Страница 32 из 115
Розу прицепила! Непростительная оплошность с вашей стороны, дорогая фрейлина! Воспитываясь при монаршем дворе, пора бы знать, что первенство по красоте и прочим качествам принадлежит монарху. Вон Клавдий Тиберий чуть под меч не попал, когда при начинающем лысеть Калигуле явился в блеске своей пышной чуприны. «Как ты смеешь ко мне с такими волосами являться? — закричал на него Калигула и тут же приказал страже: — Снять ему голову». На что Клавдий Тиберий с еще большей силой закричал слугам: «Чего уставились, олухи? Не слышали приказа императора? Он вам приказывает снять мне волосы». Словом, своей остроумной находчивостью жизнь свою спас для будущего блага Римской империи.
Екатерина I запретила дамам убирать алмазами обе стороны головы. Им разрешалось украшать только левую часть, правая была приоритетом царицы. Она одна могла носить горностаевые меха с хвостами, другие дамы щеголяли «без хвостов». Прямо сатира из журнала «Крокодил»: «Горят от зависти безлисые подруги». А еще одежда царицы отличалась от прочих смертных дам длиною рукавов ее сорочки. Длинные тонкие полотняные рукава наматывались на руку, и на такое мешающее делу и движениям изобретение шло 20 аршин материи. Екатерина же Великая, наоборот, в нарядах уподоблялась русским крестьянкам. Ее платья напоминали русские сарафаны.
А вообще-то все старинные русские одежды отличались весьма длинными рукавами, прямым разрезом спереди, пуговицами от шеи до пояса и, как мы уже говорили, множеством украшений.
Но довольно нам, дорогой читатель, о моде и других вещах обильно разглагольствовать. Кажется, все ясно, и вывод один напрашивается: царицы наши русские хоть и белились, и красились, и в драгоценных одеждах ходили, и детей рожали, и кушали вкусно — жили в красных теремах безрадостно, как в неволе.
Но так было только до шестнадцатого века.
Когда царицы русские сами стали править Россией, они всем показали «кузькину мать». Такие развеселья и оргии устраивали, что глаза на лоб у иностранцев вылазили, сторицей расплатились за все свои притеснения и прошлые бесправия! Все, что раньше разрешалось царям-мужчинам, они самовольно теперь себе разрешили. Разрешалось им, царям, при законных женах многочисленных любовниц иметь, и царицы стали их открыто иметь. Но чтобы грубым словом «любовник» слуха не оскорбить, стали называть его элегантно — фаворитом. Со всей нашей ответственностью мы утверждаем, что эпоха правления наших цариц — это эпоха царствования их фаворитов.
И прошла наконец пора скучать русской царице, а начать веселиться! Как говорится, из ада да прямо в рай! Земной, конечно! Но пока рай наступит, чистилище еще надо пройти. Это когда царицы хотя и не совсем еще из оков «Домостроя» вышли, но попрали их маленько. А начало этой «революции» положили вторая жена Алексея Михайловича Наталья Нарышкина и его дочь от первой жены — Софья.
Это она, шестая дочь царя Алексея Михайловича, родившаяся в 1657 году и сводная сестра Петра I, нарушила первой домостроевские порядки и много вольностей стала себе позволять. Прежде всего — долой затворничество! Что это за порядок такой — русские царицы носа из своего терема высунуть не могут. Как прокаженные какие из-за решетки на мир и людей смотрят и в церкви ото всех сторонятся. Софья первая начинает устраивать свои театральные представления. А в церкви стоит на виду у всех, прятаться от людских глаз не желает. Дух в нее какой-то непокорный, по-видимому, вселился. Любовника, женатого причем, себе взяла — Василия Васильевича Голицына. Ребеночка, сына от него прижила. На воспитание, конечно, в чужие руки, как принято было — все честь по чести, — отдала. Этот факт биографии царевны Софьи потом на разные лады писателями использован будет, конечно, с примесью соответствующей фантазии. И наиболее достоверно это сделал И. Лажечников. Любовные письма Голицыну почти открыто писала: «Свет мой, братец Васенька, — читаем мы в одном письме. — Здравствуй, батюшка мой, на многие лета! А мне, мой свет, не верится, что ты к нам возвратишься, тогда поверю, когда в объятьях своих тебя, света моего, увижу»[58].
Распрямила, словом, крылья для любви и не пожелала чувство свое, богом отринутое (с женатым ведь связалась), скрывать. Наоборот, считала любовное чувство выше всяких там церковных брачных церемоний, потому как уговаривала жену Голицына в монастырь уйти и благородной любви не мешать. А та мнется, бедная, стыдно вроде, на пятый десяток летков перешагивает: уже и сын взрослый и женатый, и внуки появляться начали. А она свое: «Офелия, пардон, Авдотья, иди в монастырь!» Ибо царевна Софья, от матери своей Милославской унаследовав властность непомерную, любовником делиться не желает. Хочет иметь этого сорокавосьмилетнего мужчину, обремененного плачущей женой, сыном и внуками, едино в свое собственное и безраздельное пользование. Ну, как-то там Голицын с грехом пополам «удобрухал» свою семейку и даже с сыном не рассорился, ибо тот, смышленый, понял, какие корысти можно будет извлечь из такой ситуации. При дворе вознамерился на большой должности служить. Ошибся малость. Просчитался в своих расчетах. Только один всего внук Василия Голицына при дворе Анны Иоанновны закрепится, да и то — ха, ха — шутом! А всю семейку сошлют в Сибирь, но это потом будет. А сейчас, удовлетворив свое сексуальное чувство, а потому внутренне уравновешенная, царевна Софья предпринимает энергичные шаги, чтобы самой править. Значит, так: долой там женские занятия вроде чтения церковных книг, слушания старушечьих сказок и вышиванья! Хватит бабским делом заниматься, хотя прекрасный ею вышитый ковер в покоях умершего батюшки на креслах лежит. Пора, однако, иголку на меч сменить. И ошибся сводный братец Петр I, занимаясь своим потешным войском, когда подшучивал над Софьей: дескать, где уж женщинам страной управлять, их рука не к мечу, а к иголке приучена. Ан нет. Уже под конец мая 1682 года Софья свергает правительницу при Петре 1, его мать Наталью Кирилловну Нарышкину, и становится коронованной особой при несовершеннолетних Иоанне и Петре.
План ее тверд, прост и в будущее смотрит. Он всего из двух пунктов:
1/ истребить всех приверженцев Петра I;
2/ лишить Петра престола.
О слабовольном Иоанне Софья не беспокоится. С ним расправиться несложно.
И вот при помощи своих преданных стрельцов Софья производит мятеж. И правит с 1682 по 1689 год как полноправная русская царица. Наталья Кирилловна в это время где-то в Троицком монастыре прячется. Ее сын в Преображенском в потешное войско играет, со всей серьезностью его военному делу обучая. А Софья мнит себя просвещенной правительницей государства и вовсю старается в глазах европейских дворов доброе имя себе завоевать. И вот уже пишет своему монарху посланник французский Невиль: «Эта принцесса с честолюбием и жаждою властолюбия, нетерпеливая, пылкая, увлекающаяся, с твердостью и храбростью соединила ум обширный и предприимчивый»[59].
И даже знаменитый французский философ Руссо на Софью свое благосклонное внимание обратил и в своих записках обессмертил: «Правительница имела много ума, сочиняла стихи, писала и говорила хорошо, с прекрасной наружностью соединяла множество талантов; все они были омрачены громадным ее честолюбием»[60].
С этой характеристикой великого Руссо, родившегося гораздо позже эпохи Софьи, но заинтересовавшегося нашей царицей, мы вполне согласны, кроме одного: относительно красоты Софьи. Это же безобразная уродина с вытаращенными безумными глазами, безбожно насурьмленными бровями, одутловатым лицом и лохматыми волосьями, если верить, конечно, портрету художника И. Репина, находящемуся в московской Третьяковской галерее.
58
М. Семевский. «Исторические портреты». М. 1966 г.
59
«Наука и жизнь». № 9, 1997 г., стр. 33.
60
«Наука и жизнь». № 9, 1997 г., стр. 33.