Иштар Восходящая

В отличие от нашего сознательно-оптимистического взгляда в будущее последние постановления Верховного Суда о «непристойных действиях» являются тем самым возвращением маятника, которое предсказывали многие циники. Мы опять вынуждены будем скрывать наши маленькие грязные тайны, которые государство сможет использовать против нас же. Образно говоря, как если бы верховный суд управлял доктриной Троицы. Одни люди верят в триединого бога, другие в то, что человеческое тело — сгусток нечистот; другие доверяют этим идеям не больше, чем змеиным культам в Джорджии, о которых мы говорили ранее. Не важно, во что верят рационалисты, для них главное — не испытывать сомнений. Единственное утешение только в том что ситуация была бы еще более абсурдной если бы правили в Вашингтоне змеепоклонники, а не наши сексофобы, хотя вполне вероятно, что, расставь они на высокие посты своих людей, они легко могли бы влиять на политику. Джастис Баргер писал об этом в недавнем решении (Paris Adult Theatre):

Нет никаких научных данных относительно того, что разоблачение непристойных материалов нанесет существенный вред отдельным людям или всему обществу в целом. Также было установлено, что применение государственных постановлений в этом случае недопустимо. Мы не вправе разрешать неопределенность, лежащую в основе законодательства, за исключением особых случаев, когда это законодательство явно нарушает прописанные в Конституции права… хотя нет также окончательного доказательства связи между антисоциальным поведением и непристойными материалами, власти штата Джорджия приводят вполне приемлемые доказательства наличия такой связи. При принятии решения Суд придерживался положения о том, что законодательство призвано защищать «социальную заинтересованность в порядке и нравственности»… С самого раннего этапа существования цивилизованных обществ, законодатели и судьи достаточно часто исходили из недоказанных предположений.

Короче говоря, действие не обязательно должно наносить кому-либо вред, чтобы его запретили. Вообще, если власть решила запретить что-то, то гражданам остается либо согласиться либо отправиться в тюрьму.

Уэйланд Янг замечает:

Трудно или даже невозможно спорить с тем, что принятые общественные нормы не могут быть переписаны без нарушения их в ходе этого процесса для защиты неких аргументов против этих норм. В таком случае мы должны будем доказать, что дискуссия, затеянная в общественных интересах, действительно отвечает общественным интересам, доказывая тем самым огромную ценность демократии.

В итоге мы приходим к тому, что концепция общественных интересов становится неприкосновенной. Обобщая, можно сказать: «Слишком многое мы считаем непристойным и слишком во многом ограничиваем себя», хотя на это и никто внимания не обратит, и наша концепция общественного блага останется неизменной. Даже если я приведу примеры и попрошу их рассмотреть, разумно обосновав отсутствие в них непристойности, моя книга все равно будет запрещена еще до того, как с ней успеют ознакомиться читатели, и наша концепция общественного блага так и останется неизменной. Наше общество само загнало себя в угол… ведь закон о непристойном поведении постоянно и косвенно подпитывает сам себя. Я не могу спорить с этим, не нарушая это.[40] (Курсив мой)

Все это полный абсурд потому, что, по критериям современной науки, в частности, семантики, сама идея «непристойности» должна быть отброшена как заблуждение. Из-за того, что эта идея выглядит абстрактно, ее нельзя использовать по отношению к физической реальности — не существует никакого «стыдометра», который можно было бы направить на книгу, картину или фильм, и он бы сообщил вам с точностью до грамма, сколько именно непристойных сцен в них содержится. Самое смешное, что во всем перечисленном вообще нет непристойных сцен; они существуют только в голове того, кто выносит приговор произведению. В терминологии Фрейда это называется проекцией: мысленные образы начинают распространяться вовне и принимать мнимо объективный характер; в семантике, в свою очередь, это именуется «смешением уровней абстракции», когда в попытке понимания структура сознания отождествляется с вещами вне сознания. Люди, которые верят, что во внешнем мире есть что-то объективно «неприличное», заблуждаются точно также, как и те, которые убеждены, что с ними разговаривают невидимые боги, демоны или странные голоса. Психолог Теодор Шредер настаивает в этой связи, что вера в объективную «непристойность» является современной формой веры в колдовство.

То, что наша власть в какой-то степени безумна, для многих давно уже не секрет. На протяжении всей книги мы видели, как менялось отношение к закрытию и открытию, подчеркиванию или запрету определенных частей тела, как обожание сменялось страхом, как над грудями все время довлели какие-то суеверные идеи. Очевидно, что в Древнем Египте и луна и женщина почитались одинаково, так как их общий 28-дневный период служил самым первым календарем. Когда был открыт солнечный цикл, то восторжествовало солярное мужское божество, Осирис, фаллос был сакрализирован, женщина же и Луна были отодвинуты на второй план. В христианскую эпоху женские и лунные ритуалы уже ассоциировались только с колдовством и черной магией, а их появление вызывало бешенство и одновременно безумный страх у многих именитых инквизиторов. В контексте той эпохи мнение, что груди «порочны» было вполне понятно (Именно потому, кстати, что во время женских ритуалов применялись наркотики, у церкви сложилось негативное отношение еще и к ним).

«Перемены в языке вызовут перемены и в реальности», сказал как-то известный семантик и металингвист Бенджамен Уорф. Ранее я уже показал, как концепты анальности, грязи и непристойности соотносились с грудью и гениталиями путем сложных семантических ассоциаций, хотя в ранних религиях с этими органами также семантически были связаны свет, чистота и святость. Человеку трудно осознать, что эти ассоциации существуют исключительно в его голове; трудно, впрочем, и не понять, что внешние ассоциации прилагаются к вещам внутренним. Особенно же тяжело принять тот факт, что у другого человека эти же самые органы могут вызывать полностью противоположные ассоциации; обычно мы думаем, что такой человек или безумец или извращенец. Именно в этом истинная трагедия человечества и причина большинства войн и репрессий.

Давайте вслушаемся в мудрые слова Лонгворта:

Языческая философия утверждает, что нет на свете ничего более священного, чем плотская любовь, и нет ничего прекраснее человеческого тела. Грандиозные праздники, посвященные богине любви, были настоящим чудом древности. В Афинах, Коринфе, Пафосе, Баальбеке и тысячах других храмов толпы людей участвовали в них, поклоняясь самой Любви. Для странников тех времен ритуалы Афродиты были исполнены подлинной простоты, естественности и радости, и были столь же далеки от греха, как спаривающиеся голубки…

Удивительно, но в католичестве символом непорочности считается очаровательная белоснежная лилия, она вообще ассоциируется с женским лоном. И как после этого секс может быть отвратительным и грязным занятием? Дивное пение соловья, узорчатые крылья бабочек, роскошное оперение райской птицы, алая нежность и аромат розы — ведь все это тоже для любви и о любви… той, что вдохновляла величайших художников, поэтов, музыкантов, приносила свет и радость в зачерствевшие и грубые души, окрашивала золотом нищие лачуги…[41]

Разумному человеку покажется, что признав такую точку зрения (а также действия, основанные на ней) незаконной и вписав христианские догматы в наши законы, мы тем самым нарушим Первую Поправку, обосновывающую отделение церкви от государства. Никому и никогда не удастся убедить нас в непристойности секса (как в свое время инквизиции не удалось заставить еретиков поверить догмам), хотя церковь по-прежнему думает, что может принудить нас принять их антисексуальный бред. Как сказал Уэйланд Янг, это и есть поражение демократии, а, повторяясь снова и снова, оно приведет к рассвету Республики. Возможно, поэтому стены между церковью и государством должны быть дополнительно усилены.

40

Уэйланд Янг, цит. соч.

41

Т. Клиффорд Лонгворт Боги любви: процесс созидания в ранних религиях. Westport, Co