Страница 3 из 124
Посадка на катер длилась минуты две-три. В трюм спускаться Галина не захотела. Парень с гармошкой был не один, с ним была девушка, и, как видно, оба засиделись за столиком где-нибудь в чайной или в гостях.
Отдав швартовы, старенький, видавший виды катер отчалил от пирса, прощаясь с берегом пронзительно-дребезжащим сигналом.
Деревня Галины, растянувшаяся своими садами и огородами на двух покатых холмах, была уже не видна. А огни города вырисовывались все расплывчатее и тусклее.
Заметив, как Григорий старательно застегивал на пуговицы свой пиджак, наброшенный на плечи Галины, парень поставил гармошку на скамью, одним рывком снял с себя пиджак и закутал в него свою девушку, которая в ситцевом платьице без рукавов так продрогла, что у нее зуб на зуб не попадал. И сразу же, чтобы показать свою лихость и удаль и что этот холодный днепровский ветерок ему только приятен, он подчеркнуто небрежно расстегнул ворот рубашки и подставил крепкую и широкую грудь навстречу ветру.
Галина что-то сказала, но слова ее потонули и резком гудке встречного парохода, который на приветствие своего младшего речного собрата, прогулочного катера, басовито и равнодушно огрызнулся, как огрызается старый бульдог, отвечая на заливистый лай комнатной болонки.
Теперь уже, когда сумерки затопили Днепр и утонувший вдали Киев был повит сверкающей короной огней, этот огромный город на обрывистом берегу казался Григорию похожим на сказочную колесницу, в которую впряжены лихие кони с развевающимися на ветру огненными гривами.
А внизу, под копытами вздыблено летящих коней, дремал Днепр, накрытый буркой звездной ночи. Как и тысячу лет назад, он спокойно и ровно дышал и катил свои воды к Черному морю.
«А ведь родился в крошечном озерце па Валдае, — подумал Григорий, вглядываясь в темень вод Днепра. — Уж не у его ли истока родилась песня «И колокольчик, дар Валдая, звенит уныло под дугой…»?»
— Опять о чем-то задумался? Что за воскресная прогулка! Весь день ты то философствуешь, то впадаешь в меланхолию. Больше не поеду с тобой за город.
Григорий оживился:
— Ты на Днепре родилась?
— На Днепре. А что?
— А ты все о нем знаешь?
— Странно… — Галина пожала плечами. — Что он — человек, что ли? Река как река, широкая, глубокая…
— И все?
— Разве этого мало?
— Хочешь, я расскажу тебе сказку о Днепре?
Галина зевнула, не успев прикрыть рот ладонью.
— Потом. Я сегодня дико устала. Даже слушать лень. Давай присядем.
Киев с его огнями окончательно потонул в вязкой ночной мгле. Впереди и слева в темноте тускло высвечивались редкие огоньки Галининой деревни. Галина и Григорий прошли по зыбкой палубе на корму, где все скамейки были пустые. Галина присела, а Григорий встал позади нее.
— Эту сказку ты нигде не прочитаешь. Ее сочинил я, когда был курсантом.
— Гришенька, сказки рассказывают на ночь. Вот доберемся до нашей мазанки, тогда и расскажешь. А сейчас сядь рядом, совсем замерзла.
Не расслышав слов Галины, Григорий проговорил:
— И все-таки родной матерью Днепра было и есть небольшое озерцо на Валдае. А ты ведь этого не знаешь.
— А дальше?
— Дальше на пути своем этот новорожденный богатырь примет в свои объятия десятки рек и сотни речушек. А когда он уже поднаберет силенок и молва о нем пойдет славная, в дружину его с правого фланга вольются войска Друти и Березины.
— А дальше? — Теперь в вопросе Галины Григорий уже почувствовал живой интерес.
— О, дальше у него будет серьезная стычка. Стычка не на жизнь, а на смерть. Когда он минует старинную Речицу, то на пути своем встретится с непокорной и своенравной Сожью. Померяется с ней богатырскою силою и возьмет над ней верх, подчинит ее своему имени и власти. После поединка с Сожью дружина Днепра станет еще сильнее. И дорога его станет шире.
Галина встала со скамьи с округленными от удивления глазами посмотрела на Григория.
— А дальше?
— Все это еще присказка, а сказка — впереди. Сама сказка начнется с того, как навстречу Днепру выйдет тихая красавица Припять. Низко поклонится богатырю и скажет: «Возьми меня сестрой милосердия, я буду тебе верной слугой. Я буду врачевать твои раны, я это умею делать хорошо». — Григорий закашлялся, поперхнувшись дымом. Видя, что Галина не сводит с него зачарованного взгляда, он речитативом, на манер былинного сказа, продолжал: — А под самым градом Киевом выйдет навстречу Днепру белокурая и бойкая красавица Десна, окинет своим ясным взглядом несметные полки Днепра и, гордо подняв голову, молвит ему: «Возьми меня, богатырь Днепр, в жены свои, я буду тебе верной подругой и пойду за тобой на край света. Плохо тебе одному, без жены, в пути твоем дальнем и тяжком». Могучий Днепр кивнет головой и даст знать: «Беру тебя, красавица Десна, в жены. Приглянулась ты мне и лицом своим и статью». — Глубоко затянувшись папиросой, Григорий нарочито сделал паузу, чтобы еще раз убедиться, что сказкой своей он расшевелил Галину. — Дальше рассказывать?
Галина в нетерпении взмахнула руками:
— Да ты что?! Конечно!
Катер подходил к пристани. Вахтенный матрос, в тельняшке, с трапом в руках, стоял на пирсе и, глядя в сторону вынырнувшего из темноты катера, делал стоявшему на мостике капитану какие-то знаки.
— О том, как богатырь Днепр приведет свою несметную рать к Черному морю, я доскажу тебе дома… — Последние слова Григория потонули в хриплом гудке пришвартовывающегося к пирсу катера.
Сразу же, как только Галина и Григорий поднялись на пологий холм и вошли в деревню, утонувшую в глухих, темных садах, на них с прохладным ветерком нахлынули дурманящие запахи крапивы. Откуда-то из-под ворот крайней хаты выскочили две шустрые неказистые собачонки и, чуть ли не хватая за пятки Григория и Галину, сопровождали их до середины деревни, где они свернули к Галининой хате. У калитки Григорий остановился и задержал на щеколде руку Галины.
— Хочешь, я испугаю этих дворняг так, что они до утра не вылезут из своих конур? — Григорий вытащил из кармана носовой платок и развернул его.
— А как?
— Очень просто, по-московски, как мы когда-то пугали Полкана нашего дворника. — С этими словами Григорий обеими руками резко выбросил перед собой развернутый носовой платок и, махая им вверх и вниз, стремительно кинулся на лениво побрехивающих собак, которые, стоя у дороги, продолжали свой хрипловатый дуэт.
При виде удирающих с поджатыми хвостами дворняжек, за которыми гнался Григорий, Галина залилась неудержимым смехом и даже вздрогнула, когда звякнуло кольцо калитки. Это была мать Галины, Оксана Никандровна. Она души не чаяла в зяте и терзалась, когда видела, как ее забота о нем и ухаживание смущали Григория.
— Куда это он кинулся? — спросила Оксана Никандровна, тревожно вглядываясь в темень улицы, в которой растаяли и собаки и Григорий.
— Та он же ненормальный! Собак вздумал пугать, — захлебываясь в смехе, ответила Галина.
Вернувшись к калитке, Григорий смутился: по глазам тещи он догадался, что Галина рассказала ей о его проделке. И чтобы как-то оправдаться перед тещей, Григорий, тяжело дыша, проговорил:
— А с ними только так. До того обнаглели, что за штаны хватают. Галину чуть не искусали.
На ужин Оксана Никандровна подала вареники со сметаной и достала из погреба большую чашку холодных моченых яблок. После того как Григорий неделю назад сказал, что в детстве он мечтал хоть раз в жизни досыта наесться моченых яблок, теща каждый раз к обеду и к ужину подавала чашку только что извлеченной из погреба моченой антоновки, которую Григорий, на радость Оксане Никандровне, ел с нескрываемой жадностью.
Когда после ужина выходили из-за стола, Оксана Никандровна метнулась вдруг в горенку и тотчас же возвратилась оттуда с синим конвертом в руке.
— Вот склероз!.. Чуть не забыла! Тебе, Гришенька. — И она протянула Григорию конверт.
Письмо было из Москвы, от деда, академика Казаринова. Читали его в мазанке. Задернув шторку окна, Григорий закрыл на крючок дверь, сел па кровать и разорвал конверт. Читал вслух. Затаив дыхание, Галина сидела рядом и тоже пробегала глазами по строчкам, написанным четкими, разборчивыми буквами.