Страница 14 из 14
20
К художнику Каськову этой ночью опять пришла муза. В ее белом струящемся платье было столько снежных полутонов, что Виктора вновь захлестнуло желание немедленно схватить кисть и попытаться передать удивительные оттенки простого цвета. Такое, он слышал, можно увидеть только на Севере в бескрайних просторах. "Арктика" одежды очень органично дополнялась голубизной глаз поразительной глубины. Это был лед, он завораживал, затягивал в пучину умиротворяющего холода.
Наверное, такое наваждение и не дало ему начать акт творчества, хотя, по правде, Виктор уже очень давно не стоял перед мольбертом: в последние месяцы он боялся даже смешивать краски: цвета получались ядовитыми и тошнотворными.
Гостья неожиданно заговорила строгим голосом с интонациями, напомнившими художнику жену, бросившую его два года назад. Они полюбили друг друга еще в студенчестве, и два десятка лет она, выучившаяся на актрису, терпеливо играла несколько главных ролей в спектакле его жизни: хозяйки, любовницы, натурщицы и, наконец, продюсера. С таким большим ребенком, каким жена считала Виктора, у нее даже в мыслях не возникало желания иметь других детей. Тем более что ее мальчик, уже и с сединой в волосах, оставался сумасбродным вундеркиндом, не устававшим заявлять на всех углах: "Я — гений!" Она безропотно выполняла все его "хочу!" и однажды даже добилась заказа на портрет у шведской принцессы. После того, как Каськов блестяще справился с работой — он, действительно был талантливым человеком, — репродукции его картин появились в каталогах престижных европейских выставок, да и на родине к нему стали присматриваться с интересом.
Две вещи омрачали существование семьи. Правда, с взрывным характером художника супруга как-то справлялась: достаточно было в минуты безудержной агрессии потешить самолюбие гения, ласково говоря, что он единственный на свете, и приласкать его. "Мальчик" сразу затихал, становился ручным, и чаще всего дело заканчивалось жаркими объятьями в оборудованном на втором полуэтаже мастерской алькове или в семейной спальне на кровати из красного дерева, которую Виктор соорудил сам, любовно украсив спинку резьбой, изображавшей интимные сцены.
Намного сложнее оказалось со спиртным. Оно неизменно сопровождало и успех, и неудачи, да и просто употреблялось как лекарство от наваливающейся хандры. Бороться с болезненной привязанностью было бесполезно, и даже если в доме или мастерской не замечалось ни одной бутылки с алкоголем, это вовсе не означало его отсутствия. Водка могла найтись в одной, а то и в нескольких емкостях с растворителями или другими "художественными" жидкостями, во множестве стоявшими на полках. Виктор умудрялся набираться, даже рисуя позирующую ему жену: скрытый холстом, он потихоньку отхлебывал из бутылочки, на которой было написано "Льняное масло". А таких на небольшом столике сбоку от него стояло несколько. И бывало, к концу сеанса он просто падал на пол у мольберта, а утром, придя в себя, обнаруживал под головой подушку, а поверх тела теплое одеяло.
Был, однако, в его жизни непродолжительный период, когда он не пил после того, как попал в аварию. Каськов возвращался из райцентра, где расписывал для дома культуры панно. Оказавшаяся рядом с ним соседка попросила его поменяться местами, и Виктор сел у окна. Именно сюда врезался не вписавшийся в поворот грузовик. Никто, кроме художника, серьезно не пострадал, зато он, приняв удар на себя, оказался в тяжелейшем состоянии. Когда его спустя полтора часа привезли в областную клинику, врачи констатировали клиническую смерть. В конце концов, им все же удалось спасти молодого человека с переломанными ребрами и черепно-мозговой травмой.
После выписки из больницы Виктор выглядел, как блаженный. Его светящиеся глаза отыскивали в окружающем какие-то необычные ракурсы, он лихорадочно старался запечатлеть их на холсте, прерывая работу только на непродолжительный сон. И это были, действительно, достойные картины, которые могли украсить самую престижную выставку. Когда не хватало денег на холсты, в дело шли старые картины, обнаруженные им в подвале школы, где одно время Каськов преподавал рисование. Но художественная общественность, как называли тогда сосредоточивших власть десяток бородатых мэтров, обошла вниманием появление нового незаурядного таланта. И он снова стал прикладываться к бутылке.
Признание, пусть и не такое, о котором мечтал художник, пришло к нему намного позже, да и то благодаря стараниям супруги. Пошли заказы на портреты, причем от довольно известных людей. Работа над последним из них закончилась для художника крахом семейной жизни, а, возможно, и всей творческой биографии.
Тогда он впервые столкнулся с настоящим олигархом. Тот, следуя моде, решил увековечить свою личность в монументальном портрете. Причем, поначалу его больше интересовало, в какую рамку будет помещен холст: он хотел, чтобы она была выполнена из настоящего золота. Уже это настроило Виктора против самодовольного лысеющего человека, который, позируя, показывал превосходство над всеми остальными людишками, включая художника, не сумевшими в благоприятное время срубить бесхозное денежное дерево.
Каськов, чья гениальность здесь вообще никого не интересовала, почувствовал непреодолимую ненависть к заказчику, и оказалось, что именно она придавала движение его кисти. Когда наступил момент показать готовый портрет, разразился скандал. С холста маленькими маслеными глазками, которые Виктор выписал с особой тщательностью, глядело тупое существо, впрочем, обладавшее значительным сходством с физиономией олигарха.
— Это кто? — заорал тот, становясь все более похожим на портрет.
— Вы во всей своей сущности, — гордо ответил художник.
Стоявшая рядом жена даже не пыталась его остановить, зная, что если Виктора понесет, на людях умерить его пыл будет невозможно.
Заказчик крыл его матом, всячески извращая слово "художник", которому не посчастливилось начинаться с двух всем известных букв. Но и Каськов будто сорвался с цепи: он, словно выступая от имени всех обездоленных, орал на олигарха, обвиняя его в смертных грехах и предрекая небесные кары за совершенные преступления.
Еще немного и скандал грозил перейти в драку. Впрочем, для Виктора дело и окончилось мордобоем: появившаяся внезапно охрана профессионально обработала его и вышвырнула за ограду особняка, где жил заказчик. Он не смог ответить на последние слова олигарха: "Твои картины теперь будут выставляться только в сортире!" Тот прокричал их, когда художника, получившего в виде гонорара десяток крепких ударов по лицу, животу и почкам, уже тащили к дубовой входной двери.
На сей раз жена не последовала за ним, чтобы утешить, приласкать, подкинуть "дров" в огонь самолюбия изгнанного гения. Она не пришла в мастерскую, где Каськов опустошал одну бутылку за другой, ни в этот день, ни на следующий. Ее телефон не отвечал, хотя Виктор пытался соединиться чуть ли не после каждой рюмки. Когда на третий день он вышел в город, думая купить еще спиртного и поехать домой, выяснилось, что в квартиру попасть не может — все три замка были заменены. Он звонил в дверь целых полчаса, но никто не открыл. Вконец обозленный художник вернулся в мастерскую. Прошло еще несколько дней, и ему принесли какие-то документы, которые требовалось подписать. Он сделал это не глядя: наступила алкогольная отрешенность, когда все на свете ему стало безразлично. Так легко был оформлен развод, и даже не пришлось делить имущество: его всю совместную жизнь Виктор записывал на жену.
Какое-то время Каськову еще удавалось продавать свои картины: их немало накопилось в мастерской. Этого хватало, чтобы постоянно находиться в спасительной пелене алкогольного тумана. Но желающих приобрести творения гения становилось все меньше: солидных клиентов отталкивал его вид, а таким, как он, собутыльникам произведения искусства вообще никогда не нужны.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.