Оборотень

Олег подошёл совсем близко, мог хорошо видеть Серёжу и его спутника. Они, видимо, только что искупались, лежали на песочке, обсыхали. Серёжа — смуглый, крепкий и гибкий, его родственник — невысокий, ещё молодой, но какой-то аморфный и неприлично бледный.

— Ты хорошо плаваешь, — говорил он Серёже. — А я вот не умею.

— Видел, барахтаетесь у самого берега. Хотите, поучу? В вашей жизни пригодится!

— Нет, Серёженька, что ты! — махнул тот рукой. — Спасибо, ты добрый мальчик. Но я воды боюсь, как-нибудь так…

— Ваше дело, — Серёжа перевернулся с живота на спину, заложил руки за голову. Разочарования в его голосе не было.

Олег, невидимый, смотрел из густого кустарника на мальчика, любовался им. И вдруг почуял, уловил боковым зрением ещё один взгляд. Родственник тоже глядел на Серёжу. В эти несколько мгновений, не зная, что за ним наблюдают, он не притворялся, не играл роль. Его глаза сошли в щёлочку, верхняя губа вздернулась, обнажив ряд зубов, ноздри раздулись… Серёжа ничего не видел, его глаза неотрывно следили за парящей высоко в небе птицей… Но вот родственник мигнул, мускулы его лица расслабились.

— Ты купайся, Серёжа. — Голос его был такой же мягкий, дребезжащий. — Не обращай на меня внимание. Я просто посижу на берегу.

— Успею ещё. — Серёжа потянулся и сел. — Мы сейчас костерок разожжём, шашлыки делать будем.

— Это хорошо! Костерок разжечь — это я могу, это я умелец! — Родственник тихо захихикал. — Ты не беспокойся, я всё сделаю сам.

Олег стал потихоньку отступать. Не хватало, чтоб на него наткнулись, собирая хворост! Вновь огибая старую плотину, он был в недоумении и растерянности. Странный человек, этот родственник. Тот его взгляд — жуткий, звериный. Не причудился ли он Олегу? Одно какое-то мгновение… Ничего, он завтра расспросит Серёжу — что за родственник, откуда взялся, что ему надо. Он, Олег, никому не даст в обиду этого славного мальчика, станет ему лучшим другом, самым близким, ближе, чем отец! Он и в дальнейшем может для Серёжи сделать многое — с помощью своего отца. Собственно — любую дверь откроет…

«Харлей Девидсон» мчал по трассе к водохранилищу, к даче. «Завтра, — повторял про себя Олег. — Завтра!..»

КАНДАУРОВ

Не всегда удавалось отдохнуть и в воскресенье. А уж рабочая суббота для майора была обычной нормой. Особенно сейчас, когда он так остро ощущал мгновенно убегающее время — час за часом! Викентий чуял, что убийца рядом, где-то здесь, на этих улицах. Притаился. А, может, наоборот, не скрывается, уверен в себе. Пусть бы так, это даже лучше. Ему, «упырю», не нужно знать, что вчера вечером, в самолёте, на пути из города Ярославля, майор Кандауров по-настоящему поверил, что удача близка.

Накануне ему позвонили из Ярославльского УВД.

— По вашему запросу есть сведения — из колонии строгого режима, — сказал незнакомый коллега.

— Можете сказать, что именно? — спросил Викентий в нетерпении.

— Лучше приезжайте, не разочаруетесь, это то, что вам нужно.

Первым же рейсом Кандауров вылетел в Ярославль. Час в воздухе, двадцать минут такси из аэропорта в центр города. Потом, уже на служебной машине, его отвезли в один из окраинных пригородов. Знакомая процедура проверки документов, железные двери, решётчатые перекрытия коридоров, казённый тюремный двор. В административном здании, в канцелярии, его уже ожидал молодой офицер, лейтенант Пащенко. Он и рассказал Кандаурову историю почти двухгодичной давности. Тогда обнаружилась пропажа заключённого. Поскольку этот человек был одним из грозных авторитетов колонии, жестоким, хитрым и изобретательным рецидивистом, предположили, что он убежал. Тем более, что на его счету было два удачных побега. Подали на него в розыск, а через две недели нашли — разлагающийся труп.

Приближалось время отопительного сезона. Лейтенант встретил приехавшую машину с углем, подвёл её к бункеру, где оставалось ещё немного прошлогоднего топлива. Кузов у самосвала стал подниматься, уголь посыпался. Но тут механизм заело. Шофёр выругался, опустил кузов на место, попытался вновь его поднять. Не вышло. А пока машина то тарахтела, то затихала, лейтенант заглянул в бункер. Солнце стояло как раз в зените, светило в открытый люк, и офицер увидел торчащую из антрацитовой кучи человеческую руку. Видимо, когда посыпалась небольшая порция нового угля, старые пласты сдвинулись и обнажили то, что до сих пор скрывали.

Лейтенант сразу вспомнил недавнего беглеца. Быстро закрыв люк, он отправил машину к запасному погребу, послал туда же четверых солдат — на ручную разгрузку угля, и механика: пусть потом исправит подъёмный механизм. Сам же пошёл прямо к начальнику колонии и лично тому, без свидетелей, доложил об увиденном. Прихватив двух личных телохранителей, начальник поспешил за лейтенантом. Извлечённое из угля тело они занесли в стоящий рядом сарай. Это и в самом деле оказался «беглец». Но не вид измазанного углем разлагающегося тела, и даже не выколотые его глаза поразили четверых человек. У убитого был отрезан, а скорее даже вырезан половой орган и вырезаны два куска тела — на каждой из внутренних сторон бёдер, у самого паха.

… Рассказывая Кандаурову об этом, лейтенант побледнел, на лбу выступили капельки пота. Викентий уже знал, что молодой офицер, вскоре после своей страшной находки, попал в психиатрическое отделение госпиталя, долго лечился, но потом был вновь признан годным к службе, вернулся в колонию. Теперь же, вспоминая, он словно всё видел вновь.

— Если бы мне сказали, что на этого человека напал тигр, я бы поверил, — лейтенант криво усмехнулся. — Отличие было лишь в том, что края ран были ровными. А значит, их нанесли каким-то инструментом, ножом или бритвой… Когда мы все немного пришли в себя, начальник приказал своим охранникам завернуть труп во что-нибудь и посторожить, никого не подпуская. Меня же повёл к себе в кабинет, где мы и решили скрыть факт убийства. Вернее, решил сам начальник. «На Вуколова уже объявлен розыск, — сказал он. — Ну и пусть так останется. Зачем нашей колонии дурная слава? Ведь не просто убийство, каннибализм какой-то. Жуть! Комиссии понаедут, проверки начнутся! Убитый был зверь зверем, кто-то с ним посчитался. Кого жалеть?…» Я, знаете ли, дал себя уговорить, согласился.

— Почему же теперь изменили решение?

— Ну, об «угличском упыре» мы все знаем, тем более, что Углич — в нашей области, рядом. Когда пришёл ваш запрос, и я, и начальник, мы сразу поняли, что между нашим случаем и «упырём» может быть связь. А это уже очень серьёзно. Вот… решили признаться.

Майор Кандауров смотрел в открытое, ещё совсем юное лицо лейтенанта Пащенко, думал: «парень перенёс тяжёлый нервный срыв. И, скорее всего, именно он настоял на том, чтоб не скрывать больше давнее убийство… Впечатлительный человек! Как только он работает в таком жестоком месте?» Вслух же сказал:

— Так… Убитого вы нашли 10 октября. Первая жертва «упыря», в Угличе, припала на февраль… Много ли заключённых освободилось у вас за эти четыре месяца?

Лейтенант оживился:

— Мы здесь тоже об этой последовательности подумали. После нашего трупа, через четыре месяца, похожее изуверство. И где? Рядом, в области, в Угличе. Похоже, наш «питомец». Вот, смотрите: здесь «дела» тех, кто за это время освободился. Их немного.

Три часа очень тщательно просматривал Викентий несколько папок, всматривался в лица бывших заключённых, вчитывался в подробности их биографий и преступлений. Лейтенант неотступно находился при нём. Оказалось, он прекрасно знал «своих» питомцев, подсказывал Кандаурову такие подробности, которых в делах быть не могло. В итоге, майор отобрал три папки, трёх «кандидатов». Прилетел в свой город он уже поздно вечером. Позвонил Лоскутову, проговорил в трубку на подъёме:

— Миша! Есть улов! Почти не сомневаюсь, что верный.

Но когда капитан рванул было примчаться к нему, остановил:

— Нет, надо отдохнуть. Утром, на свежую голову.

И когда явился рано в субботу в управление, Лоскутов уже ждал в кабинете. А на столе дымились две чашки кофе.