Знак Зверя

Крабов и его офицеры, а также командир другого полка со своими офицерами сидели на раскладных стульях, стояли и ходили вокруг двух составленных столов, на которых лежали карты и стояли полевые телефоны. В палатке вился табачный дым. Края палатки на входе были закинуты на крышу, и все могли видеть горы, солнце и пляшущие огни.

Артобстрел не утихал.

А повара тем временем разжигали огни в своих кухнях на колесах. Солдаты устанавливали палатки-столовые для офицеров.

Раскинули палатки и медики. Среди медбратьев и врачей из полка Крабова была женщина, Сестра-с-косой. Медсестер всегда оставляли в городе, но в этот раз традиция была нарушена, для Сестры-с-косой начмед сделал исключение. Многие были недовольны этим и ворчали, как старые морские волки: баба на корабле... Хотя, конечно, приятно было видеть эту крепкую, красивую, светлую женщину в солдатской форме. Сестра ходила в солнцезащитных очках, свою толстую короткую замечательную косу она спрятала под панамой. Она хотела видеть, что такое операция, и теперь смотрела на ее начало, стоя возле палатки... Проходивший мимо хирург приостановился и громко сказал: «Ну что, Лариса?» Женщина молчала. Врач оглянулся на грохочущие батареи. Грохот и пыль, а больше ничего! И потом... Он замолчал, не услышав очередного залпа. Пауза затягивалась. Ага, произнес в наступившей тишине врач, кажется, кончили. Сейчас пехота полезет. И начнется наша обычная работа. Никакой романтики. У вас все готово? Все, холодно ответила Сестра-с-косой, глядя сквозь солнцезащитные очки на восточные горы.

Батареи молчали, и на восточных горах тоже было тихо. Солнце ярко освещало долину, и теперь можно было видеть все ее редкие рощицы, дороги, кишлак посредине долины и крошечный кишлак возле западных гор. Артиллеристы утирали платками и рукавами жаркие пыльные лица, усаживались на станины и ящики, пили из фляжек.

На восточных горах сразу в нескольких местах появились белые облачка, и до лагеря донеслись хлопки, звуки автоматных очередей и тугой стук пулеметов — бой начался.

Час спустя на связь вышел «Енот». Черепаха вздрогнул, услышав в наушниках искаженный далекий голос Енохова: Кедр, Кедр, я Енот, как слышишь, прием. Черепаха откликнулся, и «Енот» передал свои координаты и запросил огня. Черепаха доложил комбату, комбат связался с подполковником Поткиным, добро было получено, и батарея дала залп, Черепаха чутко слушал эфир. Вскоре сквозь треск и шум прорвался голос «Енота»: отлично! отбой! до связи!

Черепаха сидел на башне тягача, на голове у него был шлемофон, соединенный с рацией в тягаче толстым черным проводом. Он видел горы, на одной из которых находился «Енот». Трудно было представить, что там сейчас происходит... Твой котелок, сказал Мухобой. Черепаха свесился в люк и взял со стола котелок, разогнулся и отдал его Мухобою. На дивизионной кухне завтрак был готов. Артиллеристы получали хлеб, масло, кофе и пшенную кашу и завтракали возле орудий. Мухобой вернулся и передал котелки с кашей и кофе Черепахе, вскарабкался наверх и уселся с ним рядом. Они молча ели жирную желтую кашу и черный засохший кислый хлеб, поглядывая на восточные горы. Потом пили кофе, забеленный сгущенным молоком. Осушив кружки, закурили, хмелея от первых затяжек. На голых склонах восточных гор лопались гранаты, взрывались мины, стрекотали автоматы и длинно, нудно били крупнокалиберные пулеметы. Солнце уже докучливо припекало. От солнца и кофе лица и куртки взмокли. Каково же там пехотинцам?..

К обеду стрельба поутихла. Раздавались лишь одиночные выстрелы и редкие короткие автоматные очереди. От подножия гор к лагерю направились два бронетранспортера. Солдаты, разморенные солнцем, тупо и равнодушно наблюдали за приближающимися машинами. Бронетранспортеры доехали до артиллерийских позиций, проплыли, пыля, между батареями, проехали дальше и остановились перед палаткой медиков. Запыленные пехотинцы с осунувшимися угрюмыми лицами соскочили на землю, открыли задний люк и стали вынимать солдат, класть их на носилки и уносить в палатку. Опорожнившись, бронетранспортеры тронулись в обратный путь, к восточным горам с серыми расплывчатыми вершинами.

В затопленной солнцем долине уже трудно было дышать. Солдаты прятались от солнца под машинами, но и в тени было жарко. Докучали мухи — это была единственная осенняя примета, — злобные и наглые, они смело бегали по лицам и шеям и больно кусались.

Бой на маревых горах возобновился.

8

Под вечер прилетели два Ми-8, один приземлился и принял на борт раненых с перебинтованными головами, руками и ногами, вертолет поднялся, и обе стрекочущие машины потянули на запад, прошли над коричневыми горами и пропали из виду.

А вскоре от восточных гор вновь приехал бронетранспортер, и пехотинцы выгрузили и отнесли в палатку одного солдата.

Батареи молчали.

На горах лениво перестреливались.

После ужина несколько пехотных рот уехали в сторону сизых восточных гор, и через некоторое время, уже в сумерках, в лагерь прибыли пехотинцы, штурмовавшие весь день горы. Давай сюда! — закричали повара. Запыленные пехотинцы, сверкая белками и устало скаля белые зубы, шли к своим кухням. В котелках звякали ложки.

На ужин был клейстер — пюре из картофельного порошка, а также ставрида в томатном соусе, черный хлеб и чай. Хлеб, как всегда, был тяжел и кисл, вместе с томатной ставридой — отличное горючее для изжоги. Но делать было нечего, и пехотинцы, устроившись на теплой земле, глотали негорячий картофельный кисель, не имевший ни запаха, ни вкуса картошки, черный хлеб и кислую рыбу. Лишь один сержант, гибкий, черный грузин, после третьей ложки воскликнул: я их мамочку абал!.. — и бросил ложку в котелок, а полную консервную банку с оттопыренной крышкой запустил в темноту. Как будто она могла долететь. Чай был просто слегка подкрашенным кипятком, и один из пехотинцев, имевший свои запасы, попытался приготовить настоящего чаю, но едва он развел огонек под котелком, на него закричали, и пришлось огонь затоптать.

История с чаем на этом не закончилась.

Огонь видел из своего шатра полковник Крабов. Кто там стоит? Второй батальон, товарищ полковник.

Вскоре командир батальона, раскосый капитан, стоял навытяжку перед полковником и выслушивал его. Затем луноликий капитан собрал своих подчиненных и выяснил, что огонь горел в седьмой роте, у старшего лейтенанта Александрова. Кто именно? Старший лейтенант Александров ответил, что не видел. Пойди и выясни. Люди устали и уже спать легли, ответил старший лейтенант. Повторяю: выяснить и доложить. Лучше выяснить, почему солдат после боя кормят блевотиной. Товарищ Александров!..

Старший лейтенант Александров вернулся к машинам. Все солдаты, кроме двоих часовых, уже спали. Александров расстелил на броне спальник, разделся до трусов и лег. Он лежал, глядя в звездное небо и ожидая прихода капитана. Но капитан не появлялся, и Александров уснул и побежал, уворачиваясь от красных пуль, вверх, вверх, вверх по голым, горячим, дымящимся каменным склонам.

Всю ночь на горах раздавались одиночные выстрелы и изредка светились трассирующие пули. Всю ночь в фургоне хирург и санитары возились с раненым, потерявшим около трех литров крови и находившимся в шоке четвертой степени — в предагональном состоянии.

На рассвете стрельба на горах смолкла.

Хирург, сняв халат, перчатки, марлевую повязку, вышел из машины, порылся в карманах, вынул сигарету, щелкнул зажигалкой. Он курил, сидя на железной лесенке, и смотрел, как над восточными неприступными горами разгорается заря.

Задернув простыней желто-сизое старое лицо солдата и потушив свет, Сестра тоже покинула фургон. Хирург посторонился, и женщина спустилась по ступенькам и, не останавливаясь, пошла прочь.

Щурясь от сигаретного дыма, хирург провожал ее взглядом. Когда она скрылась, хирург с ожесточением зевнул и сказал себе: спать, сроччно... Он лег в палатке и не слышал рева реактивных самолетов и зычных криков артиллерийских офицеров.