Здрасте, приехали

Панченко не заставил себя долго ждать. Он вывернул из-за угла в гордом одиночестве, всем видом выказывая свою занятость. Даже рукава синего рабочего халата были подвернуты до локтей, подтверждая полную готовность. Завидев Кузину, лицо немолодого мужчины смягчилось, складка между бровей разгладилась.

- Машенька, что-то случилось? - вкрадчивым голосом вопросил он, подхватывая ее под руку.

Машенька запамятовала, что у них с Панченко сложились по отечески-дочерние отношения, что он постоянно ее обнимал, целовал в щечку, поправлял сбившиеся волосы. Маруся не билась в припадке от таких прикосновений. Но это было раньше. Теперь эти легкие прикосновения квалифицировались ею, как наглое приставание, переходящее границы дозволенного. Но приходилось терпеть, чтобы расположить к себе мужчину, переставшего быть пожилым и по-отечески заботливым. Мужская рука на сгибе локтя прожгла дыру, но Маруся не только не извивалась от боли, но еще и глупо скалилась. Так было нужно для дела. Ирка потребовала установить контакт. Она несколько перефразировала задачу, предложила пококетничать, вспомнить, что Кузина привлекательная женщина, и тогда мужчины к ней потянутся. Кузина не желала, чтобы к ней тянулись мужчины. Тем более такие, как ловелас Панченко. За один день столько открытий!

- Случилось, - выдохнула Маруся в ответ и двинулась по коридору, подальше от дверей конструкторского бюро, чтобы их беседе никто не помешал. Бледнов обязательно вылезет из кабинета для контроля.

Рука завхоза сползла с локтевого сгиба, и перекочевала в карман рабочего халата, что успокоило женщину, но мысли почему-то запутались. Еще пять минут назад она знала, как начнет разговор, теперь медленно шла по коридору и усиленно сочиняла вступление.

- Владимир Иванович, - произнесла она, непроизвольно повторяя интонации товарища Сухова из "Белого солнца пустыни", когда он обращался к женщинам Востока. В голосе явно читалось осуждение.

- Не переживай, кульман я сегодня добью, - успокоил ее Панченко, опередив продолжение.

- Не в кульмане дело, - раздражаясь, сказала Маруся. Остановилась и встала лицом к лицу. - Дело в вас, уважаемый Владимир Иванович!

- Интригующее начало. Продолжай.

- Я вас ищу с самого утра. Ходила за вами в медпункт, не застала, потом оббегала всё здание. И не говорите мне, что занимались кульманом Таракановой. Кульманом вы занимались минут десять перед самым перерывом. Где вы были? - делая паузы между словами, начальственно потребовала дать четкий ответ Кузина.

- Я уж не упомню, где был. Я всем нужен, - без особой радости сообщил завхоз. Он смотрел на Марусю своими лучистыми глазами с едва заметной грустью. Прядь волос упала ему на лоб, и Маша, не отдавая себе отчета, убрала прядь со лба. Густой шевелюре с легкой сединой мог позавидовать любой мужчина в расцвете лет.

- Знаю я, кому вы потребовались, - многозначительно брякнула Маруся.

- Осуждаешь? - без намека на испуг спросил догадливый Панченко.

Правильно Ирка меня приложила - я дура стоеросовая, - подумала Кузина. - Называется, установила контакт. Зачем на него набросилась? Захотелось разобрать его личное дело, не отходя от кассы? Неужели так сложно забыть о его похождениях, и перейти к главному?! Всего лишь обязана была спросить, что они делали вчера вечером с Таракановой... Какая-то двусмысленность в вопросе...

- Кто я такая, чтобы вас осуждать, - проблеяла Кузина, озвучив одну из своих сбивчивых мыслей. И понеслась расшаркиваться - устанавливать разрушенный мостик контакта. - Мне нет никакого дела, чем... вы занимаетесь в рабочее время. Я не начальник... Я для вас, вообще, никто. Не жена, не дочь.

Да, Кузина, из тебя сыщик, как из рубщика мяса вышивальщица гладью. Куда ты лезешь? Что пытаешься доказать? Занимайся тем, чему тебя учили в университете... А если не хочется, что тогда? Не хочется, увольняйся и сиди дома, вари мужу борщи. Не умеешь? Научишься. Пора бы уже. Ты, Кузина, вообще, ни на что неспособна! Ни борщ сварить, ни поразить гениальной идеей шефа, ни элементарно разговор поддержать. Чего ты онемела? Чего пялишься на него, как судья на закоренелого преступника. Какое имеешь право кого-то перевоспитывать, тем более, человека в два раза старше тебя. Что ты о нем знаешь, кроме того, что у него руки золотые, и котелок исправно варит. Кто тебя интересует, кроме себя любимой. Эгоистка и нытик. Вот ты кто!

- Машенька, ты сегодня на себя не похожа, - душевно пропел Панченко и сунул ей в руку шоколадную конфету-трюфель.

- Спасибо, - вежливо поблагодарила взрослая девочка. Развернула обертку и отправила конфету в рот.

- Вот и хорошо, - во весь рот улыбнулся мужчина, выражая вселенское счастье, словно на его глазах произошло волшебное исцеление больного человека, потерявшего всякую надежду. - Мир?

- Мир, - с набитым ртом согласилась Маруся. - Я не об этом хотела с вами поговорить... - Собралась с духом и выпалила, - Владимир Иванович, у меня к вам серьезный разговор.

- Если серьезный, то пошли в мою каморку. Там нам никто не помешает.

В каморку Кузиной идти не хотелось по известной причине.

- Давайте здесь поговорим. Только к окну отойдем.... Владимир Иванович, я хочу узнать, о чем вы разговаривали с Таракановой?

Панченко не задал встречных вопросов - спрашивает, значит, ей нужно знать.

- Молодость вспоминали. Мы ведь сто лет знакомы... Знаю, какой вопрос готов сорваться с языка... Было дело... Но давным-давно.

- О Денисе говорили?

- Ни слова. Инга сразу отрезвела, когда мы вышли из проходной. Уговорила меня прогуляться. Погода хорошая была, тепло, тихо. Мы прошлись вдоль заводского забора, потом мимо детского сада, посидели на скамейке, потом я проводил ее до подъезда. Мне показалось, что ее что-то тяготит. Только что веселилась, как сумасшедшая, и вдруг пустилась в ностальгические воспоминания. Светлые, чистые. Душевно мы с ней поговорили. Она даже пустила слезу по ушедшей молодости. Никогда я ее такой не видел, куда подевалась стервозность. У подъезда долго прощалась со мной, извинялась.

- Предчувствовала свою смерть?

- Не знаю. Я решил, что она решила уволиться. Рано или поздно это должно было произойти. Надо давать дорогу молодым. Я это понимаю... Как понимаю, что с уходом на пенсию превращусь в старую развалину. Внутренний стержень вырвут изнутри и обменяют на трудовую книжку с множеством благодарностей, - загрустил пожилой мужчина.

- И вы не попытались узнать, что с ней происходит? - Грустные признания завхоза Маруся оставила за скобками.

- Не думаю, что она сказала бы мне правду. Разозлилась, это да. Я не хотел нарушать трогательную идиллию. Уж не упомню, когда в последний раз так приятно проводил время.... Маш, не смотри на меня с таким укором! Я не в том смысле.

- Кто бы спорил, - нахмурилась вздорная особа.

- Вот зловредина! Я тебя люблю, как родную дочь, потому и позволяю больше, чем другим.

- Родная дочь почему-то узнает об отце... кое-что позже чужих людей.

- Во-первых, родители не говорят с детьми на эту щепетильную тему, во-вторых, сама виновата. Закрылась от всех на семь замков.

- Только не заводите разговор о Денисе! Это его проблемы. Не мои. Внушил себе, что влюблен. Как влюбился, так и разлюбит.

- А если у него это навсегда?

- Чего вы от меня хотите? Чтобы я с мужем рассталась и сошлась с Бледновым? Пожалела его, иначе бедный мальчик умрет от безответной любви.

- Умная девушка, а мелешь чушь.

- Не такая я и умная.

- Ты дай ему понять, что у него нет шансов. Он попыхтит, попыхтит, пострадает, пострадает, и отстанет.

- Ну, вы даете? Кто-нибудь бы вас услышал, и подумал, что я держу Бледнова на коротком поводке, на всякий пожарный случай. Вдруг муж отчалит в жаркие страны, а у меня уже есть утешительная замена.

- Под жаркими странами ты подразумеваешь темпераментную женщину? - уточнил Панченко.

Маруська живо представила обожаемого мужа в компании зажигательной мулатки, исполняющей ритмичный танец. На его лице нет ни привычного удивления, ни безразличия. Он подергивается в такт ритмичной музыки и пытается ухватить мулатку за талию. Глаза пылают страстью, грудь ходит ходуном, по виску стекает струйка пота... Ни разу в жизни Кузина не то, что не видела мужа таким бешено-озабоченным, она таким его никогда не представляла.