Звезда Тухачевского

И вот теперь он стоит, сгорбившийся, узкоплечий, с землистым лицом и потухшими глазами, перед судом Военной коллегии, как самый махровый преступник, как клятвоотступник, как заговорщик, осмелившийся поднять руку на завоевания социализма, и блеклым, приглушенным голосом отвечает на резкие, беспощадные, бьющие прямо в сердце, как бьет вражеская пуля, вопросы Ульриха.

Ульрих обвиняет Уборевича в том, что он вместе с Тухачевским и Корком разрабатывал план поражения Красной Армии в будущей войне. И якобы это утверждал на допросе подсудимый Корк.

Тухачевский вслушался в ответ Уборевича:

— Корк говорит совершенную неправду. Я пока хочу заметить только одну его фальшь. Он говорит, будто я ставил ему задачу командовать армией на правом фланге, что эта армия должна пойти на Ригу, где и будет неизбежно разбита противником. Но можно просмотреть оперативный план Белорусского округа 1935 года, и там вы не найдете подтверждения тому, что хотя бы одна армия правого фланга была нацелена на Ригу.

Да, теперь не остается сомнений, что именно Корка следствие избрало как главного обвинителя всех своих сотоварищей.

В чем, в чем, но уж в стремлении к пораженчеству Уборевича не обвинишь. Уборевича, который всегда пристально следит за изменениями политической обстановки в соседних государствах, оперативные планы которого были всегда тщательно выверены, являли собой плод его напряженной военной мысли. Уборевича, который как никто другой мог оценивать возможные силы противника, особенности театра военных действий, роль современных родов войск, можно было обвинить в чем угодно, но только не в стремлении подставить войска Красной Армии под удар агрессора.

Да, дорогой мой друг, не помогло тебе твое имя, не спасло тебя, отвернулся от тебя святой Иероним, и еще долго будут проклинать того, кого нарекли Иеронимом Уборевичем…

А вот теперь подошла очередь Ионы Эммануиловича Якира, бывшего командарма первого ранга, бывшего командующего Киевским военным округом…

То, что Якир стал командармом, — тоже один из парадоксов, рожденных революцией. Якир часто говаривал Тухачевскому, да и другим своим друзьям: «Я никогда военным человеком не был, да и ничего раньше в военном деле не понимал. Начал я свою «карьеру» с того, что организовал два-три десятка храбрецов и на грузовике преследовал румын у Кишинева».

Вроде бы сугубо гражданский человек — учился в Швейцарии, в Базельском университете, затем в Харьковском технологическом институте, а уж потом в Высшей военной академии германского генерального штаба. Недруги всласть издевались: «полководец», которого в армию занесло не иначе как попутным ветром! «Фармацевт он, а не командарм! — высмеивали Якира шутники. — Только и того, что владеет иностранными языками. А на кой ляд нужны нам иностранные языки? Переводчики даром хлеб будут есть? А то возьмем, да и всю планету заставим говорить на русском!»

В двадцать два года Якир — член Реввоенсовета Восьмой армии Южного фронта. Вот это взлет! Зубами грызет гранит военной науки: рабочий стол всегда завален книгами по военному искусству. Надменные немецкие генералы оценили его: Якиру предложили выступить перед генералами рейхсвера с циклом лекций о гражданской войне в России.

Еще студентом Якир мечтал стать ученым-химиком. Мечты были вдребезги разбиты войной и революцией. Жесткий, когда надо было пресекать беспорядки, Якир по своей натуре был человеком мягким, обладающим большим чувством такта, поразительно скромным.

Тухачевский очнулся от воспоминаний и раздумий. Что он там говорит, Иона Якир?

Маршал конечно же не мог знать, что еще до суда Якир послал письмо Сталину:

«Родной, близкий тов. Сталин. Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии, ее руководителей — потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину и полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства… Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».

Ну вот и пришла пора тебе, дорогой Иона, умереть со словами любви к товарищу Сталину… Погоди, погоди, а что же теперь станется с твоим сыном Петей? Он же еще совсем подросток! Как он говорил тебе, Иона: «Папочка! Мне иногда становится страшно, что я мог бы родиться не в Советском Союзе!» Он родился в Советском Союзе, и ему не будет страшно?

Разумеется, не ведал Тухачевский и о резолюции, которую на следующий день начертал на письме Якира Сталин и присоединившиеся к нему Ворошилов, Молотов и Каганович:

«Мой архив. Ст. Подлец и проститутка. И. Ст.». «Совершенно точное определение. К. Ворошилов, В. Молотов». «Мерзавцу, сволочи и бляди одна кара — смертная казнь. Л. Каганович».

А вот уже и Витовт Казимирович Путна, командарм второго ранга, последняя должность перед арестом — военный атташе в Великобритании.

И снова Ульрих своими вопросами старается сходу сломить Витовта. Он говорит ему: подсудимый Корк показал, что Путна входил в троцкистскую военную организацию правых вместе с Примаковым и Туровским. Основная задача группы — военный переворот в Кремле. Штаб переворота — Корк, Тухачевский и Путна.

Как и Эйдеман, Путна из литовских крестьян. Военная подготовка — школа прапорщиков. А главная школа — гражданская война. Многие ее версты прошагал вместе с Тухачевским. И на Восточном, и на польском фронте, и при подавлении Кронштадтского мятежа. Был начальником управления военно-учебных заведений Красной Армии, командиром стрелкового корпуса. Потом военный атташе — в Японии, Финляндии, Германии, Великобритании. Как сейчас легко обвинить его в том, что он был и японским, и финским, и германским, и английским шпионом!

И вот этот самый Витовт (не могли же его подменить двойником) говорит, что два года назад он вручил лично Тухачевскому письмо от Троцкого с прямым предложением принять участие в троцкистском заговоре. Тухачевский якобы после ознакомления с этим письмом поручил Путне передать, что Троцкий может на него рассчитывать. Участники военной антисоветской троцкистской организации, по словам Путны, — Примаков, Кузьмичев, Лапин, Шмидт…

А как они вместе воевали против Колчака, а позже на польском фронте! Героический начдив был Путна! Куда же делось его геройство сейчас, когда он, сломленный и разбитый, кается во всех смертных грехах и просит пощады?

А это кто встал перед судом? По-детски наивное лицо, темные волосы, которые уже тронула седина; пенсне, почти такое же, как и у Уборевича. Лицо — странное сочетание наивности и мудрости. Неудивительно: это же Август Иванович Корк, самый старший среди них, представших перед судом. Спустя десять дней у него юбилей — пятьдесят лет, какое бы устроил он веселое пиршество, какие бы пили заздравные чаши и вспоминали былое, не забыли бы и дни нынешние! Какое коварство судьбы: вместо юбилейного застолья — скамья подсудимых!

Да у нас тут и впрямь полный интернационал: Корк — эстонец и тоже крестьянский сын. Пахать бы тебе землю, дорогой Август, так нет, понесло тебя в пехотное училище. Самый образованный из всех подсудимых; еще до революции, в четырнадцатом, окончил Академию Генерального штаба, потом и военную школу летчиков-наблюдателей. Еще в старой армии был подполковником. А попал в подчинение к нему, подпоручику Тухачевскому, вместе воевали против белополяков на Западном фронте, командовал там Август Иванович Пятнадцатой армией, отличившейся в боях под Гдовом. Потом — Южный фронт, где Корк — герой штурма перекопских и юшуньских позиций врангелевцев. Благодаря натиску его Шестой армии красные войска овладели Крымом. После войны командовал разными военными округами, в том числе и Московским, а два года назад возглавил Военную академию имени Фрунзе, куда за ним и пришли посланцы Ежова.