Страница 21 из 63
Василий Гроссман, впервые в литературе сопоставивший образы Сталина и Гитлера, отдал свой роман «Жизнь и судьба» в «Знамя», возглавляемое Вадимом Кожевниковым. Из редакции журнала рукопись попала Куда Следует, и в доме Гроссмана был устроен обыск. Все экземпляры рукописи были конфискованы, и книга не дошла бы до читателя, если бы предусмотрительный автор не хранил какие-то экземпляры вне дома.
Физик Ландау сказал об «Ухабах» Тендрякова: «Вот, говорят, это вещь о бюрократизме, а по-моему, это современное „Путешествие из Петербурга в Москву“.
Встречи Хрущёва с писателями: ухрущение строптивых.
Алогизмы цензуры. Из Фильма Балтера — Калика „До свидания, мальчики!“ вырезан иронический эпизод стахановского движения: рабочие везут на тачках песок, перевыполняя норму. Такой же эпизод, но героически преподнесённый, стал содержанием фильма Швейцера „Время, вперёд!“.
Имея в виду отрицательную рецензию на роман Аркадия Первенцева в „Новом мире“, критик Людмила Скорина сказала: „Так на барских конюшнях секут наших лучшим писателей“. Сегодня романов Первенцева не осталось в литературе, и заступничество за него интересно лишь как факт литературного процесса.
Талантливый театральный критик Володя Саппак всегда жил бедно. Однажды после какой-то удачной статьи его пригласили в одно издательство на триста рублей. Он ответил: „За триста надо служить, а я не хочу“.
Булгаков любил напевать: „Он рецензент — убей его!“
— Вы писатель или читатель?
— Я цитатель.
На воротах дачи одного критика в Переделкине висела фанерка: „Осторожно: злая собака“. Кто-то дописал: „…и беспринципная“.
Критик Аркадий Белинков читал мне когда-то из своего дневника. Помню, там было такое место: „Входа нет“, „Выхода нет“ — надписи в метро. Это образ безысходного абсурда нашей эпохи». И ещё такое. «Приходил ко мне электрик. Я спросил: „Почему лампочки в туалете и ванной перегорают чаще, чем в комнате, хотя горят меньше?“ Он ответил: „Потому что их часто включают и выключают“. Эти лампочки живут в стрессовой ситуации. Так и современным людям не дано прожить свой век».
Умный и жёлчный, Белинков подчинил свой яркий литературный талант политическим страстям. Он был непримиримым большевиком-антисоветчиком. Во время туристской поездки в Югославию он сбежал в Италию, оттуда в США и стал требовать от властей и частных лиц средств для издания журнала типа герценского «Колокола». Но оказалось, что и в зарубежье до его высоких антикоммунистических замыслов никому нет дела. Он вынужден был бороться уже не только с коммунизмом, но и с американским равнодушием и в конце концов умер от напряжения этой борьбы.
Из выступления: «За годы советской власти наша Тульская писательская организация выросла и окрепла. А до революции здесь работал только один писатель — Лев Толстой».
Корней Чуковский был добрым, но очень ядовитым человеком. В 1964 году в Переделкине я подарил ему свою только что вышедшую книгу «Введение в эстетику». Он тут же наугад открыл книгу и патетически зачитал один из теоретических трюизмов, неизбежных для такого рода изданий: «У всех форм общественного сознания единый путь познания действительности». Писатели, окружившие нас в вестибюле Дома творчества, веселились. Корней Иванович перевернул страницу и зачитал ещё одну цитату: «Художественный образ — единство рационального и эмоционального». Я был карасём на сковородке. Корней Иванович перевернул ещё страницу… и замер, перечитал и сказал: «Вот это да!» И уже совершенно серьёзно прочитал: «…Л. Эльсберг в обширном труде „Вопросы теории сатиры“ по поводу одной из проделок Остапа Бендера в „Двенадцати стульях“ разражается таким далеко идущим рассуждением: „Союз меча и орала“ выглядит только комично и совершенно не опасно. Конечно, в происках отребья, так или иначе связанного с белогвардейщиной или симпатизировавшего планам капиталистической реставрации, было немало жалко-комического (!), но (?) изображать все эти махинации как шутливую пародию на настоящий заговор — значит быть чрезмерно односторонним. Правда, нельзя забывать о том, сто в романе пресловутый „Союз“ является всего-навсего плодом мистификаторских шантажистских талантов и усилий Бендера (!), однако (?) отражение деятельности антисоветских элементов лишь в таком невинном виде как раз и свидетельствует о том, что сатирический принцип проведён в этом произведении недостаточно последовательно» Конечно, жалко, что И. Ильф и Е. Петров не прошли профессионального обучения у Я. Эльсберга. Он мог бы преподать прекрасный урок превращения милого ловкача Остапа Бендера в крупного заговорщика, организатора «деятельности антисоветских элементов».
Закончив, Корней Иванович сказал: «Это первый случай изобличения стукачества в советской прессе. И главное, сделано так, что стукач даже не сможет пожаловаться в суд!»
— Почему вы называете свой город героем, ведь фронт до вас не дошёл?
— А у нас не прошла ни одна пьеса Софронова.
В соответствии с хрущёвскими веяниями Большой Малый и Художественный театры решили укрупнить и образовать Большой малохудожественный театр.
На вечере памяти Островского в Ленинграде выступал замечательный артист Толубеев. «Первый раз я познакомился с творчеством Островского в Лебедяни, — сказал он и углубился в бумажку: — Пьеса „Забавное недоразумение“ Рыткина была дана на рецензию критику Митькину, который подчеркнул слабость идейно-художественных решений. Пьеса была возвращена автору и доработана им, после чего одобрена, и автору выплачены 60 % гонорара. Театр же отказался ставить произведение. Жалоба автора была отклонена, но ему выплатили 100 % гонорара…» и так далее и тому подобное. Концовка закольцовывала выступление: «Первый раз я познакомился с творчеством Островского в Лебедяни и был покорён его драматургией».
Под недоуменные хлопки Толубеев сошёл с трибуны и столкнулся с организатором вечера, деятелем ВТО. «Неужели вы не могли понять, что это случайная бумажка, не имеющая отношения к Островскому?» — закричал он. «Я думал, что начав издали, выведете меня на Островского…» — ответил Толубеев.
— Почему после XX съезда актёры, игравшие Сталина, рвут на себе волосы?
— Чтобы играть Хрущёва.
Автор картины «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле» художник Александр Герасимов, руководивший Союзом художников, с 1947 года — Академией художеств, после XX съезда сказал: «Вся жизнь псу под хвост!»
Весьма прямодушный писатель, героически служивший новому строю, Николай Островский некогда высказался: «Жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Истинная цель для Островского — переделка мира и истории. А ведь большинство людей всегда жили и живут бесцельно или ведомые личными целями (дай Бог, чтобы они не противоречили интересам окружающих). Оказалось, ужасны не бесцельно прожитые годы, а те, что прожиты во имя внеличностных, «великих» целей.
После смерти Сталина авторитет Чиаурели упал, и даже кое-кто стал относиться к нему пренебрежительно. Однажды на улице его окликнули:
— Михаил Эдишерович!
Чиаурели отмахнулся:
— Теперь я Михаил Дэдишерович (можно перевести «Теперь я Михаил Твоюматьевич»).