Звезда Тухачевского

Сталин грозно оглядел зал, как бы призывая ответить на этот вопрос присутствующих. Обвальная тишина зала вдруг прорвалась нервным, полным ненависти выкриком:

— Известно, что это за люди! Это — нелюди! Тухачевский — помещик!

— Вот вы говорите — помещик, — спокойно отреагировал Сталин, в глубине души довольный тем, что уже в начале своей речи сумел накалить атмосферу. — Ну и что? Ленин был дворянского происхождения, вы это знаете?

— Знаем! — откликнулся все тот же голос.

— Энгельс был сыном фабриканта — непролетарский элемент, как хотите. Сам Энгельс управлял своей фабрикой и кормил этим Маркса. Чернышевский был сын попа — неплохой был человек. И наоборот. Серебряков был рабочий, а вы знаете, каким мерзавцем он оказался. Лившиц был рабочим, малограмотным рабочим, а оказался шпионом. Подход к кадрам по социологическому признаку — не марксистский подход. Мы марксизм считаем не биологической наукой, а социологической наукой. Так что общая мерка, совершенно верная в отношении сословий, групп, прослоек, неприменима к отдельным лицам, имеющим непролетарское или некрестьянское происхождение.

Или говорят, — продолжал Сталин, — такой-то человек в 1922 году голосовал за Троцкого, поэтому он — не наш человек. Тоже неправильно. Человек мог быть молодым, просто не разбирался, был задира. Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Но потом он отошел от троцкизма и вместе с нами очень хорошо дрался с троцкистами. Какой вывод следует из этого? Из этого следует вывод, что самое лучшее — судить о человеке, о людях не по их словам, а по их делам, по их работе.

Итак, я назвал вам тринадцать человек. Чертова дюжина! Назову еще раз: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник. Из этой чертовой дюжины десять человек — шпионы. Главный вдохновитель — Троцкий. Он организовал группу, которую прямо натаскивал, поучал: давайте сведения немцам, чтобы они поверили, что у меня, Троцкого, есть люди. Делайте диверсии, крушения, чтобы они поверили, что у меня, Троцкого, есть сила. Троцкий организатор шпионов из людей, либо состоявших в нашей партии, либо находящихся вокруг нашей партии. Троцкий — это обер-шпион.

А вы читали показания Тухачевского? Он оперативный план — наш оперативный план! — Сталин возвысил голос. — Наше святая святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидания с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион. Все они — немецкие шпионы. — Казалось, Сталину доставляет особое удовольствие произносить слово «шпион», всякий раз придавая ему все новые и новые оттенки. — В Германии, в Берлине есть одна опытная разведчица. Ее зовут Жозефина Ганзи. Она красивая женщина, что не только не мешает ей быть хорошей разведчицей, но, напротив, помогает выполнять шпионские задания. Она завербовала Карахана. Она помогла завербовать Тухачевского. Завербовала их по бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она же держит в руках Рудзутака. Это очень опытная разведчица, Жозефина Ганзи. Она датчанка, но состоит на службе германского рейхсвера. Красивая, очень охотно идет на всякие предложения мужчин, а потом их гробит.

Сталин усмехнулся в усы с видом человека, хорошо знающего, как может красивая женщина завлекать, а потом гробить мужчин. Он с удовольствием склонял эту пресловутую Жозефину Ганзи по всем падежам, наслаждаясь возможностью посмаковать эту пикантную тему.

— Итак, что мы имеем? Мы имеем ядро, ядро, состоящее из десяти патентованных шпионов и трех подстрекателей шпионов. Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было сброшено, перебито, и они взялись за это дело. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны все было готово, чтобы армия перешла к вредительству, с тем чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили.

Сталин немного передохнул и продолжал уже громче и яростнее:

— Это агентура, руководящее ядро военно-политического заговора в СССР, состоящее из десяти патентованных шпиков и трех патентованных подстрекателей-шпионов. — Сталин сознательно повторял и повторял эти цифры и эпитеты, чтобы они, как он рассчитывал, намертво впечатались в головы слушавших его военачальников. «Мнят себя честными и неподкупными и, видимо, мучительно раздумывают, как им получше и понадежнее откреститься от своей близости к Тухачевскому и иже с ним, но мы не дадим им такой спасительной возможности, — не без мстительности подумал Сталин. — Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в стране, сколько политику германского рейхсвера».

Он отпил из стакана, стоявшего на трибуне, глоток боржоми и продолжил.

— Я вижу, как они плачут, попав в тюрьму! — неожиданно прервав тему, воскликнул Сталин, но в этом восклицании не прозвучало сострадания, в нем отчетливо проявилась радость. — Сейчас эти невольники германского рейхсвера сидят в тюрьме и плачут. — Лицо Сталина вновь озарила радость. — Политика! Руководители! — Эти два слова были исполнены грозного сарказма. — Как же рейхсверу удалось так легко вербовать этих мерзавцев? — Сталин использовал свой излюбленный прием: ставить вопросы и самому же отвечать на них. — Рейхсверу это удалось потому, что он прекрасно знал их слабое место — карьеризм. Они, эти изверги, мечтали: завтра все будут у нас в руках, немцы с нами, Кремль с нами, мы изнутри будем действовать, они извне. И мы окажемся на вершине власти!

Последнюю фразу Сталин произнес с тихой яростью.

— Почему мы так странно прошляпили это дело? Почему мы мало кого сами открыли из военных заговорщиков? В чем тут дело? Может быть, мы малоспособные люди или совсем уж ослепли? Тут причина общая. Конечно, армия не оторвана от страны, от партии, а в партии, вам известно, наши успехи несколько вскружили голову: каждый день успехи, планы перевыполняются, жизнь улучшается, политика будто бы неплохая, международный вес нашей страны растет бесспорно, армия сама внизу и в средних звеньях, отчасти в верхних звеньях, очень здоровая и колоссальная сила. Поневоле острота зрения пропадает, начинают люди думать: какого рожна еще нужно? О какой контрреволюции вы говорите? Есть такие мыслишки в головах. Мы-то не знали, что это ядро уже завербовано германцами, и они — даже при желании отойти от пути контрреволюции — не могут отойти, потому что живут под страхом того, что их разоблачат и они головы сложат. А мы притупили бдительность. И вот в этой-то как раз области мы и оказались разбитыми.

И тут Сталин перешел к проблемам разведки. Нужно иметь такую разведку, сказал он, когда каждый партийный и каждый непартийный большевик составлял бы своего рода разведку и был бы предельно бдительным. Надо расширять такую сеть разведки. Мы разбили буржуазию на всех фронтах и только в области разведки оказались битыми как мальчишки. У нас сейчас нет настоящей разведки. Наша разведка по военной линии плоха, она засорена шпионажем. Разведка — это та область, где мы впервые за двадцать лет потерпели жесточайшее поражение. Задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши. Слишком большие победы одержали, товарищи, слишком лакомым куском стал СССР для всех хищников. Громадная страна, великолепные железные дороги, флот растет, производство хлеба растет, сельское хозяйство процветает и будет процветать, промышленность идет в гору. Это такой лакомый кусок для империалистических хищников, что он, этот кусок, обязывает нас быть бдительными. Судьба, история доверили нам этакое богатство, эту великолепную и великую страну, а мы оказались спящими, забыли, что этакое богатство, как наша страна, не может не вызывать жадности, алчности, зависти и желания захватить эту страну.

Он снова отпил глоток боржоми.