Страница 66 из 115
Ледяной дом построен. Затем началось торжественное шествие. Протянулся длинный поезд: впереди выступал слон, на его спине в железной клетке ехали молодожены, шут и шутиха, блистая одеянием из золота и бархата. За новобрачными ехали народы, населяющие русскую землю: абхазцы, остяки, мордва, чуваши, черемисы, хохлы, чухонцы, якуты и множество других, каждый в своем национальном костюме. Одни ехали на верблюдах, другие на оленях, третьи на собаках, четвертые на прирученных волках, пятые на козлах. Ехали татарин с татаркою на откормленных свиньях.
Звон бубенчиков, колокольчиков, разнообразные крики животных, говор людской оглашали воздух. Веселая диковинка привлекла толпы народа. Чудный поезд, сделав несколько оборотов, остановился у дома Бирона, где был приготовлен обед. Здесь на нескольких длинных столах каждая пара имела свое национальное блюдо и свой любимый напиток. После обеда разнообразные пары плясали каждая свою национальную пляску под национальную музыку. Зрелище это чрезвычайно забавляло императрицу. Затем поезд отправился к ледяному дому. Дом внутри светился огнями и выглядел, как хрустальный дворец. Пылали ледяные свечи с фитилями, опущенные в конопляное масло. Палили из ледяных пушек. Ледяной слон пускал из хобота горящую смолу.
Словом, как сказал один поэт того времени: «Ракеты лопались, а пушки гремели так, как будто невский лед они разбить хотели»[126]. Молодых заперли до утра в ледяном доме, уложив в ледяную постель. Поезд распустили.
Самое удивительное, что результатом этой брачной ночи шутихи Бужениновой с шутом Голицыным будет рождение ребенка. Видно, и лед может сердца греть.
Просто поразительно, как быстро Анна Иоанновна усвоила привычки и вкусы своего дядюшки Петра Великого и брала от него только то, что ей больше подходило. Так, абсолютно проигнорировала его позднейший закон, запрещавший шутам и Дуракам жениться, а взяла его раннее увлечение, когда ему нравилось устраивать те же свадьбы с Дураками и шутами. Вот какую запись сделал датский посланник при петербургском дворе Юст Юль в своем дневнике 19 ноября 1701 года: «Все карлики и гости собрались у царского дома рано утром. Всех карликов было 62 человека. Их по приказу царя собрали со всей России. Петр I резвился свадьбой карлов. Жених шел впереди вместе с царем. Одни карлики напоминали двухлетних детей, другие четырехлетних с непомерно огромными, несоразмерными головами. Третьи похожи были лицом на дряхлых стариков»[127].
Собрание шестидесяти двух карлов Петром по всей России, «маленько» натешив царя, преследовало, однако, совсем другую цель. Царю, вникающему абсолютно во все мелочи жизни, необходимо было знать, не происходят ли в России те кощунственные безобразия, нелегальным, конечно, путем, которые испокон веков практиковались в Китае, где процветали «фабрики уродов», превращающие здоровых малолетних детей в карлов и уродов для потехи. Вот один из образчиков создания карла:
«Чтобы сделать из человека хорошую игрушку, надо приняться за работу заблаговременно. Человеческое лицо превращали в маску. Останавливали рост. Перекраивали ребенка наново. Это была целая наука. В Китае с незапамятных времен существовало искусство, которое следовало бы назвать отливкой живого человека. Двухлетнего или трехлетнего ребенка сажали в фарфоровую вазу более или менее причудливой формы, но без крышки и без дна, чтобы голова и ноги проходили свободно. Днем вазу держали в вертикальном положении, а ночью клали набок, чтобы ребенок мог спать. Дитя росло, таким образом, только в ширину, заполняя своим стиснутым телом и искривленными костями все полые места внутри сосуда. Это выращивание в вазе длилось несколько лет. По истечении известного времени жертва оказывалась изуродованной неисправимо. Когда убеждались, что эксперимент удался и что урод вполне готов, вазу разбивали, и из нее выходило человеческое существо, принявшее ее форму»[128].
С этого момента участь такого урода предопределена. Его дорого продадут, и он до конца жизни будет потешать знатных мандаринов XVII, XVIII веков — отличавшиеся особой пышностью дворы не допускали возможности существования свиты без диковинных ее экземпляров! Кто только ее не составлял: ручные львы, тигры, павианы, разнообразные обезьяны всех мастей и величин, карлы, уроды. Это было престижно. Очень скупой и экономный до парадокса французский король Людовик II, ходивший в потрепанном трико и замызганной шляпе, дрожавший над каждым экю и самолично проверяющий счета даже по расходу на лампадное масло, делал уступку этой статье расхода. У него были и львы, и медведи, и тигры, и слоны. Он говорил: «Правителям следует иметь этих диковинных зверей. Нам, королям, собаками должны служить львы, а кошками — тигры»[129].
Придворные, конечно, подражали монархам. И чем удивительнее свита, тем лучше. Придворными лакеями в королевских домах становились обезьяны — герцогиня Барбара Кливленд сделала обезьянку своим пажом, у баронессы Дедлей чай подавал одетый в расшитую золотом ливрею огромный павиан. Политически развитая графиня Дорчестер ездила на заседание парламента в карете, на запятках которой дружно стояли три павиана. Но герцогиня Чели еще дальше продвинулась при дрессировке этого животного: у нее павиан, как хорошая камеристка, натягивал ей чулки. И все-таки все эти диковинки не затмили пышного великолепия ледяного дома Анны Иоанновны. Но это было уже последнее грандиозное зрелище ее царствования. Ровно через девять месяцев она скончалась в возрасте сорока восьми лет.
Официальная версия гласила — от скорбута, но отчего на самом деле — мы не знаем. Жизнь она вела умеренную, ночь в день, как царица Елизавета Петровна, не превращала, вином, как царица Екатерина I, не увлекалась, распорядок дня был точный: раннее вставание, завтрак, обед, ужин — в свое время. Постами и чрезмерной любовью себя не изнуряла, а вот все-таки умерла, не прожив и пятидесяти лет. Вечером села с семейкой Бирона ужин откушать, вдруг почувствовала колики, а дальше все пошло с молниеносной быстротой: отнялась левая нога, какой-то странный паралич и… Если бы это были времена Нерона, мы непременно делали бы упор на отравление. Но локуст у Анны Иоанновны не было, а гадать на кофейной гуще мы не собираемся. Никто, кажется, еще не исследовал тщательно, отчего это русские царицы умирали вечно от желудочных колик и очень уж внезапно?
Умерла, словом, Анна Иоанновна, скажем прямо, не очень талантливая русская царица, во всем посредственная, не сделавшая России большого зла, как и добра, впрочем.
Тем не менее зла все-таки было больше, чем добра, ведь правителями в России на долгие годы стали немцы. Русское царство, приобретенное Петром и превращенное в могучую империю, превратилось в третьеразрядное немецкое герцогство. Европейская дипломатия хозяйничала в Петербурге, как у себя дома.
Особенно исключительного ничего в царствование Анны Иоанновны не произошло, но таинственным и неразгаданным явлением явилось то, что предшествовало ее смерти.
«За несколько дней до смерти Анны Иоанновны караул стоял в комнате возле тронной залы. Часовой стоял у открытых дверей. Императрица уже удалилась во внутренние покои, поскольку было за полночь, так как государыня имела обычай рано ложиться спать. Офицер, несколько уставший за день, теперь собирался сесть на стул, чтобы немного подремать. Вдруг он и все караульные солдаты видят, как неизвестно откуда появившаяся императрица ходит взад-вперед по тронному залу, склоня задумчиво голову и не обращая ни на кого никакого внимания. Офицер живо вскочил со своего стула и не знает, что ему делать. Вдруг он видит Бирона, выходящего из одного из покоев. Он подбегает к нему и рапортует о пребывании царицы в тронном зале. „Этого не может быть, — говорит Бирон. — Я только что вышел от матушки государыни, она ушла в спальню и теперь ложится в постель. Это, наверное, кто-то похожий на царицу проник во дворец. Шпионка! Это какой-то заговор!“ И он побежал в тронную залу. Там он видит прогуливающуюся никакую не заговорщицу, но самое царицу. Не веря собственным глазам, Бирон ринулся в апартаменты императрицы проверить лично, приказав караулу строго охранять тронный зал.
126
И. Тремер. «Прощание с Петроградом». М. 1735 г.
127
Записки Юста Юля. М. 1900 г., стр. 129.
128
В. Гюго. «Человек, который смеется». Молдавия. 1970 г., стр. 51.
129
В. Гюго. «Собор Парижской богоматери». М. 1959 г., стр. 387.