Иштар Восходящая

Братья мои, лучи лучами, ауры аурами, но в грудях определенно есть что-то пугающее, раз на них наложено семьдесят семь табу. И если нам кажутся странными наклонности кардинала Спеллмана, мы можем вспомнить об одном страшно занятном персонаже по имени Джек Потрошитель и одну его записку, адресованную Скотланд-Ярду. Пришла она в коробке вместе с грудью, которую Джек вырезал у своей последней жертвы: «Надеюсь, вам это понравится», обычным своим игривым тоном приписал Джек, «Я съел еще одну…». Старый Кожаный Фартук, как называли его проститутки, всегда творил с телами своих жертв то, что репортеры уклончиво называли «немыслимыми увечьями». Это, разумеется, совпадение, что среди всех знаменитых убийц (за исключением политиков) имя его знакомо буквально каждому. Заявить, как поступают обычно фрейдисты, что оральный садизм Джека (как и его специфическое чувство юмора) есть выражение того разочарования, что чувствуют в той или иной степени все современные мужчины — это несмешной бред, в который могут верить только сами фрейдисты. Давайте обратимся к тем людям, которых в симпатиях к Фрейду никак не заподозришь — к феминисткам и их защитникам; в февральском номере MS. Journal за 1973 год была статья о тех вещах, которые мужчина обязан представить себе и с которыми он должен быть готов столкнуться. Автором статьи был некий Уоррен Фаррел. Процитирую одно место о том, с чем вы должны будете столкнуться в первую очередь:

Моя первая мысль о женщине. Она лишь сексуальный объект, ты учишься быть «выше» нее, к ней же развивается презрение.

В таком вот направлении авторы MS. Journal обычно и копают. Они знают, что мужчины воспринимают женщин прежде всего как объекты, ощущают над ними свое превосходство и пренебрежительно к ним относятся. Любое предположение, что такое отношение может быть проекцией на часть их собственного мужского естества немедленно отвергается с далеко не аристотелевской логикой, мол, проекция это все фрейдовские выдумки, а сам Фрейд был грязной шовинистской свиньей.

Я не собираюсь, конечно, утверждать, что нет таких мужчин, которые бы не относились к женщине с долей презрения. Они есть, но их немного, и я могу на основании собственного опыта сказать, что, оценивая степень этого презрения, можно довольно точно предсказать, как долго они подвергались воздействию конвенциональных религиозных доктрин в детстве. Это не был какой-нибудь революционер-либертин, заметивший, что «женщина есть лишь мешок навоза»; это был христианский теолог, один из ранних и важнейших отцов церкви, Ориген. Это не были Фрейд или Кинси или другие «мужланы от науки» (по собственному определению женщин-ученых), кто сказал: «Каждая женщина должна страдать от стыда лишь при одной мысли о том, что она женщина»; это был святой Климент Александрийский. Это не были Чарльз или Вильгельм Райх, завещавшие нам благородное утверждение «Только мужчина создан по образу и подобию Божьему, из чего следует, что женщины должны быть подобны рабам»; это Грациан, величайший католический авторитет 13 века. Эти мужчины не были сластолюбцами или активными гетеросексуалами; все они дали обет безбрачия, как и святой Фома Аквинский, написавший «Женщина есть субъект согласно закону природы…Женщина принадлежит мужчине по слабости как умственной, так и телесной».

Я не знаю, кто здесь мудр, а кто нет, однако эти мужчины точно видели не те же самые груди, что вижу я. Они определенно не были женоненавистниками, что бы это ни значило; они были уверенными противниками пола вообще. Женщин они презирали потому, как подробно объясняет Святой Августин, что те вызывают у них чувства (сексуальные или напротив), они же настроены уничтожить чувства на корню либо полностью подчинить их силе воли. Я не думаю, что они все надеялись научиться двигать ушами или музыкально испускать газы, как делал Адам, но они хотели изгнать сервомеханизмы организма («Призрачного капитана» Фуллера) прочь из тела и стать полноправными владыками плоти. Сделать это, однако, невозможно; нервная система складывалась в процессе эволюции таким образом, что одна ее часть является непроизвольной, а другая подчиняется командам мозга, то есть является произвольной. Почтенные отцы столкнулись с глухой стеной биологических законов и пытаются с помощью Божьей перелезть на другую сторону. Неудивительно поэтому, что тон их звучит слегка истерически.

Но с другой стороны, нормальный мужчина, который не разделяет церковных воззрений на природу женщины, не может испытывать к ней презрения, за исключением тех случаев, когда его раннее воспитание проходило под влиянием таких антисексуальных доктрин. Факт остается фактом — основной показатель нормальности мужчины в нашей культуре это не презрение к женщине, а двусмысленное к ней отношение. Попытки прийти к компромиссу между естественной любовью к другой половине человечества и параноидальными идеями идут из религиозного обучения. Нет никаких антропологических или биологических доказательств, что нежность и любовь являются лицемерием либо неким социальным требованием; эти качества появляются у животных еще на ранней стадии эволюции и свойственны они в той или иной форме каждой человеческой культуре. Это неотъемлемая часть мужского бытия вообще. Отвращение к женщине же — поздний продукт, существующий лишь в тех религиях, в которых понимание мира расколото на две части и существует поклонение «высшим» (умственно контролируемым) аспектам, при этом автономные саморегулирующиеся системы приравниваются к «низшим». Попав в эту ловушку, некоторые мужчины начинают страдать параноидальными галлюцинациями в отношении женщин, также как голодающим всюду чудится пища, или у тех, кто предпочитает кормить детей по графику, складывается искаженное мнение о грудях.

Циничная мужская поговорка «Ты не можешь жить с женщиной, но ты не можешь жить и без нее» это компромисс между христианским женоненавистничеством и биологическими потребностями. Вернее будет сказать, что ты можешь или любить женщину или ее ненавидеть — оставаться к ней полностью равнодушным практически невозможно. По уважительным эволюционным причинам мужчина осведомлен о женщине ровно настолько, насколько он разбирается, к примеру, в чайниках, зонтах или изменениях погоды, однако это знание оказывает влияние на все уровни его бытия, осознает он это или нет. В качестве примера приведу эксперимент, который вы можете как-нибудь провести –

Возьмите магнитофон, газету, красивую молодую девушку (которую спрячьте где-нибудь) и друга-мужчину. Скажите ему, что вы проводите эксперимент, но в подробности не вдавайтесь. Он должен громко читать газету, пока вы записываете его голос на пленку; девушка на данный момент еще не появляется. Через пару минут введите ее в комнату и попросите подождать, а другу скажите, чтобы продолжал читать еще несколько минут. Результаты будут довольно забавными, и вы сразу уловите разницу в его голосе, хотя он этого и не почувствует. Позже вы можете прокрутить пленку назад, чтобы он тоже услышал различия в тоне своего голоса до появления девушки и после. Что же произошло? При появлении девушки в комнате голос его приобрел глубокие, еще более заметные «мужские» интонации, хотя он сам сознательно этого не делал. В большинстве случаев мужчина будет несколько смущен и удивлен и одновременно очень заинтригован этой разницей.

Феминистками эта разница называется «сексизмом» и смело приравнивается к расизму. В конце концов, говорят они, ваше настроение ведь очевидно меняется, когда в комнату входит негр, а это и есть самый настоящий расизм, сознательный или бессознательный. Отсюда следует, что перемена в настроении, когда в комнату входит девушка, есть также форма дискриминации — ergo «сексизм».

Этот вполне правдоподобный аргумент сподвиг великое множество радикальных и либерально настроенных мужчин на попытки снять с себя обвинения в этом самом «сексизме». Андеграундная пресса и феминистские журналы 1970-х были битком набиты признаниями и покаяниями этих несчастных: как же они заблуждались, и что до сих пор они в какой-то степени «сексисты», и умоляют всех и каждого простить их за это. Либералы и радикалы оказались особенно восприимчивы к чувству вины и всюду искали прощения (почти все они были оральными по структуре личности, также как консерваторы в абсолютном большинстве анальные личности), и было бы забавно, если бы получилось убедить их, что фототропный глазной рефлекс (тот, что заставляет зрачок расширяться, когда вы входите в темную комнату из ярко освещенной) это также следствие стыдливости и извращения, поэтому он должен быть устранен. В течение нескольких месяцев вся их периодика была бы полна стыдливых признаний в попытках совладать с «безусловным вуайеризмом» (как бы назвали этот безобидный рефлекс) и просьб всех вокруг простить их за то, что попытки так успехом и не увенчались.