Страница 47 из 52
Так жили — война!
У людей одна была цель: «Всё — для фронта, всё — для Победы»!
По стаканам и кружкам разлили домашний хлебный квас.
— Мы и без вина пьяные от такого события, — сказал бригадир Афанасьев и произнес тост в честь Победы.
Все закричали «Ура»!
Ликование от долгожданной Победы всё равно не заглушало неизбывную горечь — потери не обошли всякий дом в Чурове. Сколько молодых, красивых умных парней из деревни полегли на просторах Советского Союза и за его пределами. О многих близкие не знали даже, где их могилы, некуда было придти и поклониться праху родного человека.
Мало кто из сверстников Клавы Осокиной, ушедших на фронт, вернулся домой, их были единицы. А девок-то к концу войны — полная деревня, невесты на выбор, да выбирать некому.
Не знала Клава толком и о судьбе того, за кого молилась каждый вечер.
Алексей Окунев в день Победы лежал в госпитале в Москве. Незадолго до этого, в бою при штурме Кёнигсберга в Восточной Пруссии, его тяжело ранило в ногу, опять, как и при первом ранении, потерял много крови. Смерть, однако, не взяла его в свой плен. Исхудавший, бледный, старший сержант отдыхал на койке, сквозь дремоту слышал звонкий чистый голосок: «Я — Роза!».
В Чурово Алексей приехал ближе к осени. Любовь к жизни была в нём столь велика, что он преодолел последствия ранений, и через какое-то время уже чувствовал себя молодым и сильным.
Он предложил руку и сердце Клаве, и она не отказала ему.
Алексей привёл молодую жену в свой родительский дом, который к тому сроку был без хозяйки — Прасковья Ивановна отошла в мир иной.
Окуневы жили дружно, добра наживали, у них родилось пятеро детей.
Иногда кто-то из чуровцев удивлённо спрашивал Клавдию:
— Иные, посмотришь, и напьются, и подерутся, и шумят на всю деревню, а у вас всё тихо, спокойно, как в монастыре.
На что Клавдия кратко отвечала:
— У меня — суженый! Мне его Бог послал!
2015 г.
ВОЗДУШНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Рассказ
В палисадниках у домов зацвела сирень. Уже ребятишки несли из леса первые ландыши. А днем, продолжая ночное соперничество, в округе распевали соловьи.
Да, на улице лето — настоящее, теплое. Его приход почувствовали и обитатели городка летчиков — сменили теплые одежды на легкую форму, да и на службу шли как-то веселей, с настроением.
— Послушай, Иван, — спрашивал по дороге на аэродром офицер Карманов своего товарища Богданова, — а ты знаешь, что у нас в СССР, выпустили новый самолет? Штурмовик «ИЛ-2»?
— Как же, слышал! — отозвался Иван. — Этот новый самолет называют летающим танком. Немцы ужасно боятся его. Он, наверное, легче по весу, чем наш бомбовоз «ИЛ-4». Я так думаю, что легче.
— Наш бомбовоз тоже неплохой, чего уж ты его так хаешь, — заметил Карманов.
— Да ты что? Я не хаю! — ответил Иван.
Друзья, наконец, дошли до аэродрома в Дягилеве, под Рязанью. Пока немцы ещё не разбомбили этот стратегический объект, где пилотов, собранных со всех частей Красной армии, обучали ночным полётам путем специальных тренировок. Офицеры принялись за подготовку самолёта к очередному полёту Разговор по дороге, видимо, засел в голове Ивана. И он, по ходу дела обращаясь к Карманову, мечтательно сказал:
— Эх, вот бы посмотреть этот летающий танк живьем!
И что же? Будто кто-то услышал его просьбу. Вдруг издалека донесся гул моторов. Офицеры подняли головы вверх: в небе над аэродромом летели два звена — шесть самолетов-штурмовиков. У офицеров не было сомнения в том, что это именно новенькие «ИЛ-2».
И тут стало происходить что-то удивительное. Одна из машин отвалила от звена и начала заходить на посадку, на аэродром Дягилево. Это грозило определенной опасностью: учебный аэродром имел лишь три полосы — взлетную, посадочную и нейтральную. Две первые были постоянно в работе, шли тренировки, как бы не получилась какая-нибудь накладка, если неизвестный самолёт приземлится.
В тот момент самолёт, который отделился в небе от звена, с ходу сел на посадочную полосу и вырулил в центр, к зданиям аэродромных служб. Ну, подумали офицеры, японский бог, сейчас командир аэродрома, полковник Воробьев, даст летчику прикурить.
Между собой офицеры звали полковника «Князь Серебряный», человек он был замечательный, но грубоватый — на войне не до лирики.
Так Воробьев и поступил. Не дожидаясь, пока пилот выйдет из кабины, полковник сам подбежал к машине. Кстати, «ИЛ-2», сверкая свежей заводской отделкой, оказался не таким высоким, как можно было представить, когда видишь его в небе. Меж тем, летчик выбрался на крыло, но шлема еще не снял.
— Ты что, первый раз, что ли, садишься? — сразу насел на него Воробьев. — Не видишь, куда рулишь? У нас же полеты идут!
И, конечно, при этом полковник крепко припустил матерком, таким отборным.
В эту минуту пилот снял шлем. Перед Воробьевым предстала прекрасная белокурая девица, неотразимо красивая, будто ангел небесный.
— Тьфу ты! — только и смог выдавить из себя Воробьев.
Командир резко повернулся и быстро подошел к комиссару полка: «Иди, разбирайся с девицей, это по твоей части!».
Комиссар Симановский, у него постоянно было скучное и строгое выражение лица, подошел к пилоту «ИЛ-2».
— В чем дело? — спросил чуть свысока.
— Товарищ комиссар, докладывает Оксана Шерстюк, пилот-перегонщик заводской группы, — отрапортовала девушка. — Я находилась в воздухе всего минут двадцать. Смотрю на приборы: температура масла на входе стала быстро расти. А лететь ещё далеко. Я побоялась. Думаю, как бы мотор не заклинило — самолёт новый. И вот я сделала вынужденную посадку.
Белокурая красавица Оксана была хохлушкой, то есть украинкой, — офицеры поняли это по её разговору.
Симановский сразу распорядился вызвать главного инженера и дежурных авиатехников. Те быстро пришли. Да и все остальные крутились возле новой машины — интересно ведь!
И сама Оксана не стояла в стороне. Она то и дело заглядывала то в один, то в другой тоннель крыла: там установлены сотовые радиаторы, по ним струи воздуха охлаждают масло. Вдруг Оксана запустила руку в тоннель и что-то вытащила оттуда. Оказалось, это была подушка, только без красного контрольного вымпела. Такой подушкой обычно на стоянке самолета затыкают тоннель, чтобы в него случайно не залетела какая-нибудь птица или не попала грязь. Оксана, всхлипывая, запричитала:
— Я же бачила перед вылетом, — усё было нормально. Откуда же она взялась?
Больше всего Оксана ругала себя, даже проклинала:
— Чтоб мои очи полопались!
В общем, неисправность нашли. Все ясно! Проверили — мотор запускается.
— Теперь мне надо лететь, — сказала Оксана.
Лететь! А это не так просто. Существовал порядок: если сел на чужом аэродроме, то ты находишься в подчинении командира этого аэродрома. В данном случае — в подчинении полковника Воробьева. А он сам, Князь Серебряный, стоял в сторонке все это время, пока искали неисправность, — курил, переживал. Полковнику было неудобно, что он не удержался от крепкого словца, наверняка девчонка слышала все.
Главный инженер сказал Оксане:
— Просите разрешение у командира.
И она, такая боевая, как ни в чём не бывало, подошла к Воробьеву:
— Товарищ командир, разрешите вылет, машина в порядке, я хлопцев своих догоню, а то совсем отстану.
— Вы убеждены, что дело именно в подушке? — спросил её Воробьев.
— А то в чем же! — без тени сомнения ответила она.
Тут и главный инженер подошел, подтвердил: да, причина в том.
Командир пристально посмотрел на пилота.
— А сколько вы летаете?
— В аэроклубе три года и уже на заводе два года.
— А сколько вам лет?
— Двадцать два рока!
Воробьев в раздумье покачал головой.
Тогда Оксана Шерстюк стала наступать на полковника:
— Товарищ командир, ну выпустите! Хлопцы ждут меня. Вы же знаете, как на фронте ждут наши новые машины. Надо же этих гадов немцев разбить быстрее. Разрешите вылет?