Страница 4 из 43
Несомненно, что груди самок человека несут обратное послание — «эй, гляди, я женщина!». Прав ли Моррис, полагая, что они сформировались в ходе эволюции с конкретной целью передачи такого сигнала? Как замечает Моррис: «Другие виды приматов снабжают потомство большим количеством молока, но при этом у них нет столь явно выдающихся полусферических припухлостей. Самки нашего вида в этом отношении — исключение среди приматов». Если вы внимательно посмотрите, в следующий раз, когда будете в обезьяньей секции зоопарка, то увидите, что самки приматов не имеют, и не нуждаются в висящих сиськах в человеческом стиле. Сиська — обратите внимание на обертоны и эмоциональный окрас слова — это сексуальное развитие первичного соска, который служил исключительно питанию. Моррис даже указывает, что молодняку, и нашего вида, и прочих обезьян, легче кормиться из маленьких, плоских грудей. Большие сисяры — это не для младенцев. Это для мужиков.
Ну, а можно их считать, как настаивает Моррис, суррогатом ягодиц? Это кажется правдоподобным, с научной точки зрения. Мужчина, который прямо стоит (а скорее всего, не только сам мужчина), и движжется по направлению к женщине, которая хочет быть «покрыта», сталкивается с округлыми линиями её грудей точно так же, как прочие, четвероногие, обезьяны, ковыляющие к самке своего вида, желающей быть покрытой, видят похожие округлые линии задницы. Тем не менее, даже если это и звучит как правда, это всё лишь научная правда, лабораторная правда, и трудно сохранять серьёзное выражение лица, обдумывая это всё вне лаборатории. И уж наверняка не стоит думать обо всём этом в спальне — а то можно разразиться хохотом в самый неподходящий момент.
Имитация ягодиц или нет, но груди сообщают недвусмысленно сексуальный сигнал. Когда Ховард Хьюз продюссировал «The Outlaw», и представил Джейн Расселл озабоченной американской публике сороковых годов, он использовал в качестве оригинальной рекламы аэроплан, выводящий в небе над Лос-Анджелесом следующий смачный слоган:
Ни для кого не представляло какой-либо трудности расшифровать эту символику. Спрос на фильм был столь высок, что даже несмотря на проблемы с цензурой, задержавшей американскую премьеру фильма почти на десятилетие, в течение которого мы имели множество возможностей рассмотреть в нескольких других фильмах характерные черты мисс Расслелл, «The Outlaw» всё равно оказался блокбастером, когда цензоры наконец позволили его выпустить с всего лишь несколькими купюрами. И хотя мисс Расселл позже стала кем-то вроде певицы-танцовщицы и даже актрисы в соответствии с тогдашними стандартами, а ещё позже прославилась, присоединившись к примитивнейшей фундаменталистской церкви и выступая с такими теологическими заявлениями, как «Бог это живая кукла», она по-прежнему вспоминается главным образом благодаря тому факту, что со стороны она напоминала комод с верхним ящиком, выдвинутым насколько только возможно. Уолтер Уинчелл, популярный журналист тех лет, и десятилетие спустя называл сиськи, в её честь, «джейнрасселками».
Вряд ли в этом есть что-то уникальное. С тех самых пор, как люди распрямились, и даже несмотря на то, что вокруг по-прежнему много счастливо-атавистичных «людей-задниц», фасад женской формы (как сказал бы архитектор) превалирует в сексуальном искусстве и фантазиях, а среди деталей этого фасада груди гораздо заметнее, чем вульва.
Более того: мы находимся в странном положении, оказавшись самым сексуальным животным на планете — этот факт давно замечен христианскими теологами, относящими его на счёт Первородного Греха. На самом деле, по словам этологов, это, видимо, результат нашей необычной слабости при рождении и в течение того крайне важного периода вскармливания, о котором мы уже так много говорили. Новорождённый человек не может выжить без матери. Но человеческая мать не способна справиться с опасностями и дикими созданиями окружающего мира, особенно с ребёнком на руках, если только не убедит самца находиться рядом с ней и помогать. Следовательно, оказывается неизбежной какая-либо форма семьи. Это, разумеется, не обязательно должна быть моногамная иудео-христианская семья; она может быть полигинной или полиандрической, полигамной в форме «группового брака» или сексуального коммунизма в племени или коммуне хиппи, но это будет семья — место, где о детях заботятся, пока они не смогут позаботиться о себе сами.
Есть много сил, которые могут скреплять, и скрепляют, семьи, но та, что в ходе эволюции выполняла львиную долю этой работы — секс. Это очень просто. И, хотя у других животных секс встречает меньше препятствий — интеллектуальных предубеждений, тревог и брезгливости — ошибочно думать, что они, выходит, сексуальнее нас. Всякий, кто употребляет выражения вроде «скотские нравы» или «вести себя, как животное» (чтобы заклеймить человека, который кажется наслаждающимся сексом более, чем говорящий), говорит ерунду. Человек с действительно «скотским нравом» или «ведущий себя как животное» был бы намного менее сексуальным, чем среднестатистический человек.
Человек — единственное животное с неограниченным сезоном спаривания. Единственное животное, которое готово, стремится и способно заниматься сексом круглый год. Этот факт, вместе с нашей наготой, или очевидным отсутствием мехового покрова — что тоже может иметь сексуальные причины, согласно Десмонду Моррису — выделяет нас среди всех млекопитающих, включая наших ближайших родственников приматов.
Как-то где-то в ходе эволюции самка прото-человека мутировала, и выскочила из циклов спаривания других обезьян. Она была, так сказать, в течке круглый год. И это вынуждало самца-человека оставаться рядом с ней круглый год, вместо того, чтобы наносить визиты в брачный сезон, и формировало фундамент человеческого общества — первобытную семью.
Такая постоянная сексуальность или озабоченность, может быть, и была Первородным Грехом, как думают фундаменталисты, но без этого мы бы вообще не стали людьми. Вероятно, мы избавились от меха, чтобы наши голые тела сильнее бросались в глаза; мы пришли к круглогодичному брачному сезону; мы сгрудились в семьи (моногамные, или другие) и стали чем-то совершенно новым в природе. Без этого великого скачка в непрестанную возбуждённость мы бы могли так и остаться среди прочих зверей.
А система сексуальных сигналов, связанная с фасадом женского тела, стала центром наших мыслей и чувств.
Вряд ли могло выйти иначе. Гуляя на четырёх ногах, используя нормальную для млекопитающмх позицию совокупления («по-собачьи», как это называют обитатели городов), наши собратья-обезьяны не вовлекли в сексуальность груди. Наши прямые предки, по мере того, как выпрямлялись, начали замечать территорию между головой и вагиной, и — поскольку любовь и секс были тесно переплетены в ту пору, когда христианство ещё не вбило между ними клин — это воскрешало уютные воспоминания о детстве. Вряд ли женщины были к этому безразличны, поскольку грудь это центр очень сильных сексуальных чувств, как можно видеть из знаменитого лимерика:
На этой почве выросла целая структура оральной сексуальности, к огромному удовольствию миллионов людей во все времена, и к непрестанному возмущению духовенства. Мы не можем воссоздать ментальный процесс Древней Женщины, которая впервые решила отсосать своему парню, но это вполне могло быть вдохновлено его собственными оральными ласками её сосков; впрочем, в каком-то виде орально-генитальный секс случается у всех остальных животных. Кем бы она ни была и что бы ни думала, она сделала для счастья человечества больше, чем все политики и революционеры в истории.