Тьма всех ночей

— Оу-у! — отвечал сам себе жуликоватый чародей, тряся животом. — Так далеко! По всяком здравом рассуждении эта дородность не способна идти так далеко! Большой и хорошо упитанный вечный студент философии может исчахнуть от перенапряжения, еще даже не отшагав изнурительную двадцатую милю!

Видя, что ленивая натура потребует убеждений, его авантюристская сторона представил свой наиболее важный — и наименее правдивый — аргумент:

— И, тучный, какое ужасное будущее состоится, буде карга-жена сам-друга обнаружит, что ее непокорный супруг вернулся в неблагодарный Прост-Каменец? Произойдет кровавейшее убийство прямо в сердце этих вшивых улиц. — Он выдержал паузу, Давая время на размышление. Из-под ресниц Салтимбанко проверял реакцию наблюдавших за ним пацанов. Они замолкли, впечатленные его словами. Они созрели. — И более того, — объявил он сам себе. — Если человек с нежными ногами, это еще не значит, что сам-друг должен прошагать много миль долгого пути до Ива Сколовды. Разве мы не можем с нашими многими талантами и при поддержке верной нам шайки молодежи случайно умыкнуть какой-нибудь богатый транспорт?

Лицо толстяка посветлело при мысли о краже. Он ответил сам себе:

— Эгей! Когда смотришь в лицо клыкозубой необходимости, эта тучность способна на все, что угодно. Жена? Эгей! Какая чудовищная мысль! — Несколько мгновений он молчал, затем поднял; глаза, отобрал полдюжины пацанов и подозвал их поближе.

На следующее утро обитатели Драконовых ворот, среди которых были хозяева, готовые ободрать неосторожных путешественников, увидели необыкновенный спектакль. Смуглый толстяк в роскошной гоночной колеснице, расписанной гербами знатного рода, спешно уносился из города. За колесницей бежала кучка хохочущей оборванной ребятни. Позади них, неотступно преследуя повозку, но задерживаемая мальчишками, следовала добрая дюжина городских стражников. За ними шла банда профессиональных задерживателей воров, ожидавших разумного вознаграждения от владельца колесницы. Последней, слишком далеко, чтобы принять участие в убийстве, шествовала престарелая красотка, рыдающая, как гарпия, упустившая жертву. (Насмешник тоже рыдал, когда она назначила цену за исполнение роли мифической жены.)

Колесница прогремела через ворота и отправилась на север. Толстяк хохотал как сумасшедший.

Наконец, потеряв след вора, раздраженные преследователи воротились. А далеко от города хохочущий толстый негодяй трусил на новой колеснице вверх по дороге на Ива Сколовду.

Как только опасность миновала, Салтимбанко одолели сомнения. Каждый ручей у дороги был поводом для остановки. Первый же попавшийся постоялый двор имел удовольствие обрести его болтливое присутствие аж на неделю, пока хозяин не заподозрил неладное и не вышвырнул гостя вон. На самом деле толстяку не хотелось ехать прямо в Ива Сколовду, хотя он и не осознавал этого.

Позже Салтимбанко остановился поболтать с владельцем процветающего хозяйства. Крестьянин принял его за слабоумного, но решил, что торговля лошадьми имеет свои преимущества. Он получил от Салтимбанко колесницу и лошадей за три куска серебра и костлявого, смешного ослика. Животное казалось смехотворно маленьким под необъятностью Салтимбанко, но как будто не замечало своего груза. Ослик флегматично трусил на север, не размышляя над недостатками своего нового хозяина.

Крестьянин совершил сделку, исподтишка смеясь. Смеялся и Салтимбанко. Он вернул себе деньги, потраченные в Прост-Каменце, и в придачу получил ослика. Ослик был частью плана — как раз то, что нужно, чтобы сделать въезд в Ива Сколовду и достопримечательным, и невинным. Следуя намеченному плану, толстяк создавал себе репутацию сумасшедшего болтливого безвредного дурачка.

В деревнях и селениях по пути следования Салтимбанко щедро раздавал пророческие ответы на задаваемые вопросы, а потом требовал плату за свои консультации и советы. Если денег не давали, он приходил в справедливое негодование. Население долины Серебряной Ленты полюбило его. Ему платили просто ради развлечения. По мере приближения к Ива Сколовде Салтимбанко часто посмеивался, оставаясь один.

Его продвижение на север было достаточно медленным, чтобы слава шла впереди — так, как и планировалось. Вскоре к его появлению каждая деревня заготовила невероятные вопросы. (Обычно связанные с космогонией и космологией: первичный акт творения, форма Земли, происхождение Солнца, Луны и планет. Хотя иногда поступали и серьезные просьбы о совете, и тогда он отвечал еще безумнее, чем обычно.) Когда наконец почти через два месяца толстяк достиг Ива Сколовды, у него уже была устоявшаяся репутация. Почти все принимали его за сумасшедшего — это была основа его плана. Без этого он бы ничего не добился и не получил бы плату за работу, для которой был нанят. Неделю спустя после благополучного и праздничного прибытия, после того, как он снял старое жилье в бедном квартале города, превратив его в причудливый храм, толстяк сказал себе:

— Сам-друг, надо начинать работать.

Холодным утром он въехал на Рыночную площадь на своем ослике, осмотрел палатки — пока не нашел одну, принадлежащую крестьянину, с которым он встречался раньше.

— Сам-друг, — сказал он, — должен позаимствовать пустой ящик.

— Ящик? — переспросил заинтригованный фермер.

— Да, ящик, в качестве кафедры. — Он произнес это с невозмутимым видом, но достаточно напористо, чтобы убедить человека, что его не вовлекают в чистейшее безумие. Крестьянин ухмыльнулся. Салтимбанко улыбнулся в ответ, мысленно поздравляя себя.

— Этот подойдет?

Салтимбанко посмотрел на пустую полевую подвеску для семян.

— Этот хорош, но коротковат. А еще не найдется?

— Если ты их вернешь.

— Сам-друг, даю самое святое ручательство.

В конце площади возвышалась невысокая гора булыжников, остатки развалившегося здания. Там Салтимбанко возвел шаткое сооружение из своих ящиков, взгромоздился на них и заревел:

— Кайтесь! Грешники, конец света, великий Судный день надвигается на вас! Кайтесь! Слушайте, воспринимайте правду, которая ведет к прощению и вечной жизни!

Люди, стоявшие поблизости, повернулись к нему. Внезапно испугавшись, он почувствовал, как заколотилось сердце, но заставил себя продолжать:

— Идет Судный день. Мир накануне пожирающего огня! О грешники, возопите к любви, предлагаемой вам самой Святой Непорочной Гудрун, Земной Матерью, Пречистой, которая спасет вас ради любви! «Дайте мне любовь, — сказала она, — а я верну ее вечной жизнью». — Он продолжал, сопровождая громадным количеством вздора, предписания правоверной Гудрун для возлюбивших ее, коль скоро они добьются ее милости и пребудут с ней в ее покое, именуемом вечностью. Он усилил нажим описанием ужасных мучений ожидающих тех, кто не получит любви Гудрун. Речи мелькали выражения его приемного отца типа «Полюби меня или хоть кого-нибудь», «зачем ты так ранишь меня» и «ты — жестокое маленькое дитя».

Действительно, когда-то в Малых Королевствах, особенно в Кавелине, был распространен культ Гудрун, но он исчез несколько столетий назад. Ни сам Салтимбанко, ни его слушатели не имели ни малейшего понятия, чему он был посвящен на самом деле. Но все же проповеднику сопутствовал успех. Его страстная, огненная речь и угрозы наступающего Судного дня привлекли внимание. И дальше больше. Вскоре собралась гигантская толпа. По мере того как подходили все новые и новые любопытные, речь Салтимбанко становилась все жизнерадостнее и убедительнее. Через полчаса после начала у оратора были добрые три сотни увлеченных слушателей, и он полностью забыл свои страхи. У него открылось второе дыхание, и он играл на чувствах толпы с уверенным мастерством.

Конечный результат речи был именно таким, как ему и хотелось. Он читал это на лицах слушателей, в улыбках, прикрываемых ладошками, в осторожных кивках людей в первом ряду, которые не хотели своим несогласием ранить чувства явного психически больного. Салтимбанко тщательно скрывал собственную радостную улыбку. Все решили, что он безвредный и милый сумасброд из тех, кто следит, чтобы люди не померли, забыв уйти из-под дождя.