Страница 10 из 65
Когда около часа ночи он стал уговаривать пойти к нему на квартиру, у меня появилась спасительная мысль.
- Я не сделала в этом месяце контрацептивного укола, а прежний укол уже не действует.
- А я делал. И мы будем осторожны.
- Нет, я - тип Венеры Медийской, а она плодовитая. Я не могу рисковать.
- Так какого же дьявола ты раньше молчала?
Переполненная стыдом и смущением, я смотрела на гроздья и думала о роботе, о том, как он целовал Египтию, и обо всех женщинах, которые будут просить его поцеловать их. Если бы я попросила, он бы и меня поцеловал. Или укусил. Он сделает все, что я скажу, ведь за него заплачено компании.
- Меня тошнит, - сказала я Лорду. - Выворачивает. Извини.
- Только на меня не надо, - сказал он, встал и исчез.
Оставалось еще немного вина, и я допила его, не чувствуя вкуса. Потом попыталась представить, что я в древней Италии, вокруг висят гроздья винограда, на город опустилась плотная осенняя ночь и обняла его крепко, как любовника. Но с одной стороны слышались звуки оркестра, с другой гремели магнитофоны.
Сквозь листву я увидела огоньки, потом сияющую серебряную кожу, а когда он оказался футах в десяти, блеск его волос. Я решила, что он идет ко мне, и сердце у меня замерло. Но вспомнив, что сижу рядом с лестницей, ведущей на улицу, поняла, что он просто уходит из садов с гитарой на шнурке через одно плечо и кроваво-красным плащом, наброшенным на другое.
Спускаясь по ступенькам, он прошел совсем близко от меня, а через минуту исчез из виду.
Мое сердце забилось и я вскочила на ноги.
Поддерживая свою длинную юбку, я бросилась за ним.
Ярко горели фонари, открытые еще магазины, театры и бары сияли вывесками и окнами. Он шел среди огней, неоновых ламп, мимо людей и машин, силуэт его то темнел, то становился малиновым или белым. Пролетел похожий на призму флаер, он оглянулся и проводил его взглядом. Это был настоящий человек, только кожа напоминала о другом, но ведь это мог быть грим. Он действовал как актер, так почему бы ему не раскрасить себя? Прохожие смотрели на него, оглядывались.
Я шла за ним. Куда он идет? Я предполагала, что он запрограммирован на возвращение - но куда? В магазин? На завод? На склад? Его снова запакуют в ящик? Выключив перед этим его глаза? Отключив улыбку и музыку?
Какой-то человек схватил меня за руку. Я огрызнулась, несказанно удивив и его, и себя. В туфлях на высоких каблуках я пустилась бегом.
Я догнала робота на углу Пейн и Бич.
- Прошу прощения, - сказала я, задыхаясь, но не от того, что бежала, балансируя на каблуках.
Он остановился, глядя прямо перед собой. Потом медленно повернулся и посмотрел на меня.
- Прошу прощения, - быстро повторила я, ослепнув от его близости, от его лица. - Я была груба с тобой. Я не буду больше так говорить.
- А что ты сказала?
- Ты же знаешь, что я сказала.
- Ты думаешь, что я должен тебя помнить? Сказал - как по лицу ударил. Умный человек возненавидел бы его за это, а я не могла.
- Ты пел ту песню, чтобы обсмеять меня.
- Какую песню?
- "Гринсливз".
- Нет, - сказал он. - Я пел ее просто так.
- Ты смотрел на меня.
- Извиняюсь, но я тебя не заметил. Я был сосредоточен на последнем аккорде, там очень сложный прибор.
- Я тебе не верю.
- Я не умею лгать, - сказал он.
Что-то щелкнуло во мне, словно отключился механизм. Глаза перестали мигать, отяжелели. Я не могла сглотнуть.
- Ты... - начала я, - ты не должен был так поступать. Я так испугалась, что сказала тебе что-то ужасное. Ты вытеснил меня оттуда, сам ушел, и теперь...
Он смотрел на меня с очень серьезным видом, и, когда я запнулась, подождал немного, а потом сказал:
- По-моему, следует объяснить тебе, что я собой представляю. Когда случается что-то не предусмотрительное программой, мой мыслительный процесс переключается. В этот момент я могу проявить несообразительность и холодность. Так происходит, когда вы совершаете необычный поступок. Ничего личного в этом нет.
- Я сказала, - продолжала я, намертво сцепив руки, - что ты отвратителен.
- Да, - сказал он и ослабил, смягчил свой пристальный взгляд.
- Теперь я вспомнил, а раньше не мог. Ты расплакалась.
- Зачем ты пытаешься меня успокоить? Ведь ты обиделся на мои слова. Я тебя не упрекаю, наоборот, прошу прощения...
- Кажется, - тихо сказал он, - ты все еще не понимаешь. Ты приписываешь мне человеческие реакции.
Я отступила от него на шаг, и мой каблук попал в трещину на тротуаре. Я начала терять равновесие, но он не дал мне упасть, поддержав своей рукой за локоть. Когда я выровнялась, его рука, прежде чем отпустить, скользнула по моей. Это была настоящая ласка, тактичная, ненавязчивая, дружеская ласка. Незапрограммированная. Рука была прохладная и сильная, но не холодная, не механическая. Человеческая, и в то же время не человеческая.
Он был корректен. Без пошлых заигрываний, на которые способен иногда Кловис. Я все перепутала. Я думала о нем как о человеке, но какое ему дело, что я думала и как поступаю. Его нельзя оскорбить или обидеть. Он просто игрушка.
Мое лицо как будто онемело. Я уставилась в землю.
- Прости, - сказал он, - но к двум часам я должен быть на Острове.
- Египтия... - мой голос дрогнул.
- Сегодняшнюю ночь я проведу у нее, - сказал он и широко, заразительно улыбнулся.
- Ты будешь спать с ней? - проговорила я.
- Да.
Он был робот, и делал то, для чего был нанят или куплен. Как Египтия могла...
- Как ты можешь?! - вырвалось у меня. Человеку бы я этого никогда не сказала, ведь Египтия такая красивая. А для него это просто работа. И все же...
- Моя функция, - сказал он, - развлекать, приносить счастье, доставлять удовольствие. - Его лицо выражало жалость, он видел, какая борьба происходит во мне. Ведь я для него тоже потенциальная клиентка, значит, и меня нужно развлекать, утешать, веселить.
- Наверное, ты великолепный любовник? - я сама поразилась, как могла задать такой вопрос.
- Да, - просто ответил он. - Факт есть факт.
- Наверное, ты можешь... заниматься любовью... столько раз подряд... сколько хочет тот, кто тебя нанимает?
- Конечно.
- А петь ты при этом можешь? Он засмеялся, излучая радость: