Оборотень

Три часа на яхте, но мальчик совершенно не чувствовал усталости. Наоборот — восторженный подъём, а ещё — железную силу своих рук, плеч, упругость ног.

— У тебя талант, — сказал ему Олег. — Завтра будешь полностью сам управлять яхтой. И мною командовать, как юнгой. А если где-то ошибёшься, я ни слова не скажу — сам выйдешь из положения. У тебя получится.

От этой похвалы Серёжа колесом прошёлся по песчаному пляжу. Олег сидел, откинувшись в шезлонге — в одних плавках, загорелый, высокий, стройный и мускулистый одновременно. Тёмные кольца волос закрывали лоб и шею. Серёжа прямо перед ним, подпрыгнув, перекувыркнулся в воздухе и крепко стал пятками в песок. Олег улыбнулся ласково, как младшему братишке. Помолчал немного, потом вдруг спросил:

— А этот… твой родственник… Давно у вас живёт? Кто он тебе?

Серёжа не ожидал вопроса.

— Нет… — протянул, — недавно. Он… вроде дядя… двоюродный.

И тут Серёже стало стыдно. И зло взяло. Отец ведь не просил называть Гриню родственником. Это сам Гриня придумал. Что ж он теперь, ради этого противного притворщика должен лучшему другу врать? Нет уж!

Плюхнувшись в соседний шезлонг, он повинился:

— Нет, Олежа, это я соврал, по инерции. Никакой он нам не родственник. Батя мой какую-то статью убойную готовит, вот и привёл в дом этого… Взрослый, а себя велит называть Гринею! Помогает отцу.

— Вот как… — Олег смотрел задумчиво, покривил губы. — Мне он что-то не понравился.

— Правда? — Серёжа обрадовался и даже не подумал спросить, где же парень мог так хорошо разглядеть Гриню. — Мне он тоже не нравится. По-моему, строит из себя тихоню, а сам — себе на уме. И вообще, уха у него нет!

— Уха?

— Ну да! Левого! За волосами не видно, они у него такие волнистые, длинные, нарочно небось отпустил. Но я дома с ним завтракал и на повороте увидел. Но виду не подал.

— Уха нет. — Олег пожал плечами. — Отчего бы это?

— Собака откусила! — Серёжа развеселился, прыгнул в песок, задрыгал руками и ногами, защёлкал зубами. Пальцами сделал жест, словно отхватывает себе ухо и отбрасывает в сторону. Олег тоже бросился на песок, стал на четвереньках гоняться за мальчишкой, лаять, делая вид, что хочет укусить. Нахохотавшись и немного успокоившись, они растянулись на песке.

— А что, и вправду собака его искалечила? — спросил Олег.

— Да нет! Это я так, придумал. Потому что он собак жутко ненавидит.

— Говорил?

— Ну да, он скажет! Тяпка на него залаял — ты знаешь, бегает такой во дворе, малявка лохматая, бабки Прокофьевны из третьего подъезда пёсик. Так он такой булыжник в него запустил — я глазом не успел моргнуть, как он нагнулся, схватил и бросил! Хорошо, промахнулся, а то бы убил псину. И тут же запричитал: «Боже мой, такой маленький пёсик! А мне показалось — огромный зверь. С перепугу я…» И врёт же: с самого начала видел, что Тяпка под ногами крутился!

— Может, он опасный какой-нибудь? Или псих?

Олег казался обеспокоенным. Серёже очень хотелось рассказать ему про ножи и ампулы. Но… Он ведь даже отцу об этом не сказал. Сам разберётся. А, может, ещё пару-тройку дней, и этот Гриня исчезнет из их квартиры и жизни. И Серёжа, испытывая радость оттого, что Олег за него переживает, всё же отрицательно покачал головой:

— Да нет, странный конечно, но вроде безобидный.

— Ладно! — Олег легко вскочил на ноги, потянулся. — Бог с ним, забудем! Вот я тебе сейчас покажу несколько отличных приёмов самозащиты. Лёгких и очень эффективных. Становись напротив…

В этот день они почти не заходили в дом. Только в самом начале, чтоб Серёжа мог посмотреть. Потому что, едва они подъехали к воротам, мальчик ахнул, замерев от восторга. Перед ним стоял настоящий замок. Выложенный, правда, не из серых каменных глыб, а из современного красивого бело-розового кирпича. Но со множеством башенок, на которых крутились флюгера и флажки, с длинными стрельчатыми окнами, витыми лесенками по периметру, верандами, арками и со, словно повисшим в воздухе, на втором этаже, застеклённым зимним садом. Олег провёл его по дому, как по музею, показав и столовую со старинной мебелью, и видио-аудиостудию с самой современной техникой, и комнату страха у одной из башен — со скелетами, инфракрасным светом и всякими электронными штучками. Мимоходом — комфортабельные спальни второго этажа, бильярдный зал и зимний сад со скульптурами. А потом они спустились в сад и, практически, в дом не заходили. Даже ели на веранде. Первый раз: молоко, творог со сметаной, хлеб с маслом — ужасно всё вкусное. А уже под вечер разогрели в микроволновке бифштексы, открыли какие-то невиданные отличные консервы, салями, торт-мороженое и кока-колу.

Олег казался огорчённым из-за того, что Серёжа не останется ночевать.

— Думал, вечером костерок разожжём, посидим… У меня ведь здесь есть и небольшая обсерватория — вон в той башне. Я тебе не показывал, думал сделать сюрприз. Посмотрели бы ночью на звёзды!

Серёжа и сам расстроился, но отступить от задуманного не мог. Отец слишком доверчив к Грине, оставить их одних… Нет, ни за что!

Он тогда ещё не знал, что Игорь не придет ночевать. Но даже если бы и знал, всё равно вернулся домой. Чтобы не оставлять Гриню хозяином в квартире. Всего этого Олегу он объяснять не стал, сказал только:

— Есть одно дело… Отец просил вернуться.

Олег легко махнул рукой.

— Ладно, чего там. Путь недалёкий, завтра приедем.

В своём дворе мотоцикл лихо подкатил к Серёжиному подъезду и мгновенно стал — как влитой. Олег сам расстегнул у мальчика на подбородке ремешок шлема, снял, провёл рукой по его вихрам.

— До завтра. Встречаемся в восемь, помнишь? Не проспи!

— Ни за что! — глаза у Серёжи были счастливые, весёлые.

— Можешь не завтракать, — добавил Олег, нажимая на педаль и разворачивая мотоцикл к гаражу. — Поедим на даче, вместе.

Серёжа не стал и ужинать — был не голоден. Там, на даче, они два раза садились капитально к столу, но и всё остальное время он постоянно что-то жевал. Олег совал ему пакетики то с поп-корном, то с крекерами, то с крабовыми палочками, то вафельные трубочки с кремом или упаковки с балыком… Мальчик только вежливо предложил Грине самому покопаться в холодильнике, и включил телевизор. Шла какая-то музыкальная юмористическая программа. На душе было легко, радостно. И когда через время Гриня присел к нему рядышком на диван и стал расспрашивать — как, мол, ты, Серёженька, провёл день? — мальчик охотно стал рассказывать. Ему хотелось выговориться — лучше всего, конечно, папе. Но… Пусть уж и этому бомжу!

Наутро Серёжа завёл себе даже будильник, на полвосьмого. Хотя обычно он этого не делал, учился просыпаться, как папа — по собственному желанию. Но сегодня он очень боялся проспать. Грини уже не было: раздвижное кресло сложено, бельё аккуратной стопкой — на сидении.

«Куда это он, — подумал удивлённо, — опять за грибами?»

Убедившись, что гостя точно нет в квартире — ни в ванной, ни в туалете, ни на кухне, — Серёжа быстро проверил тайники. Они оказались пусты! И дыра за бачком, и стол на балконе — ни ампул, ни ножей.

Серёжа вдруг ощутил необыкновенную лёгкость и радость. «Освобождение» — вот как называется это чувство, вспомнил он. До сих пор о таком читал только в книжках, и вот — сам испытал! Этот непонятный и неприятный человек, похоже, покинул их дом навсегда. Здорово! Скатертью ему дорога! Может, конечно, отец огорчится, что-то он там собирался о Грине и с Гриней писать. Но ничего. Он ведь не знал того, что знал Серёжа. А мальчика последние дни странные догадки посещали — временами, наплывом. Как будто Грине был нужен зачем-то именно он, Серёжа. Случайно пойманный взгляд — непонятный, с неуловимым, уплывающим выражением. В голосе приторном, дребезжащем вдруг что-то гортанное прорвётся, глубоко запрятанное. Или фраза, будто обычная: «Костерок разложить, это я умелец…» — а вот в груди, в солнечном сплетении, потянет ноющая, горячая боль… Не мог Серёжа этого объяснить и самому себе удивлялся: «Дурь какая-то! Я-то причём?» А вот не исчезала тревога так, чтоб совсем. А сегодня даже сон приснился.