Страница 37 из 115
Однако не будем путать пытку с наказанием. Это наказание совершалось публично. Пытки же происходили в застенках, без лишних свидетелей. И с пятнадцатого и почти до конца восемнадцатого века при красном свете застенков, где пламенели раскаленные угли, мы встречаем в руках палачей все классы общества. Прямых потомков удельных князей, высоких сановников, духовных лиц, женщин из высшего круга. При Елизавете Петровне двух аристократок — Бестужеву и Лопухину — вот как наказали. И за что, спрашивается? Мы категорически отрицаем утверждение современницы царицы Елизаветы Петровны графини Хлудовой, будто бы из-за ревности. Что осмелились заявить в кулуарах дворца, будто они значительно красивее, чем Елизавета Петровна.
Прямо по сказке получается: «Свет мой зеркальце, скажи, всю мне правду расскажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее», и если «зеркальце» укажет, что существует такая — немедленно ее умертвить. Конечно, что-то было у Елизаветы Петровны от сказочных мачех. Мы уже вам рассказывали, как она публично расправилась с Лопухиной, осмелившейся приколоть белую розу. История знает такие примеры, когда королевы на смерть посылали своих соперниц только потому, что они оказывались красивее и образованнее. Вспомним Марию Стюарт — великолепную красавицу и Елизавету Английскую, пославшую ее на эшафот. Многие историки и современники прямо заявляли, что будь Мария Стюарт так же некрасива, как Елизавета Английская, до гильотинирования бы не дошло. Но оставим эти домыслы психологам. Елизавета Петровна с ненавистью ополчилась на своих фрейлин, больше, конечно, из-за того, что подозревала их в политическом заговоре, в который фрейлины по неосторожности вмешались. Так вот, этих фрейлин истязали следующим образом: бедных женщин чуть ли не до смерти запороли. Особенно досталось гордой Лопухиной, которая брыкаться и кусаться было с палачом начала, чего тот не любил, поскольку был хозяином положения и силы были неравные: рассвирепев, он так ее отделал, что бедная женщина чуть душу богу не отдала. И когда ее, уже всю окровавленную и почти без сознания, надо было уносить в тюремную больницу, оказалось, что это не конец ее мучений. Ей надо, видите ли, язык еще отрезать.
Заставили ее его высунуть, наверное, несколько человек сбоку придерживали, и палач виртуозно совершил свое дело. А затем, показывая толпе окровавленный кусок мяса, обратился к народу: «Кто желает получить язык красавицы Лопухиной? За целковый продам». Только и хватило силы у несчастной Лопухиной, когда везли с этих публичных мучений и проезжали мимо сената, у окон которого выстроились любопытные сенаторы, подписавшие этот приговор истязания, что, воздев руки к небу, кровью плюнуть в них и с презрением отвернуться. Судьба здорово ее наказала. Вот уж воистину по пословице: «Не родись красивой, а родись счастливой». А счастья-то у нее и на копейку не было. Во всяком случае, нашей красавице жизнь окончательно испортили. Больше она никогда от этого ужаса не оправится. В ссылке у нее умрут муж и сын. А вернувшись во времена Екатерины Великой в Петербург, она 11 марта 1763 года тихо скончается. И была Наталья Лопухина дочерью известной Матрены Балк, которая при Петре I, будучи наперсницей Екатерины I, ее амурные дела с неким Монсом помогала устраивать, и за это будет порота царем и сослана в Сибирь. Вот так были исковерканы жизни двух красавиц — матери и дочери.
Другая фрейлина Елизаветы Петровны, обвиненная в заговоре, конечно, мудрее поступила. Бестужева хитрая была бестия и свою гордость на время спрятала, знала, что бичевания ее нежное тело не выдержит, и вместо брыканья быстро стянула с шеи бриллиантовый крест и в руку палачу сунула. И тот только для виду помахал кнутом, а как мы знаем, такие фокусы для него — раз плюнуть, но, естественно, кончик ее языка он все-таки вынужден был оттяпать, тут уж против воли царицы не попрешь ни за какие бриллианты. Камуфляж был невозможен.
Конечно, вырывали не только языки. При высылке на каторгу палач вырывал у осужденного ноздри специальными клещами. Ворам ставили на щеках и на лбу знаки клеймом и потом их затирали порохом.
А если бы вы знали, дорогой читатель, как нечеловечески мучили Артемия Волынского во времена царствования Анны Иоанновны, который, будучи ее министром, по личным мотивам был оклеветан ее фаворитом и правителем Бироном. Это он учредил страшнейшую в свете тайную канцелярию, которая была истинной фабрикой пыток. В ее застенках мучили сотни людей. Бирон невзлюбил Волынского, поскольку тот не только не заискивал перед фаворитом, но осмеливался высказывать свое личное мнение, отличное от мнения наместника. Так, он решительно воспротивился намерению Бирона женить своего сына Карла на племяннице Анны Иоанновны Анне Леопольдовне. Этим браком Бирон намеревался обеспечить себе русский трон в будущем. Артемий Волынский, человек порывистый и честный, не скрывал своих антипатий по отношению к политике царицы, всецело подверженной немецкому засилью, ну и поплатился за свою честность. Его обвинили в государственной измене (обратите внимание, дорогой читатель, во все времена обвинение в государственной измене, в шпионаже в пользу иностранных держав было самой удобной формой обвинения). В тайной канцелярии Бирона Волынского подвергали всем мыслимым и немыслимым пыткам. Вырвав признание Волынского, не выдержавшего нечеловеческих мук (кто бы выдержал), его вывели на эшафот, и прежде чем отсечь голову, отрубили правую руку. Конечно, сердобольная Анна Иоанновна в этом ужасном зрелище не участвовала. Она ведь не переносила мучений и смертные приговоры, предопределяемые жестокими пытками, подписывала неизменно со слезами на глазах.
…Да, пытать в России и умели, и любили! Во все времена! Что бы там ни говорили о мягкосердечии русских цариц — Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины Великой, — все они хотя несколько смягчили жестокость и варварство русских пыток, все же полностью от этого метода наказания не ушли. Матушка Екатерина Великая дальше всех в этом мягкосердечии продвинулась — она запретила не то чтобы совсем, но приказала не слишком пытать людей дворянского сословия. И когда известная московская душегубица Салтычиха, жившая в Москве на углу Лубянки (а место-то какое!) и Кузнецкого моста, замордовавшая в своем имении 138 душ крепостных крестьян, самолично избивая их палками, скалками и прочей деревянной и железной рухлядью и позволяя гайдукам добивать свои жертвы, предстала наконец перед судом и нагло стала запираться во всем — и что младенцев кушала, и груди женщинам отрезала и поджаривала, как лучшее лакомство, — то судья попросил матушку царицу Екатерину Великую позволить ему применить к преступнице пытки. Екатерина, хоть и в ужас пришла после сообщений о злодеяниях Салтычихи, пытать не позволила: а как же — дворянка, хотя разрешила в присутствии Салтычихи истязать другого провинившегося незнатного происхождения.
А все потому, что образованной была царица, западные передовые методы переняла. А там, в Англии, например, знатных вельмож пытать не полагалось. Английский закон так и гласил, что лорд не может быть подвергнут пытке даже при обвинении в государственной измене. Но нам кажется, что этот лицемерный закон великим камуфляжем был, и прав французский писатель Виктор Гюго, который со свойственным ему сарказмом так вот про это сказал: «В Англии никогда не существовало пыток? Так утверждает история. У нее немалый апломб. Там только отрезали носы, выкалывали глаза, вырывали части тела, являющиеся признаком пола».
Также запретила Екатерина и смертную казнь к Салтычихе применить, как судьи ни настаивали. Священника — да, священника, тайно хоронившего эти жертвы, повесили. Его можно было, он незнатного происхождения. И сидела Салтычиха, как в русской сказке, ровно 33 года в подземном каземате, под сводами Ивановского монастыря, куда народ толпой валил, чтобы в душегубицу плюнуть, открыв зеленую занавесочку ее тюремного окошка, на что Салтычиха отвечала проклятиями и тыканьем палки. Света ей не полагалось, свечу вносили, когда тюремщик ей еду приносил. И, наверно, при этой свече разглядела она своего тюремщика и, несмотря на то, что растолстела, как бочка какая, и была внешне отвратительна, взяла и соблазнила его и ребеночка еще от него в каземате родила. Словом, фигу под нос истории подсунула — вы меня наказываете за мои злодеяния, а я тут не прочь любовными утехами заняться! Вот вам!