Ромео

Впервые за сегодняшний день у Сары увлажнился взгляд. Прости меня, Мел. Я вовсе не бессердечная. Хотя мне было бы гораздо проще жить, будь я такой.

Она поймала на себе взгляд Фельдмана. Психиатр стоял слева от нее, довольно близко, так что мог и коснуться, но он, разумеется, избегал этого. Очередной ее истерики он попросту боялся. Тем более на публике. На похоронах собрались коллеги Мелани, соответственно и его. Что бы они подумали, случись Фельдману — уважаемому и почитаемому мэтру — приобнять безутешную сестрицу и получить в ответ оплеуху?

Сара с тайным удовольствием вообразила себе подобную сцену. Светило психиатрии корчится под ее ударами. Шок и ужас на лицах окружающих. Психотерапевт, некогда врачевавший ее, унижен и оплеван. Постой-ка, Фельдман, не ты ли говорил мне, что лучше выплеснуть гнев, нежели его сдерживать? Или, того хуже, обратить его на себя? Не это ли ты твердил мне денно и нощно? Что скажешь, Фельдман?

— Это называется репрессией, Сара, — звучит его голос с мелодичным венгерским акцентом. — Ты отчаянно боишься оглянуться, заглянуть в себя.

Ей — восемнадцать. Она чопорно сидит в кожаном кресле в кабинете доктора Стэнли Фельдмана. Руки она скрестила на груди, словно защищаясь.

— Я не жалуюсь, Фельдман. С чего бы мне жаловаться?

— Тогда почему ты здесь?

— Я вскрыла себе вены. И сделала это неумело. — Бойко щебечет. Улыбается. Длинные рукава рубашки прикрывают свежие, незарубцованные раны.

— И что? Ты хочешь, чтобы я научил тебя делать это как следует?

Злость охватывает ее.

— Знаете, что меня больше всего бесит в вас, психиатрах? Вы охотно задаете вопросы, но ответов от вас никогда не дождешься. — Она уже на ногах. Направляется к двери. С нее довольно.

— Я не могу давать ответы, Сара. Никто, кроме тебя, не может их дать…

Бессовестная ложь. Нет у нее никаких ответов. Она не могла объяснить, почему покончила с собой ее мать, почему она сама предпринимала бесконечные попытки самоубийства, почему Мелани обрекла себя на роль жертвы Ромео и еще: почему она, Сара, запаниковала при мысли о том, что может стать его следующей жертвой.

Стоявший над гробом раввин в серебристой ермолке на коротко стриженных седых волосах, в темно-синем костюме с накинутыми на плечи голубыми, белыми и золотыми лентами, заканчивал каддиш — древнюю еврейскую молитву по усопшим. Справа от Сары стоял Берни, и, хотя он и был едва знаком с Мелани, громко шмыгал носом и время от времени прикладывал к глазам мятый голубой платок.

Скорбных плакальщиков хватало. Сара почти никого из них не знала. Около сотни человек — коллеги, друзья, пациенты — пришли на похороны. Наряд местной и городской полиции сдерживал толпу вездесущих масс-медиа и любопытствующих зевак в отведенной для них зоне.

Сара бросила взгляд на Билла Деннисона, стоявшего по другую сторону гроба, рядом с раввином. Классический образец скорбящего экс-супруга. Как всегда опрятен. Хорошо сшитый синий костюм в тонкую полоску, пиджак двубортный, европейского покроя. Киногерой-психиатр. Красивое лицо не лишено мужественности, а потому не слащаво. Майкл Дуглас вполне мог бы изобразить его на экране. Правда, Билл пришел бы в ярость, узнай он, что на роль выбрали не его самого. И, если бы все-таки сыграл себя, непременно сорвал бы звездные лавры. Профессиональный психиатр, обладатель премии «Эмми» за лучшее исполнение…

Она заметила слезы в его глазах. Что было в них? Трудно сказать. Билл всегда отличался умением выбрать правильную позу, дать адекватный ответ, вести себя сообразно обстоятельствам. Но, в конце концов, идеальных людей не бывает. И тот же доктор Уильям Деннисон был не без греха.

Возможно, она слишком цинична. Его слезы вполне могут быть искренними. Но что они выражают? Горечь утраты? Угрызения совести? Чувство вины за сокрытые тайны? Одна из которых была их общая. Открылся ли он Мелани? Сара сомневалась в этом. И Билл знал, что и она не проронит ни звука. Уж это он знал наверняка. Сара, как никто другой, умела хранить тайны.

Их взгляды встретились, и она тут же отвернулась, переключив внимание на Вагнера и Аллегро. Они держались в сторонке, подальше от траурной процессии и прессы. Вагнер стоял по стойке «смирно». На нем был синий костюм итальянского покроя, белая рубашка, репсовый галстук в сине-зеленую полоску и авиаторские темные очки. К чему они? Чтобы не жмуриться от яркого солнца или чтобы скрыть слезы?

Аллегро наконец переоделся. Выходит, у него было по крайней мере два костюма. Правда, сегодняшний был немногим лучше прежнего. Мерзкий тускло-коричневый цвет, узкие лацканы, вытянутые на коленках брюки, которые он явно забывал подтягивать, когда садился. Но все-таки он не был таким мятым, и, кроме того, она заметила еще и вполне приличный галстук. Интересно, он так же одевался на похороны других жертв Ромео?

Сара готова была поклясться, что Аллегро и Вагнер явились не только за тем, чтобы отдать последний долг усопшей. Или уронить слезу. Это было видно по тому, как Аллегро внимательно вглядывался в лица собравшихся, а Вагнер то и дело наклонялся к партнеру и что-то ему нашептывал.

Взгляд ее переместился на фотографа, стоявшего слева от Вагнера. Сара предположила, что он тоже из полиции. Должно быть, фотографировал и похороны других бедняжек. Выискивал повторяющиеся физиономии?

Подозревали ли они, что среди присутствующих находится Ромео? Допускали, что похороны — тоже часть придуманного им ритуала? Что для него так важно присутствие на траурной церемонии? Может, он смаковал процесс погребения своих жертв? Или наслаждался горем тех, кто их оплакивал? Психология вампира. Мерзкого извращенца. Но разве не таков этот Ромео?

Стоявший за ее спиной мужчина начал шумно всхлипывать. Она обернулась. Это был пациент Мелани. Роберт Перри. Сегодня утром, до начала траурной церемонии в похоронном бюро, он представился ей и, еле сдерживая слезы, горячо выразил свои соболезнования.

Перри действительно вел себя, скорее, как безутешный любовник, нежели как пациент. Неужели у них с Мелани была связь, как предположил Аллегро? Трудно поверить. Скорее всего, это была фантазия Перри. Выдача желаемого за действительное — так объяснили бы этот феномен Мелани и Фельдман. Пациентам свойственно влюбляться в своих психиатров. И воображать, будто врачи отвечают им взаимностью. Это естественно. Предсказуемо. Нормально.

Не лукавит ли Перри? Сара вспомнила, каким несчастным выглядел он, когда делился с ней своими переживаниями по поводу смерти Мелани. Что его так потрясло? Ее смерть? Или жестокое убийство, которое он совершил?

Убийственная ярость захлестнула ее. Она вновь перевела взгляд на детективов. Считают ли они Перри главным подозреваемым? Очевидно, у них нет прямых улик против него, иначе ему уже было бы предъявлено обвинение. Вообще, похоже, что с уликами у полицейских дела обстоят неважно. Убиты пять женщин. В том числе и их эксперт-консультант. А они даже не нащупали следа.

Перри несколько поутих. Сара краем глаза взглянула на него и заметила, что его утешает высокая эффектная женщина лет тридцати. Ее безупречная кожа была смуглой. Одета она была в серое шелковое платье простого покроя с застежкой из перламутровых пуговиц, которая тянулась до самого подола. Две нижние пуговицы были расстегнуты, и Сара углядела в разрезе крепкие мускулистые икры.

Отвлекшись от ног незнакомки, она перевела взгляд на ее короткую стрижку и крупные серьги-кольца в ушах. И вдруг ее пронзила догадка. Она узнала в женщине ведущую телепередачи «Опасная грань». Эмма. Какая-то Эмма. Что делает на похоронах эта помойная тележурналистка? Как, черт возьми, она сюда проникла? И еще имеет наглость утешать главного подозреваемого. Уговаривает Перри показаться в ее шоу? Доит из него информацию с пикантными подробностями о том, как он обнаружил изуродованное тело психиатра? Можно представить, как после этого подскочит рейтинг ее программы.