Колумб Австралии

Менданья не знает, что он, по сути, открыл новый путь — из Перу в Меланезию. Он не знает, что в конце декабря 1567 года всего лишь несколько десятков миль отделяли его корабли от того архипелага, который впоследствии он сам же наречет Маркизским. Он не ведает ничего и об архипелаге Туамоту, который тоже вполне мог бы ему встретиться. Не знает он и того, что на обратном пути, источенные червями, с обветшав- > шими парусами, поврежденные бесконечными штормами, его корабли с поредевшим экипажем — одни умерли от лихорадки, другие сложили головы в боях с туземцами, третьих сломила цинга — прошли примерно в 200 милях от поистине райских Гавайских островов.

Но что поделаешь! Еще многое было неясно. Еще во многом приходилось действовать наугад. Эпоха крупных и неожиданных географических открытий в полинезийской и меланезийской частях Тихого океана, напоминавшего — это тоже еще выяснится лишь впоследствии — гигантский колокол или огромную перевернутую чашу, едва только начиналась.

Да, всего этого Менданья не знал. Но он не мог не сознавать того, что в силу обстоятельств беспримерное плавание оказалось незавершенным,, что он вынужден прекратить исследование вновь найденных земель.

Еще по дороге в Перу он решает при первой же возможности продолжить поиск.

А между тем за те 20 месяцев, что Менданья был в пути, утекло немало воды, и не только в том, наиболее удаленном от европейских и перуанских гаваней уголке Южного моря, где испанский флотоводец открыл цепь новых островов, но и в Перу тоже.

Здесь на смену сеньору Гарсиа де Кастро приходит надменный вельможа, вице-король дон Франсиско де Толедо. И ему, право, нет никакого дела до планов Менданьи. Мало ли по каким причинам дядюшка послал юнца-племянника в дорогостоящую и в общем неоправдавшую себя экспедицию. Возможно, что это свидетельствует лишь об одном: сделано сие было в ущерб государственным интересам, сеньор де Кастро явно превысил свои полномочия, и, что тоже не исключается, совсем не бескорыстно. В ущерб же государственным интересам потому, что, как считает новый вице-король, незачем отправлять какие-либо экспедиции на поиски новых стран. Незачем, ибо дал бы бог справиться с тем, что уже открыто.

Свое отношение к экспедиции Менданьи и вообще к попыткам новых открытий Франсиско де Толедо четко и кратко, как это ему и было свойственно, выразит, беседуя с Сармьенто (к тому времени тот успел уже прибыть в Перу и пытался через Менданью подвигнуть все же вице-короля на новую экспедицию в Южное море): «У нас нет рук, чтобы сохранить то, что имеется здесь, в Индиях, так что бессмысленно посылать людей за две тысячи миль для новых приобретений».

Если уж сам вице-король был такого мнения, то что же удивительного, что и чиновник, который опрашивал Менданью и его спутников, написал:

«Открытые острова имеют весьма ничтожное значение... ибо в ходе всех открытий не было найдено никаких признаков пряностей, золота и серебра и иных источников дохода, а населяют эти острова голые дикари».

Напрасно пытается Менданья, быть может и сам в это веря, доказывать, что открытые ими земли и есть те, о которых рассказывается в библии, что ему удалось найти золотоносный Офир. Напрасно доказывает, что копи царя Соломона стоят новой экспедиции.

Волшебные земли за горизонтом не интересовали Толедо. И вовсе не потому, что он не понимал, какое, в принципе, значение могло иметь завоевание новых земель в далеких просторах Южного моря. Сделать планомерную эксплуатацию природных и людских богатств Перу основой основ испанской политики в подвластной ему стране, обеспечить главное: максимальное поступление денег в королевскую казну — вот в чем видит свою основную задачу Толедо.

Все, что могло хоть в какой-то степени помешать решению этой задачи, отвлечь, к примеру, людские и денежные резервы, он считал делом нестоящим, в лучшем случае преждевременным.

А уж если Толедо что-нибудь забирал себе в голову, переубедить его, как правило, было немыслимо.

Но и Менданья, однако, был человеком настойчивым и упорным. Как показали последующие события, если де Кастро в свое время и порадел двадцатидвухлетнему племяннику, назначив его начальником эскадры, то, право, племянник этого стоил. Менданья вовсе не собирается, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, расстаться со своими планами. Сводятся они вкратце к тому, что открытый им архипелаг следует превратить в цветущую колонию. Для этого надобно отправить туда несколько сот людей: земледельцев, ремесленников, неплохо, если бы хоть часть переселенцев была вместе с женами и детьми. Джунгли необходимо расчистить, освободив место для плантаций. Надо заложить города и постепенно продвигаться вдоль островов. Мало-мальски освоив открытое, можно будет продолжать плавания. Нет, складывать оружие Менданья не собирается.

...Проходит год, другой, третий. Все по-прежнему. Не действуют ни объяснительные записки, ни попытки склонить на свою сторону местных чиновников. Когда-то они все угодливо исполняли его желания: теперь он для них никто. Им известно, что вице-король не жалует Менданью и не одобряет его планы. Этого достаточно, вполне достаточно, тем более что состоящий в родстве с самим герцогом Альбой вице-король успел навести немалый страх на своих подчиненных. Они безоговорочно выполняют любые его приказания и знают, что в разговоре с ним можно затрагивать только те темы, которые его интересуют. Да и то разговор, как правило, сводится к тому, что грозный вице-король задает вопросы. Собеседнику в лучшем случае предоставляется право коротко на них ответить.

И Менданья приходит к выводу: если он хочет осуществить свои замыслы, ему следует попытаться уверить в своей правоте короля. Удастся это или нет, покажет будущее, но иного выхода, во всяком случае в ближайшее время, Мецданья не видит.

Он прав. Иного выхода действительно нет, хотя поступок сей достаточно опасен. Толедо и так недолюбливает Менданью. «Фантазер и выскочка», — отозвался он однажды об изрядно надоевшем ему неугомонном мореходе.

Обращаясь через голову вице-короля к Филиппу И, Менданья тем самым теперь превращает Толедо в своего открытого и злейшего врага. И мертвую хватку этого могущественного врага Менданья еще почувствует — и весьма, весьма основательно.

Но все это будет потом, а пока — сейчас 1574 год — одержимый своими планами Менданья отправляется в Испанию. Самое любопытное, что Филипп II, на аудиенцию к которому, преодолев все препятствия, все-таки попадает Менданья, не только благосклонно выслушивает его, но и проявляет живейший интерес к его просьбам. Проходит еще какое-то время — и вот уже на руках у Менданьй долгожданный королевский указ. Подателю сего указа предписывается заселить открытые им земли испанскими колонистами (вот так-то, интересно, что скажет Толедо!), превратить Соломоновы острова в испанскую военную базу южнее экватора — с тем чтобы, опираясь одновременно на Филиппины, расположенные севернее экватора, Испания могла владычествовать на Тихом океане. В знак королевской милости — если все задуманное осуществится — Менданье будет пожалован титул маркиза и предоставлено право управлять Соломоновыми островами. Пока же ему разрешается набрать в Перу (так дешевле) войска и поселенцев. А вице-королю Перу вменяется в обязанность представить Менданье деньги и корабли.

Казалось бы, все в порядке? Именно так и думает Менданья, когда с королевскими грамотами в кармане, завербовав в Испании нескольких солдат, отправляется в обратный путь.

Первый удар ему был нанесен в Панаме, куда он прибыл в 1577 году.

Панама подчинялась вице-королю Перу, и весьма возможно, что именно от него тамошний правитель получил кое-какие указания. А если и не получил, то, во всяком случае, не сомневался, что неприятностей за не слишком вежливое обхождение с Менданьей у него не будет. Вдобавок у сеньора Лоарте были свои старые счеты с Кастро. Мог ли он пропустить такой отличный случай и не отомстить — если не самому Кастро, то хотя бы его племяннику!