Страница 7 из 8
— В самом деле? — в зеркальце заднего вида Эрни видит направленный на себя крайне неприятный взгляд парня. — А вот меня учили, что это очень высокая цена, когда ты должен предавать свои жизненные ценности. Или, упоминая как бы приклеившиеся деньги, вы имели в виду свои собственные? А мне вот почему-то кажется, что вы их крали, верно?
Эрни чувствует, что его щеки горят. «Лучше, чем некоторые твои коллеги», — так Джанин всегда про него говорила. «Она ошибалась, — угрюмо думает Эрни. — Видимо, мы оба ошибались».
Эти мысли заставляют Эрни чувствовать себя крайне неуютно, и он поступает, как всегда в таких случаях, — пытается заглушить их болтовней.
— Ну, так и что? Ты сам это сказал: я вывел себя из сферы действия закона причины и следствия. И всего-то минут на десять… какие от этого могут быть последствия?
— А что еще вы сделали? — спрашивает парень. — Случайно не обнаружили, что стали лгать гораздо чаще? Чаще стали нарушать разные правила? Даже и тогда, когда на вас нет костюма?
— Эй, не надо на меня давить. Что ты знаешь о жизни?
— Я знаю, что никогда не хотел врать своей жене. Я знаю, что человеческий организм не слишком приспособлен к тому, чтобы в сутках было 32 часа. Я знаю…
Эрни по интонации чувствует, что парень и рад бы замолчать, но алкоголь развязал ему язык, и он просто не может прервать словоизвержение.
— Я знаю, что когда первый раз я случайно заснул, работая в костюме, я поклялся самому себе больше никогда не допускать такой бессмысленной траты времени и с тех пор каждый раз принимал эпинефрин[12]. И теперь я не уверен, что смогу остановиться. В нормальном времени, чтобы погасить действие эпинефрина, я принимаю снотворное и не уверен, что смогу и с него соскочить.
Парень, наконец, ударяется в слезы.
— И зачем все это было нужно? — спрашивает он.
Эрни не по себе. Он не переносит зрелища плачущего взрослого мужчины. Возможно, потому что так было воспитано его поколение. Возможно, это просто старомодный мачизм. Как бы там ни было, во всем мире не хватит пива, чтобы заставить Эрни лить слезы перед человеком, которого он едва знает. Эрни избегает смотреть в зеркальце, как будто опасается увидеть там свою голую сестру.
— Для того чтобы уложиться в один год, — отвечает физик самому себе. — И попал в зависимость от стимуляторов и снотворных, чтобы иметь возможность прочесть больше материала. Чтобы получить работу, а после только и делать, что мучиться угрызениями совести, потому что ты обошел других, пользуясь бесчестно полученным преимуществом… Вы совершенно не правы, — продолжает парень, всхлипывая. — Никому и никогда не удастся вырваться из действия причин и следствий. Вы просто-напросто вытягиваете карты из колоды в неправильном порядке.
Чисто машинально Эрни все же бросает взгляд в зеркальце. Большая ошибка!
— Иисусе! — восклицает он. — Парень, зачем ты мне, все это рассказываешь?
— Чтобы вы вернули мне костюм, — отвечает физик дрожащим голосом. У него красное и мокрое лицо, глаза налиты кровью. — Чтобы я не обращался в полицию. Чтобы я мог вернуть устройство на место, и никто бы не узнал о его пропаже. Чтобы, думаю, продолжить разрушать свою жизнь.
Он снова начинает рыдать.
— Господи! — вздыхает Эрни.
Когда они подъезжают к дому Эрни, тот говорит:
— С тебя пятьдесят восемь пятьдесят.
Парень бросает на него непонимающий взгляд, затем смеется. Ну, хоть чувство юмора еще не утратил. Эрни спрашивает, как его зовут.
— Эрнст, — отвечает физик.
— Шутишь? — смеется Эрни. — Это меня так зовут! Предки назвали меня в честь Хемингуэя.
— Мои тоже, — голос Эрнста звучит ровно, он, кажется, уже успокоился. — Они хотели, чтобы я пошел по литературной части.
— Черт, — задумчиво произносит Эрни, — понятия не имею, какую мои старики мне прочили карьеру, но уж точно не таксиста. Подожди в машине, я быстро.
Дома он извлекает из подвала купленный им чемодан «самсонит» и запихивает туда костюм, не чувствуя ни малейшего сожаления по поводу неиспользованных возможностей. Наверное, все было бы иначе, если бы разговор с физиком Эрнстом начался аккурат у крыльца дома Эрни. Но во время долгой дороги из Кеймбриджа у него было достаточно времени. На этом пути хватает разных поворотов, темных закоулков, где он мог бы выбросить парня и поехать дальше. Время позднее, и существуют места, где белому парню ночью лучше не появляться. Так что, возможно, тощий несчастный Эрнст больше никогда бы и не появился на его жизненном пути.
Однако вероятен вариант, когда Эрни высаживает парня на каком-нибудь пустыре и ломает ему ноги передним бампером. А потом сваливает, выбирая темные улицы и не включая фар, чтобы никто не смог разглядеть номер. Он мог бы не просто сбить худосочного стипендиата, но еще и проутюжить для верности, а копам досталось бы единственное описание: «Это было такси».
Да, все это можно организовать, но Эрни ничего не делает. И даже не может объяснить почему. Боится разоблачения? Сказать ведь легче, чем сделать. До сих пор, конечно, ему все сходило с рук, но стоит ли испытывать судьбу? Короче, Эрни ни в чем не уверен. Он просто чувствует, что расстается с костюмом без сожалений.
Эрни возвращается в кабину, передает Эрнсту чемодан и разворачивает машину, чтобы отвести парня назад в Гарвард-ярд.
— Это не мой чемодан, — говорит Эрнст.
— Э-э, ну да, но костюмчик-то в нем. Парень, не испытывай мое терпение!
— Нет. Вы не понимаете.
До Эрни доносится звук застежки-молнии.
— В моем чемодане лежит тетрадь. А там расписано все позаимствованное мною время. Если я не верну этот журнал, я не буду знать, откуда мне снова можно заимствовать.
«А может, перестать тебе тырить время, — хочет сказать Эрни. — Вдруг это поможет тебе и с «колес» соскочить». Но Эрни понимает, что не следует добивать лежачего. Поэтому просто говорит:
— Чемодан у моей жены.
— Он мне нужен, — твердо заявляет Эрнст.
Эрни глядит на него в зеркало.
— Парень, — устало произносит он, — ты сам не понимаешь, чего просишь.
— Он мне нужен! — вот и все, что на это отвечает физик.
Эрни подгоняет тачку к дому сестры Джанин, где шторы на окнах гостиной достаточно тонкие, чтобы увидеть: свет на кухне еще горит. Он вздыхает:
— Давай сюда этот несчастный чемодан.
Он звонит в дверь и видит, как сестра Джанин выглядывает из-за штор. Через минуту на крыльцо выходит сама Джанин. Эрни делает глубокий вдох.
— Мне надо кое-что тебе рассказать, — говорит он, — и я намерен сделать это прямо сейчас, все без утайки.
Месяц спустя у Эрни звонит телефон. Он вернулся домой в семь часов вечера, а на улицу сегодня выехал в семь утра. Теперь он постоянно работает в таком режиме. Он, конечно, делает пару получасовых перерывов, чтобы перекусить и почитать, но дальше снова без устали колесит по бойким направлениям — между Бостоном и аэропортом Логэн или у госпиталей — Бригемского или Массачусетского. Он делает это ради Джанин, говорит он сам себе, но когда дает себе труд немного поразмыслить, понимает: дело не только в этом.
Последнее время у него появилась еще одна устойчивая привычка: он старается приезжать на ланч в одно определенное заведение. Старик за стойкой, видимо, считает Эрни крайне рассеянным типом, поскольку тот, уходя, всегда оставляет сдачу на стойке. Эрни проделывает то же самое еще на одной заправочной, но только девушку, которая там раньше работала, уже уволили. И произошло это вовсе не из-за того, что Эрни ограбил заведение. Бедная девица была слишком честной, чтобы оставлять себе сдачу, которую он «забывал», и хозяин заведения постарался от нее отделаться, поскольку при закрытии у нее все время не сходился баланс, причем в положительную сторону. Эрни поговорил с Робертой, диспетчером, нельзя ли пристроить девицу на работу в парке, но девушка это предложение не приняла. Эрни видит в этом подтверждение правила: очень трудно сделать человеку добро после того, как ты причинил ему зло.
12
Стимулятор адреналина.