Так прямо, но довольно изящно выразилась об Елизавете Петровне: «Надо сознаться, что всякая другая на месте императрицы очутилась бы в затруднительном положении — уметь ладить с четырьмя и согласовать эти умы — работа не каждому по силам». Но большого ума, наверное, Елизавете и не требовалось. Да и в уме ли дело? Екатерине II непонятно было это магометанство Елизаветы, поскольку сама она имела тенденцию к «моно» и, имея бесчисленное множество фаворитов и меняя их часто, как перчатки, никогда скопом всех вместе не держала. Все по преимуществу шеренгой, по одному, и в этом отношении она моральности строго придерживалась, а Елизавету, о которой один историк сказал, что «она вся соткана для удовольствий», это не устраивало, ей магометанские обычаи подавай, по примеру турецких султанов. И вот, «живя в водовороте низких страстей, Елизавета огрубела до невозможности» и без счета в альков свой любовников разных мастей приглашала. Демократический альков императрицы Елизаветы никакому счету не подлежит. Кого только здесь нет! И денщик Петра I Александр Борисович Батурин. И если при великом государе он дальше денщика не пошел, то при Елизавете Петровне его карьера по кривой живо вверх поехала. Дороженька, слава Богу, проторена была, и для всех одна: сначала стань любовником, сдай экзамен в спальне императрицы, а там тебя возведут в сержанты, полковники, потом в генералы, а при благоприятственных обстоятельствах и большом усердии и фельдмаршалом можешь стать. Сколько при Елизавете Петровне новых дворянских родов из крестьянского происхождения развелось! Словом, денщик, ничем особым у Петра I не отличавшийся, у его дочери живо карьеру сделал и графский титул получил и звание фельдмаршала.
Многие благодаря Елизавете Петровне карьеру в жизни через спаленку ее сделали. «Рожа должна знать, что она рожа», — сказал мрачно великий писатель Антон Павлович Чехов. Елизавета Петровна полюбившуюся «рожу» превращала в «его превосходительство». Краснощекий, кровь с молоком крепостной крестьянин Лялин, не умевший подписать свою фамилию и подобранный императрицей где-то на дороге во время ее прогулки, получил титул статского советника. А певчий из крепостных Марк Полторацкий? Смотрите-ка, он уже в императорской капелле директорствует. А услужливый лакей, подающий на серебряном подносе ликеры, глядите, уже обер-гофмаршалом ходит. Конюх Вощин, смотрите-ка, всеми конюшнями, как полководец, командует!
Но все ее фавориты — из певчих, крепостных крестьян, слуг ли, возчиков ли, надо отдать им справедливость, сами с этими назначениями к царице не лезли. Это не фавориты времен матушки Екатерины Великой — скромность и ничтожество их главная черта. И внешне их услуги альковные выглядели вполне благопристойно. Снаружи императрица своих ночных кавалеров не выпячивала на всеобщее обозрение. Сделали свое ночное дело, отсыпайтесь днем в скромном закутке, на глаза дворянам не лезьте, как говорится, «сделал дело, спи смело». И, конечно, конюхи эти разные хорошо понимали это и свою холопскую рожу во дворцовых покоях не высовывали. Как-то незаметно стушевывались, без лишнего шума и сплетен. И правильно Елизавета Петровна делала, что такую тактику вела. Потому-то о ее распутстве меньше говорят, чем, скажем, о Екатерине Великой, хотя и количественно и качественно эта русская Мессалина далеко ее превосходила.
Но вот понемногу, то там, то сям, присматриваясь к жизни русской императрицы, посланники иностранные стали не очень лестные характеристики о моральности Елизаветы Петровны выдавать. Французский посланник де ла Шетарди так выразился: «Целый день занимается царица или помышлениями о новых любовных затеях, или же сидит перед зеркалом, наряжаясь то и дело то в одно, то в другое платье. Шуты и сальные анекдоты — преимущественно тема бесед Елизаветы. О какой-нибудь ничтожной безделице способна она толковать часами и ее первейшее удовольствие — кутежи в каком-либо захолустном доме терпимости или же в банях, разумеется, все это она производит инкогнито»[154]. Лукавствует придворный царедворец де ла Шетарди. Не все так плохо в «датском королевстве». Во-первых, шутов Елизавета Петровна не любила и во дворце их не держала. Во-вторых, не только платьями и оргиями занималась русская царица. А может, бравый царедворец впопыхах заскочил в другую эпоху и перепутал ее с Анной Иоанновной? Хотя нет. Не может быть. Анна Иоанновна в дома терпимости не хаживала, это нам точно известно. Может, автор имел в виду эпоху Римской империи? Тогда да, все сходится. Там рыжая красавица Мессалина, эротоманка, даже нимфоманка, никак свою страсть актерами и плебеями, не говоря уж о муже, грозном для других, но не для нее, Клавдии Тиберии, удовлетворить не могла, хаживала по ночам в дома терпимости и даже состязания проводила с известными своей выносливостью проститутками. И что же? Самая «сильная» проститутка, приняв в течение ночи 25 клиентов, чуть ноги и еще что-то для нее существенное не вытянула, а Мессалине хоть бы хны. Она только во вкус вошла. И не думайте, дорогой читатель, что она это все проделывала ради удовольствия. О нет, такой наивной-то она не была и умела приятное с полезным вполне сочетать: брала за свои телесные услуги огромные гонорары. Так вот, опровергнем авторитетное мнение царедворца Шетарди: Елизавета Петровна по домам терпимости не хаживала, не было такой надобности, и заявим Шетарди, что «высочайшее тело» русской царицы не нуждается в лишней грязи.
И двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны во много раз лучше десятилетнего Анны Иоанновны и только ненамного хуже тридцатилетнего Екатерины Великой. И нечего ее, нашу любвеобильную матушку-царицу, излишними помоями поливать. И почему это историки, знакомясь с интимной жизнью этой русской царицы, не принимали во внимание ее темперамент, а сразу, без разбора давай оскорблять ее, аж буквы от их писанин краснеть начали. Какими только эпитетами ее не обзывали — и «развратницей первой руки», и «солдатской подстилкой», и… нет, не можем мы повторять ошибки некоторых нервных историков, с психологией женской личности незнакомых. А то они бы знали, что существуют так называемые нимфоманки, для которых половое удовольствие — лучше всех благ на свете, и ничего они со своей натурой поделать не могут. А магометанские навыки мусульманских мужиков — у них от природы-матушки. С одним постоянным партнером они не очень-то счастливы.
Припадками невыносимой чувственности страдала французская королева Гортензия. Сейчас, конечно, наши сексопатологи, на Фрейде и Юнге воспитанные, нашли бы определение этому не поддающемуся обузданию взрыву дикого сладострастия и, вероятно, уже приличное латинское название ему подыскали бы. Раньше, по-крестьянски, это называлось просто: бешенство матки. К королеве Гортензии припадки приходили внезапно. Едет она, скажем, в карете с придворными дамами и службой на загородный пикник и вдруг где-то в районе Булонского леса почувствует невыносимое желание. Сама она называла такое свое состояние «уколами любви». И вот, изнемогая от уколов любви, она приказывает ехать карете вперед и ждать ее где-то за углом, а сама удаляется в ближайший лесок в поисках дровосека (вечно они там деревья рубили). Ну, и увидела, конечно: молодой мужик рубит дерево. Не говоря ни слова, королева приближается к молодцу и знаками приказывает ему удалиться с ней в близлежащие кусты. Но он, наслышанный о колдуньях, которые в лесу соблазняют молодых мужчин, кинулся наутек. Не тут-то было. Королева, подстрекаемая «любовными уколами», нагоняет его, с неимоверной силой хватает, тащит в кусты и там, лихорадочно дрожа, начинает одной рукой развязывать свои тесемки, другой освобождать из плена естество дровосека. Но он, вместо того чтобы обрадоваться такой оказии, вдруг дико завопил, вырвался из рук королевы и пустился что есть духу наутек — рассказывать своим товарищам о страшной колдунье лесной. Те, услышав версию о колдунье, отложили свои топоры в сторону и быстрым шагом направились к месту происшествия. Там в диких конвульсиях и наполовину спущенных панталонах вилась на земле королева. Увидев мужиков, она, снедаемая любовным жаром, с безумными очами и в кровь искусанными губами, радостно вскрикнула и бросилась им навстречу. Шестеро мужиков, чинно уставившись в ряд, терпеливо дожидались своей очереди, держа орудие производства наготове. Комиссар де Маршал, испуганный долгим отсутствием королевы, кинулся на ее поиски и увидел картину, от которой у него, как говорится, «дыханье сперло». Но с этого момента его ситуация при дворе стала до того невыносимой, что он вынужден был подать в отставку и уехать в Вену.
154
А. Степанов. «Елизавета Петровна». Лондон. 1903 г., стр. 64.