Герой дня

– Все в лучшем виде, обер-интендант, без единого пятнышка. А уж легкие - ну чисто пушинка.

Собравшиеся с интересом разглядывали цветастые пуховики обер-интенданта.

– И где же вы разыскали эту драгоценность, Умфингер? - спросил Хазе.

– Изъял у казачьего капрала. Этот жирный боров упирался и потому приказал долго жить. Он, видать, и столовое серебро коллекционировал, только, к сожалению, бессистемно. - Умфингер извлек из кармана маскштанов мешочек с серебряными ложечками и показал Хазе.

Цимер прямо остолбенел. Он твердо рассчитывал на успех, не зря же послал туда еще Муле.

А Вилле испытал облегчение - и не только из-за Рудата.

Пёттер выплюнул окурок:

– Так как же, господин обер-лейтенант, раненым-то где помирать - тут или на дивизионном медпункте?

– Всех раненых, способных выдержать перевозку, отправить в Короленко, оттуда их повезут дальше, - распорядился Фюльманш.

– Тогда пошли, - обернулся Пёттер к Рудату. Тот едва на ногах стоял - так ему было худо.

– Он погиб из-за тебя, - сказал Рудат, когда они с Пёттером остались вдвоем. - Из-за тебя! Из-за тебя! Только из-за тебя! - Широко раскрыв глаза, парень смотрел на Пёттера.

– Ну, знаешь! С этой минуты чихать я на тебя хотел, - разозлился Пёттер. - Если б вышло по-моему, не кто иной, как Цимер лежал бы себе сейчас мордой в грязи. Сам палец о палец не ударил, а тоже рот разевает! Как истеричка-монахиня, которая без мужика бесится! Ну и ступай к Красавчику Бодо, пусть он сунет тебя в группу управления. Небось водочка и сигареты пришлись тебе по вкусу, а?

– Твое место среди эсэсовцев! Там твердолобые скоты вроде тебя как раз нужны! Знаешь, кто ты? Ты… ты…

Он вывернул карманы, швыряя под ноги Пёттеру пачки сигарет. Тот спокойно подобрал их.

– Катись отсюда, парень. Я и без тебя выдюжу.

– Я тоже, - сказал Рудат, думая о том, что ему уже не хочется выдюживать, ни в одиночку, ни с Пёттером. Он до того вымотался, что едва на ногах стоял. Как пьяный, он брел на пять шагов впереди Пёттера, а в голове неотвязно вертелась одна мысль: он больше не хочет, не хочет!

Самоходку с ранеными они не застали. Ушла в Короленко, и вместе с нею их вещи. На том оба и расстались. Цимер искал Муле, чтобы допытаться, как же это они оскандалились. Он подозревал, что Муле работает на два фронта, и потому припер его к стенке, пригрозив, что не пощадит, если Вилле вздумает прищучить его, Цимера, из-за рапорта. Муле объявил, что у него-де память плоховата и он не виноват, что они осрамились. Когда он подошел, Умфингер уже и пуховики отыскал, и казака придушил. А потом начал рассказывать ему, Муле, что в юности выступал в вольной борьбе и звали его Душителем. Что тут было делать? Пёттер, по всей видимости, пронюхал. Жаль, конечно. В конце-то концов Муле тоже был заинтересован в положительном исходе дела. Хотя бы из-за Рудата. [78]

Чтобы слегка возместить Цимеру убытки, Муле намекнул на подслушанный им довольно нескромный разговор между Вилле и Рудатом. Цимер не поверил. Едва они распрощались, к нему подошел Пёттер:

– Еще неизвестно, за кем будет последнее слово, взводный.

От откровенной угрозы Цимер сразу присмирел. Пёттер, похоже, в силе.

Фюльманш разрешил Вилле искупить вину. Когда огромное кроваво-красное солнце поднялось над Хабровским лесом, Вилле повеселел: еще легко отделался! Мертвых похоронили, раненых увезли, искореженную технику и конские трупы танками и тягачами отволокли на обочину. Лес вокруг был редкостной красоты, буковый, густой, темно-зеленый. В ясном небе - немецкие самолеты-разведчики, связь север - юг обеспечивали части СС. Прибыло даже несколько тяжелых «тигров», и солдаты поговаривали, что под Орлом в полной боевой готовности ждут летнего наступления тысячи таких танков. Вилле видел их впервые и исполнился эстетического наслаждения и уверенности в победе. Не то чтобы он совсем забыл о своей неудаче, особенно об унижении на глазах у рядового состава («Всяк судит по-своему, то-то и оно»), но, получив от Фюльманша задание сформировать из остатков батальона роту специазначения, оправился от меланхолии и мигрени. Задание вполне почетное, решил Вилле.

Фюльманш приказал ему к полудню выйти с ротой в центр котла - к позициям на западной окраине населенного пункта Требловка - и проделать в минных полях проходы для тяжелого оружия. С этой целью роту усилили саперным взводом, оставшимся от Хоэнзее и располагавшим миноискателями. Власовцы тоже остались при нем. Лучшей возможности проверки в деле и пожелать трудно, не так ли?

– Совершенно верно, - кисло проговорил Вилле. И испросил самоходку, так как его автомобиль вышел из строя.

Измученный и ко всему безучастный, Рудат уснул в неглубокой воронке возле лесопилки. Он лежал ничком, и во сне ему казалось, будто его череп лопается с тонким, на диво мелодичным, на диво многозначительным звуком.

Звук шел от каски, упавшей в воронку возле его головы. Упустил каску унтер-офицер Цимер. Он собирал взвод.

– Сожалею, что помешал, - сказал Цимер, - однако вы срочно нужны в саперной команде, там без вас как без рук.

– Ротный приказал? - спросил Рудат и сплюнул.

– Это я приказываю, я - Пауль Цимер, я не позволю подложить себе свинью, не на такого напали! Живо! - «Вот ведь встретишься взглядом с этим косорылым мерзавцем, так прямо с души воротит».

Наконец рота вышла на западную окраину Хабровки, и тут выяснилось, что Цимер ненароком прикомандировал к саперам всех своих «любимцев». В том числе и Пёттера, который припоздал, потому что ездил в Короленко за вещами. Он подъехал на мотоцикле и швырнул Рудату под ноги его вещмешок. Молча. Вилле счел своим долгом выступить перед вновь сформированной ротой с речью, в которой говорилось о памяти коварно и злокозненно убиенных друзей, о справедливой твердости и германской пехоте, созидающей историю. Какой-то сапер рядом с Рудатом буркнул:

– Видать, сегодня опять горячим обедом не пахнет.

Группы саперов с допотопными миноискателями вошли в лес первыми. Им надлежало отметить свободные от мин проходы для идущей следом роты и тяжелого оружия.

К счастью, минная полоса оказалась не глубже трехсот метров, так что потери были умеренными. Четыре человека почти одновременно [79] подорвались на самодельных партизанских минах; корпус у этих мин был деревянный, и миноискатель их не обнаруживал. Двое солдат были убиты наповал, третьему оторвало мошонку, и заметил он это, только когда по ногам потекло что-то теплое. Четвертому вывихнуло ступни и обломками дерева раздробило левую руку. Он радостно заковылял назад, рассматривая раненую руку, - может быть, отправят в госпиталь в Германию?

Вилле подтянул свои пехотные взводы и приказал двигаться быстрее - хотя к Требловке лесистая местность заметно повышалась, обзор из-за густого кустарника и высокой, похожей на тростник травы становился все хуже. Вилле ездил на самоходке по взводам и, горя желанием загладить хабровский позор, подгонял унтер-офицеров.

Солдаты последними словами кляли обер-лейтенанта, так как он не потрудился даже организовать транспорт для перевозки их имущества. Каждый тащил свои манатки на собственном горбу. Солнце, белое и жгучее, поднималось все выше, лес превратился в душную теплицу, полную влажных испарений. Люди взмокли от пота. Из низкого кустарника на них кидались полчища комаров.

Вилле разносил солдат, у которых не было москитных сеток. Орал что-то насчет малярийной опасности и пассивных увечий и в наказание велел назначить их связными.

– Бочонок холодненького пивка за тропическую малярию, - сказал сапер рядом с Рудатом. Рудат бросил и вещмешок и противогаз. Но Цимер снова притащил ему противогаз, а вдобавок еще чей-то пулемет: ведь Рудат же без вещей. Цимер понемногу опять распетушился и приказал пухлому штудиенратовскому отпрыску - тому самому, с фотоаппаратом - шпионить за Рудатом и Пёттером. Малый оказался смышленым, по совету Цимера, он рассказал шефу гестапо Хазе о девках из Рыльска, а также о своей стычке с Рудатом и Пёттером.