Ромео

Губы ее раскрылись. Аллегро подумал о том, что она, возможно, разговаривает во сне. Но с уст ее сорвался лишь шепот. Когда мимо проехала машина и фары на мгновение выхватили из темноты лицо Сары, Аллегро увидел одинокую слезинку, скатившуюся к носу. Он перехватил ее кончиком языка, не дав добежать до верхней губы Сары. Слезинка была соленой и сладкой одновременно. Восхитительный вкус.

Сара хлестнула себя рукой по лицу. Низкий назойливый шум стоял в ушах. Начинал вибрировать в голове. Сара проснулась. Она лежала не двигаясь, пытаясь определить источник шума. Представить, откуда он мог исходить.

Она видит прямо перед собой темные глаза. В них застыл ужас. Это ее глаза. Она пытается кричать. Но слышит лишь глухой звук. Потому что рот ее зажимает чья-то огромная лапища.

И вновь воспоминания. Сара увидела себя, обнаженную, распластанную на кровати. Еще девочкой. Почти ребенком.

— Я знал, что от тебя не будет никакого толку. Что бы ни делала, ничего у тебя не получается как следует. Сплошное разочарование.

Она тихо плачет. Ей обидно.

— Ты такая же, как и твоя мать. Подобралась парочка. Вечно хнычущие, убогие, фригидные. — Он презрительно чеканит каждое слово. — Иди к себе. Даже не хочу смотреть на тебя.

Она сползает с дивана и плачет еще горше, ударившись о металлические пружины матраца.

Отец хватает ее за волосы и вышвыривает с дивана. Он еще не расправился с ней.

— Этого никогда не было, запомни. Если проболтаешься, пожалеешь. Потому что тогда я расскажу всем, как ты пришла сюда и пыталась уговорить меня на всякие непристойности. И все узнают, какое ты мерзкое создание.

Громкий стон непроизвольно вырвался у нее из груди.

Аллегро зажег настольную лампу. Сара сощурилась, прикрыла лицо руками, прячась от света и от его слишком пристального взгляда.

— Выключи. Пожалуйста, Джон.

Вместо этого он схватил ее за запястья и заставил оторвать руки от лица. Ее охватила паника.

— Скажи мне, Сара. Не держи в себе.

Она не открывала глаз.

— Я солгала. Себе. Берни. Всем…

— В чем ты солгала?

— Была не только… Мелани. Он… мой отец… занимался инцестом и со мной. Я… позволяла ему это делать. Что еще хуже… я… хотела этого. Я хотела, чтобы он… хотел меня. Любил меня так же… как любил Мелани. Но этого не произошло. Я вызывала в нем отвращение, потому что начинала плакать, когда становилось больно. — Она опять закрыла лицо руками. — Я думала, что, если скажу маме… о том, что сама разрешала ему… делать это… она тоже возненавидит меня. И тогда не останется на земле человека, который любил бы меня.

Аллегро крепко прижал ее к себе.

— Успокойся, детка. Я понимаю. Я люблю тебя, Сара.

Она не слушала. Мысленно она все еще была в тисках собственной вины.

— Но я ревновала. Я даже не думала… о Мелани, о матери. О том, как она… страдает. Я была отвратительной девчонкой.

— Нет. Никогда, — сказал он. — Ты была просто несмышленой и к тому же обиженной.

— То, что я совершила, — чудовищно. Подумать только, я позволяла ему проделывать это со мной. Боже, меня тошнит от одной мысли об этом.

— И потому-то ты наглоталась таблеток? — Он схватил ее запястья, провел пальцами по шрамам. — И еще сделала это?

Сара уронила голову на подушку. Одеяло соскользнуло с нее, обнажив груди. Аллегро аккуратно подтянул его повыше.

Она выдавила из себя благодарную улыбку и плотно обмоталась одеялом.

— Думаю… да. Хотя в то время я этого и не понимала. Фельдман думал, что моя депрессия связана с кончиной матери. Он не знал и половины правды. Впрочем, до сегодняшнего вечера и я не знала ее. Да и не хотела знать, хотя Фельдман и пытался заставить меня полностью довериться ему и открыться. В этом плане я была безнадежным пациентом.

— Может, он был плохим психиатром? — предложил Аллегро свою версию.

Сара покачала головой.

— Что угодно, только не это.

Они посмотрели друг на друга, потом взгляд Сары упал на запястья.

— Я вскрыла себе вены через два месяца после начала учебы в колледже. Из-за старшекурсника, от которого была без ума и который мне изменил. Как выяснилось, он волочился за каждой более или менее симпатичной мордашкой из новеньких. Я оказалась легкой добычей. Сама втрескалась в него. И думала, что буду любить до гроба, пока однажды не застала его со своей соседкой по комнате.

Аллегро молчал.

Она сухо рассмеялась.

— Ну, что, все старо как мир, не так ли?

— Ты намерена и дальше предпринимать попытки самоубийства, до тех пор пока они не увенчаются успехом? — Голос его был ласковым.

— И тем самым разочарую Ромео?

— Не говори так.

— А как я должна говорить, Джон?

Он опять коснулся ее запястий. Сара молча смотрела, как он подносит к своим губам каждый рубец и нежно целует его. Этот жест вызвал в ней невероятный прилив желания.

Когда он отпустил ее руки, она провела пальцем по его губам.

— Не дай мне умереть, Джон, — прошептала она и потянулась к нему. Его губы раскрылись навстречу ее губам, но ее тела он так и не коснулся. Даже когда одеяло вновь соскользнуло, обнажив ее груди.

Она протянула руку, чтобы выключить свет, но Аллегро покачал головой.

— Я хочу видеть тебя, — хрипло произнес он.

Она напряглась. Но не стала сопротивляться, когда он, встав с постели, убрал с нее одеяло. Она лежала смирно, закрыв глаза, смущаясь его пристального взгляда.

— Открой глаза.

— Мне трудно, Джон.

— Ты хочешь меня?

— Да… но я так боюсь.

— Ты можешь остановить меня в любую минуту. Если ты попросишь меня остановиться, я исполню твое желание. Обещаю. Ты мне веришь?

— Не знаю.

— Попробуй, Сара. Ты уже изгнала всех своих демонов.

— Не всех. Остался Ромео.

— Если ты позволишь Ромео управлять твоими желаниями и поступками — все, он победил.

— Ты все правильно говоришь, Джон.

— Потому что мы правы в своих чувствах. И в своих желаниях. — Он стоял на коленях возле кровати, вцепившись в край матраца.

Сара почувствовала, как рефлекторно напряглись ее мускулы — приготовившись к сексуальной атаке.

Но никакой атаки не было. Аллегро даже не сделал попытки прикоснуться к ней. Яркий свет лампы лился на ее обнаженное тело, выставленное словно напоказ, и Сара с удивлением обнаружила, что соски ее затвердели, словно маленькие камешки. Она тотчас ощутила прилив не столько возбуждения, сколько оптимизма.

Она разрешила себе захотеть любви. И двигали ею не ревность, не зависть и не отчаяние. Может, как это ни странно, она заработала это право. Заслужила его. Своими страданиями она сполна расплатилась за грехи и теперь наконец получила возможность узнать, что такое страсть.

— Да, — сорвалось с ее губ. Она смотрела, как он неуклюже стягивает с себя брюки, плавки и забирается в постель. Не желая терять ни толики своего возбуждения, она торопливо обхватила руками его шею и притянула к себе. Тело ее напряглось, стоило его твердому пенису коснуться ее бедра.

Он так же нежно ласкал ее. Его пальцы легко скользили по ее ребрам. Кончик языка выписывал круги вокруг сосков. Рука любовно поглаживала бедра. Мягкие губы порхали над ее подрагивающим от волнения животом.

Прелюдия любви была нежной и чувственной, и Сара хотела продолжения, но, даже мысленно призывая себя расслабиться, она вдруг прикрыла руками грудь, сжала кулаки, так что ногти больно вонзились в ладони.

— Мне кажется, я не смогу…

— Сможешь, Сара. Доверься мне. Позволь мне любить тебя.

Сара уступила. Она лежала не двигаясь, когда он, соскользнув с кровати, нежно раздвинул ей ноги. И вот уже его голова оказалась между ними, и Сара вскрикнула, почувствовав, как кончик его языка коснулся клитора. Инстинктивно она попыталась сдвинуть ноги, но в результате лишь крепче сжала его голову.