Страница 77 из 115
Да и царица платила ему горячей, но и ровной любовью. И в порыве нахлынувших на нее чувств она без меры его званиями и почестями награждала, что ему с его отсутствием тщеславных амбиций вовсе было ни к чему. Сначала произвела его в звание действительного камергера с поручением управления ее поместьями, потом подарила этому крестьянину звание графа. Этого ей показалось мало. Но когда ему письменный приказ императрицы доставили о награждении его чином фельдмаршала, он искренне возмутился. Еще заставят по походам и войнам таскаться, к чему обязывало звание. Схватил он эту бумажку и в одном халате помчался в опочивальню царицы. «Лизанька, — сказал он ей, — ты можешь из меня кого угодно сделать, но прошу, чтобы подданные меня выше поручика не считали». И ни в одном военном походе этот фельдмаршал не участвовал, а спокойно жил себе в свое удовольствие в подаренных Царицей дворцах.
Вот какой показательный пример другим фаворитам, которые, не успев еще в царицыну постель как следует улечься, уже требуют: тащи им, тщеславным, разные высокие звания, а лучше — полцарства в придачу.
Сделавшись мужем царицы, Разумовский привлек за собою ко двору, как обыкновенно все фавориты делают, и свою семейку, и различных близких и дальних родственников, малороссиян, так что они, необразованные, часто даже не умеющие читать, делали себе скоропалительные карьеры, значительно понижая в авторитете звания графов и князей. Становились генералами, а при Екатерине Великой даже фельдмаршалами. Именно к тем временам относятся два таких вот анекдота: «Один из таких малороссиян, бывший певчий с глубоким басом, произведенный в генералы, очень кичился своим положением и в разговоре с важным сановником времен Елизаветы Петровны сказал: „А вы знаете, я ведь генерал“. На что тот ответил: „Ну какой ты генерал? Ты, скорее, бас-генерал“».
Капельмейстер Чимороза сделал предложение известной французской актрисе Габриель приехать в Россию на гастроли. Она согласилась, но запросила такой непомерно высокий гонорар, что Чимороза чуть в обморок не упал и сказал актрисе: «Что вы, у нас даже фельдмаршалы столько не получают», — на что Габриель холодно заметила: «Ваша великая государыня может делать фельдмаршалов сколько ей угодно, а Габриель одна»[151].
И мы вполне согласны с такой оценкой скоротечного присвоения высоких званий фаворитам наших цариц. Если Елизавета Петровна еще как-то умеренно награждала их званиями, то Екатерина Великая никакой меры не знала. Как из рога изобилия сыпались на посредственных, а часто даже просто никчемных людишек звания и почести.
Но Елизавета Петровна не была бы собой, если бы оставалась верна Разумовскому. Ее любвеобильный темперамент требовал новых увлечений. И она влюбляется в Ивана Шувалова, который при Ломоносове станет большим меценатом.
Постоянный, вечно верный фаворит Алексей Разумовский без малейшего неудовольствия взял свои манатки и быстренько освободил место очередному фавориту. Он вообще имел обыкновение, когда его просили «выйти вон» из алькова императрицы, не только не возражать, но и умудрялся подружиться с очередным соперником. Был этот характер на удивление добрым и снисходительным к человеческим слабостям. В нем не было и тени того высокомерия и спеси, которыми отличаются почти все фавориты цариц. Скромный, всегда державшийся в тени, добродушный, вежливый и учтивый, он снискал признание и даже любовь всех придворных. Этого не удавалось никому до него и после него. Доброта его вошла в поговорку: нередко, чтобы выручить своего дружка и не обидеть его гордость, он нарочно проигрывал ему в карты большие суммы денег.
На какое-то короткое время царица серьезно влюбилась в Ивана Шувалова и очень ревновала этого молодого легкомысленного человека к своим фрейлинам. В пятидесятые годы Елизавета преследовала женщин различными следствиями и судебными процессами, сама читала их показания, надеясь найти следы измены Шувалова, и во всем обвиняла бесстыдных баб, совративших ее фаворита. Конечно, много здесь было надуманного из-за больного воображения Елизаветы.
В 1753 году у Елизаветы родился ребенок — девочка, поговаривали, что отцом был Шувалов. Впоследствии она будет известна как княжна Тараканова (мы вам о ней еще расскажем, дорогой читатель!). Конечно, соломенный любовный огонь Елизаветы Петровны скоро погаснет и пожаром разгорится в ином фаворите, но к Шувалову она на всю жизнь сохранила и доверие, и теплое чувство. Когда умирала, буквально за несколько часов до своей смерти вручила Ивану Шувалову ключ от своей шкатулки, заявив, что все, что он найдет в ней, принадлежит ему. Но честный Шувалов, хотя и нуждался в деньгах, не осмелился присвоить себе содержимое шкатулки, передал ключ Петру III, и тот, к своей нескрываемой радости, обнаружил в ней 300 000 дукатов. И, наверное, за это горячо полюбил Шувалова. Историки рассказывают: «Иван Шувалов пережил, конечно, императрицу и наряду с Разумовским очень скорбел о ее смерти. Однажды за обедом, на котором присутствовал Шувалов, стали говорить об умершей императрице, у Шувалова показались слезы на глазах: „Не плачь, — сказал ему Петр III. — Не ищи печали в прошлом, которого нельзя воротить. Императрица любила тебя, и ради ее памяти ты всегда будешь иметь во мне друга“»[152].
Да, любила и ревновала Елизавета Петровна Шувалова, что вообще-то у нее редко бывало. Но безумно ревнуя Шувалова к фрейлинам своего двора, Елизавета Петровна сама очень скоро к нему охладевает, влюбившись в кадета Никиту Бекетова, время от времени у себя в кадетском корпусе играющего на подмостках самодеятельного театра.
Уж что-что, а театр Елизавета Петровна очень любила, и ей нравилось в своем императорском театре исполнять роль костюмерши и гримерши. Раньше женские роли исполнялись мужчинами, и царица собственноручно одевала молодых людей в женские наряды и раскрашивала им лица. Сначала ее постоянным «клиентом» был актер Свистунов, но к нему эротических желаний у Елизаветы не возникало, хотя сексопатологи твердят, что это средство, переодевание мужчин, очень даже возбуждает. Недаром, чтобы усилить пикантность своих пиров эротическим элементом, Генрих III появлялся на них в женской одежде, с ниткой жемчуга на глубоко оголенных плечах, в окружении обезьян и попугаев, а внизу на ложе лежали его фавориты, накрашенные и намазанные, одетые в накрахмаленные женские туники, а прислуживали им дамы в мужских одеяниях, среди которых выделялись мать короля — шестидесятилетняя, постаревшая Екатерина Медичи — с дочерью, королевой Марго, в бархатных мужских костюмах двух цветов.
Елизавета Петровна, хотя сама часто любила гусаром или казаком перед подданными выступать и для этой цели держала у себя в гардеробной целую коллекцию мужских костюмов, от генеральского мундира до пажеской ливреи, наряжая актеров в женские одежды, никакой специальной эротической тяги не испытывала. Артист Свистунов мог спокойно подставлять ей свои губки для накрашивания, пока царица не увидела прекрасного, как бог Адонис, спящего на сцене Бекетова, кадета, играющего в театре. Он спал, устав от репетиций, прямо на сцене. Потом будут говорить, что счастье к нему во время сна пришло в образе императрицы, удостоившей его своим милостивым вниманием. И вскоре он, с места в карьер, по пословице «куй железо, пока горячо», оказался на главных ролях не в кадетских спектаклях, душещипательных трагедиях Сумарокова, а в постели императрицы. Елизавета переодевает его в военную форму: сначала дает ему звание сержанта, через три месяца — уже подполковника, а вскоре он становится генерал-адъютантом у Разумовского. «А ну-ка, с чужого коня», — освобождай место, Шувалов. И тот подвинулся вежливо — пожалуйста, ложитесь, ваше новоиспеченное превосходительство, еще в тепленькую царицыну постельку, я подожду… И Шувалов, схватив в охапку свои нехитрые пожитки, из дворца ретировался, уступая место новому фавориту. И неизвестно, сколько бы времени продолжалась у этой горячей женщины скоропалительная любовь, если бы не тот же Шувалов… Юному, неопытному Бекетову поостеречься бы опасного соперника, значительно его умом превосходящего и с самим Ломоносовым дискутирующего. И вот мудрый экс-фаворит давай хвалить беленькое и нежненькое, как у херувимчика, личико Бекетова, а чтобы еще белее и красивее стало, предложил ему какой-то дрянной мази, от которой все лицо фаворита покрылось сыпью. По дворцу был пущен слух, что Бекетов заболел дурной болезнью. Этого, конечно, не могла вынести императрица, заботящаяся о чистоте своего тела. Она срочно покидает Петергоф, запретив любовнику следовать за собой. Ему дают официальную отставку с беспощадной резолюцией — «за неприличное поведение». И с поникшей стыдливо головой, но сохранив за собой чин полковника и подаренные царицей драгоценные перстни, Бекетов убирается восвояси. Ну, конечно, Шувалов горячо поблагодарил родственницу, жену своего родного брата Марфу Егоровну Шепелеву, которая, будучи наперсницей Елизаветы Петровны, этот поганый слух о заразной болезни Бекетова распространила. И, бормоча, что, дескать, «не все коту масленица», Шувалов возвратился во дворец и даже в те самые покои, в коих раньше обитал фаворит «неприличного поведения». Конечно, как нам думается, произведя предварительно хорошую там дезинфекцию.
151
Воспоминания графини А. Д. Блудовой. М. 1888 г., стр. 471. Г. Гельбиг. «Русские избранники». Берлин. 1900 г., стр. 273.
152
Воспоминания графини А. Д. Блудовой. М. 1888 г., стр. 471. Г. Гельбиг. «Русские избранники». Берлин. 1900 г., стр. 273.